Юлия Остапенко - Новелла по мотивам серии «Тираны». Храм на костях Страница 7

Ибо вот уже десять лет Рашид Харунди состоял шпионом при дворе османского султана Селима, путешествуя по миру неверных под видом греческого торговца Нико Боцариса. Десять лет Рашид носил не тюрбан, а сарики, совершенствовал свой критский акцент и прятал под густыми усами слишком полные губы, доставшиеся ему в наследство от матери, чернокожей рабыни. Десять лет, как он принял христианство, хотя в сердце своём никогда не отрекался от ислама. Доказать свою верность, предавая — это было его бременем, его выбором и в конечном счёте стало его образом жизни.

Почему именно он? Рашид никогда не задавался этим вопросом. Слишком многие ответы пришлось бы под него подгонять. Почему именно его оставил в живых хозяин борделя, где, родив сына в муках, окончила свои дни его мать? Почему именно на него упал благосклонный взор Гаруна-паши, визиря султана Селима, главы тайного совета и начальника над гигантской армией османских шпионов? Почему именно он, купаясь в скудном ручье на бесплодных землях Марокко, заметил в песке странный блеск и вытащил со дна серебристую фигурку, изображавшую существо, которое любой христианин принял бы за изображение языческого демона? Но Рашид знал, что это не демон. Это был фенек, маленькая вёрткая лиса с огромными ушами — он только накануне видел такую, она рыла нору в песке, услышала его шаги за сорок локтей и тотчас нырнула в укрытие, взмахнув облезлым хвостом. Сгинула, но оставила ему в подарок свои невероятные уши. И когда Рашид коснулся фигурки, он услышал, как фенек роет нору — далеко от него, быстро перебирая когтистыми лапками в сыпучем песке.

Рашид был умелым, ловким и опытным шпионом. Он был лучшим. Невероятно острый слух, который он обрёл вместе с фигуркой, сделал его из лучшего — незаменимым. Это ли не свидетельство того, что Аллах видит глубже? И видит, и слышит.

И вот теперь Рашид в Риме. У него было задание от самого Гаруна-паши, личное, деликатное, и, увы, занявшее очень много времени. Гарун-паша желал получить неоспоримые доказательство того, что османский принц Джем, живший в Ватикане заложником, не умер от малярии, как утверждалось в официальном послании Рима, а был убит по приказу Папы. Но Борджиа были слишком хитры, они даже между собой мало что обсуждали вслух, и незаменимые уши Рашида оказались тут бесполезны. Пришлось искать обходные пути: подкупать, соблазнять, убивать. Время шло, средства, отпущенные Рашиду визирем, неуклонно таяли (скупость Гарун-паши была столь же чрезвычайной, как и слух Рашида), а жить на что-то требовалось, и играть свою роль тоже требовалось.

Потому Рашид прибегнул к старому испытанному средству — он стал брать работу на стороне.

Просто удивительно, сколь много у христианских собак водилось интриг и заговоров. Кажется, они лишь на то и тратили свои жизни, что старались обмануть, предать, унизить и погубить друг друга. И не требовалось особых усилий, чтобы быть в курсе всего этого — за один день, проведённый в таверне в центре Риме, Рашид узнавал от трёх до шести страшных тайн и десяток секретов помельче. Люди становятся удивительно болтливы, когда думают, что находятся в закрытой комнате или уединённом садике во внутренней части дома. Рашид потягивал проклятое вино неверных, лениво вслушиваясь в гул множества голосов, ловя нити множества разговоров, которые слышал одновременно. Не сразу он наловчился подхватывать в этом гомоне нужную нить, отсекая всё остальное — но и это умение пришло со временем. Фигурка дарила ему возможность слышать; всё, что оставалось Рашиду — научиться слушать. И он слушал. Вчера он получил пристойную сумму за одно непыльное дельце, однако имел неосторожность всё спустить за один вечер в карты, и сегодня решил не уходить из таверны, не подцепив на крючок по-настоящему жирную рыбу.

Ему не пришлось ждать слишком долго. В соборе на площади велась христианская служба, и, зная, как часто неверные оскверняют собственные храмы неподобающим поведением, Рашид без удивления вслушивался в грешные речи, которые вели в стенах собора двое, мужчина и женщина. Мужчина соблазнял, женщина делала вид, будто отвергает соблазн. Они говорили слишком тихо, и, разбирая слова, Рашид не мог узнать голоса, даже если бы и слышал их раньше; память на голоса у него была абсолютной, как у иных — на лица. Но когда из собора повалили люди, Рашид напрягся, поглаживая макушку фенека, что висел у него на шее, и наконец, выловил в общем гуле голос той женщины. Теперь он звучал ближе и гораздо яснее.

— Мой платок! Его нет!

— В самом деле?

— В самом деле, дура! Стала бы я искать?! Наверное, этот мерзавец Раймон... да только как же он умудрился?

Рашид невольно присвистнул. Да это же Санчия Борджиа, собственной персоной! Вот она, та самая жирная рыбка — жирнее некуда. Пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы перечислить всех, кто готов заплатить за тайны папской семьи.

— Иди обратно в собор. Без платка не возвращайся. — Звук оплеухи. — Бегом!

Она ругалась со своей служанкой, визгливо, роняя достоинство, как это свойственно дерзким женщинам неверных. Служанка отвечала ей в том же тоне (о, сколько слоёв кожи сняла бы с неё хозяйская плеть, посмей она говорить так со своей госпожой в мире османов), однако, в конце концов, подчинилась. У Рашида не было волшебных глаз, как волшебных ушей, но мысленный взглядом он почти видел, как служанка выбирается из паланкина и идёт обратно к собору. Платок. Санчия Борджиа говорила о платке. Должно быть, это очень приметная вещь, по которой легко узнать, кому она принадлежит. Хорошо бы заполучить её. Сведения о подслушанных разговорах — штука весьма полезная, но, увы, большинство людей недоверчивы и требуют вещественных доказательств. Сколько заплатит за этот платок семейство Колонна? Орсини? Сфорца? За полгода, проведённые в Риме, Рашид немного научился разбираться в местной политике, и сходу прикинул несколько семейств, которые будут рады такой находке.

Он встал, бросил на стол серебряный флорин. Вышел из тёмной, заполненной винным чадом таверны на свет. Вдохнул полной грудью. Пусть он несказанно далёк от рая, пусть даже Аллах не пожелает понять и принять его извращённого служения, но совесть и душа Рашида Харунди были чисты. И с чистой душой он радовался солнечному дню, лёгкости в голове и ногах, предвкушению барыша, чувству власти над людьми, которые и не подозревали о том, что он рядом. Служанка Санчии Борджиа поднялась по лестнице, ведущей в собор, подошла к воротам, исчезла внутри. Пусть. Рашид позволит ей найти платок, а потом отберёт его. Хотя, наверное, лучше сделать это в самом соборе — там девчонка не посмеет поднять крик. Христиане мало уважают своего бога, но всё-таки не настолько.

Рашид, насвистывая, двинулся к лестнице.

Андре Колонна бежал по улицам Рима, не разбирая дороги. Мимо проносились лавки, вывески таверн и бань, уличные лотки, матерчатые навесы и массивные двери чужих домов. Андре нёсся, перепрыгивая через булыжники, рассыпанные апельсины, разбежавшихся цыплят, головы пьяниц, лужи из нечистот. Он задевал локтями торговцев, гуляк, конюхов, гризеток, нищих, даже какого-то аристократа, который гневно вскрикнул и попытался ухватить наглеца за отворот камзола — не слишком проворно, к счастью Андре, потому что он не мог терять ни секунды. Мгновение промедления стоило бы ему жизни.

Потому что они уже были здесь, мчались следом, не отставая ни на шаг, не давая скрыться из виду или затеряться в толпе.

Сначала он решил, что их только двое, и, презрительно усмехнувшись, обнажил оружие. Андре Колонна, младший и самый любимый из внучатых племянников кардинала Франческо Колонна, главы одного из сильнейших семейств в Риме — Андре Колонна никого не боялся и был уверен, что без труда справится с парой жалких головорезов. Единственное, что он ощущал четверть часа назад, вынимая меч из ножен, усыпанных изумрудами и украшенных золотой чеканкой — это досаду. Он шёл на свидание, долгожданное свидание, любовное свидание. Свидание с женщиной, которая отвергала его долгие, томительные недели. И это было тем более огорчительно и неприятно, что женщина, по слухам, переспала с половиной Рима. Андре Колонна был влюблён в Джулию Фарнезе. То, что она уже несколько лет являлась официальной любовницей Папы Римского, не смущало Андре. Папа Римский был всего лишь Борджиа, всего лишь наглый, злобный старик (Андре исполнилось девятнадцать, и с высоты прожитых лет он всех людей старше тридцати полагал дряхлыми старцами). Да, у него есть сан, власть, деньги, но что это значит рядом с истинной страстью и неуёмной жизненной силой девятнадцати лет, которыми располагал Андре Колонна. Он знал, что монна Джулия вовсе не так сурова, как старается показать в присутствии своего святейшего любовника, и её отказ в равной степени изумил его и оскорбил. Но Андре быстро взял себя в руки. Несмотря на юные годы, он был Колонна и уже успел узнать, что лучший путь к желанной цели — не всегда кратчайший. Ему пришлось подкупить немало слуг и пригрозить кое-кому выдачей кое-каких секретов, потратить целое месячное содержание, выделяемое отцом, на дорогие подарки, запастись терпением и, самое главное, держать язык за зубами. Ибо, как ни мечталось Андре похвастаться перед друзьями, размахивая шелковой подвязкой Джулии Фарнезе, его святейшество Папа вряд ли остался бы снисходителен к такой похвальбе.