Василий Звягинцев - Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы... Страница 7

Зря вот только Антон проявил такую самонадеянность, вообразив, что умнее или хотя бы хитрее специалистов Департамента Соответствия. Или все же надеялся, что «Высшие силы» знают, что делают, и в обиду его не дадут? Мелких канцелярских сошек он обманывал легко, но любая служба состоит не только из них. Начиная с какой-то ступеньки, там сидели ребята не глупее его. Только иначе ориентированные и лишенные неуместных эмоций. Особенно — земного типа. Это может показать удивительным, но возвышенные чувства дээсники просчитывали легко, хотя сами им не были подвержены, а вот перед настоящими земными пакостями, подлостями, интригами, основанными на использовании логик высших порядков, они терялись.

Почему и удалась в свое время Антону его интрига против Совета Конфедерации и синклита Облеченных доверием. Просто никто из тех, кто был причастен к делу, вовремя не сумел сообразить и определить, в каком направлении вздумает действовать атташе, на судьбе и карьере которого был поставлен жирный крест[9].

Однако с первого раза устранить его не удалось. Как и в каждой бюрократической системе, поступившая информация нашла заинтересованных лиц. Очень многие, воспользовавшись, сумели решить свои вопросы: устранив конкурентов, продвинувшись по карьерной лестнице, завертев новые интересные комбинации. В результате и Бандар-Бегаван был прощен и вознагражден, и Антону кое-что досталось.

Их общая беда заключалась в том, что ведомства Метрополии обладали гораздо большей автономностью, чем земные. Чего Антон не понял, слишком очеловечившись, а много просто не знал, весьма далекий по должности и образованию от специфических служб.

В России (что в царское время, что в сталинское), должностное лицо, пусть и допустившее какую-то промашку, но прощенное Высшей властью и вдобавок получившее повышение, автоматически избавлялось от преследований по «предыдущим обстоятельствам», разве что сохранило бы некоторое количество недоброжелателей из стана проигравших. А там уж — чья возьмет, причем скорее всего не ранее чем при смене сюзерена.

Здесь же было несколько иначе. Единожды обратив на себя внимание сотрудников Департамента Соответствия, Антон уже никуда не мог деться. Ни заслуги, ни чины и должности, стань он хоть одним из Облеченных Доверием, никоим образом избавить от разработки не могли. И разрабатывали его там с полным тщанием.

Понятно, что некоторые приемы и способы действия форзейля дээсникам были недоступны по причине той же структурированности жизни и системы управления Конфедерации, но хватало и косвенных доказательств.

«Игроки», если мы по-прежнему согласимся считать их значимыми личностями в процессах, охватывающих представимую нами Вселенную, обращали внимание на Антона как на солидную фигуру только в их «геоцентрической» партии. Там они использовали его возможности и личные качества, его обладание Замком. Воспринимали форзейля, скажем, как «ладью». Двигали произвольно, вдоль и поперек горизонталей доски, оставляя при этом ощущение свободы воли. Но только именно на этой доске, другие их не интересовали.

А когда он оказывался в другом секторе Галактики и в ином качестве, они выпускали его из наблюдаемой зоны. То есть он оказался предоставлен самому себе, но совсем не так, как привык раньше.

Не сумев правильно понять происходящее, Антон вообразил себя независимым игроком, поступающим по собственному усмотрению. Здесь, предположим, у него служба и офис, а неподалеку есть поле для гольфа, куда можно съездить в свободное время и погонять шарики между лунками.

Взбодрившийся, получивший удовольствие от новых степеней свободы, он совершенно утратил бдительность вместе с чувством самосохранения. Сразу две такие ошибки совершать не позволено даже на Земле.

А ведь Бандар-Бегаван намекал ему на грядущую угрозу для них обоих. Намекал не столько даже словами, как известными «посвященным» жестами, умолчаниями и стилем поведения. Но Антон, твердо уверенный, что Процедуры такого человека коснуться не могут, предпочел вообразить, будто аггрианские агенты сумели добраться до Метрополии, осуществили инвазию, проникли в структуры, имеющие отношение к ходу войны. Организовали интригу с целью дискредитации видного дипломата и его верных сотрудников.

И сыграл против них в привычном стиле.

Теперь пришло время асимметричного ответа с другой стороны.

Взяли его точно так же, как это могло быть сделано и на Земле в отношении чиновника высокого ранга, когда нет намерения сразу его засветить и вывести в тираж. Может ведь случиться, что он еще пригодится в том или ином качестве, да и чужую структуру не следует без специальной команды подставлять.

Дождались, когда он окажется в хорошо замотивированной длительной отлучке из своей официальной резиденции, в очередной раз переместится на Землю, естественно, без санкции своего Департамента. Уже серьезное правонарушение. Вздумай он посетить любой из миров Конфедерации, претензий к нему не было бы, напротив, согласно рангу он имел право на соответствующий Протокол.

Земля же, как, кстати, и Таорэра-Валгалла, относилась к «закрытым территориям», выведенным из юрисдикции Департамента активной дипломатии.

Поэтому вошедший в апартаменты Тайного посла чиновник, согласно положениям Церемониала состоящий в одном с ним ранге, в крайне уважительном стиле попросил всего лишь объяснений. Если таковые имеются, вопрос снимается сам собой и почтеннейшему Послу будут немедленно принесены все положенные извинения.

Антон поначалу не оценил серьезности положения, в котором оказался, и сослался на тему своей научной работы, которая велась строго в пределах его специализации и, естественно, предполагала постоянный сбор и обновление фактологической базы. Чем он и занимался в свободное время, никак не выходя за пределы исследования.

На Земле подобного объяснения хватило бы, и настырного ученого или журналиста, проникшего, скажем, в район военных действий или зону, находящуюся под международным эмбарго, просто выдворили бы к месту постоянного проживания, если бы соответствующие службы не уличили его в прямом шпионаже или пособничестве мировому терроризму. Да и то почти наверняка вмешались бы международные организации, правозащитники, пресса, общественное мнение. Хорошие адвокаты, в конце концов. Могли бы, конечно, и убить из-за угла, и взять в заложники, но это уже был бы эксцесс исполнителя.

Здесь — не прошло.

Вопрос о шпионаже (в том смысле, как это понимается у них) тоже всплыл, по поводу контактов с аггрианскими представителями, происходивших уже после того, как Инструкцией Антон был лишен таких полномочий.

Нашлось и еще несколько пунктов, по преимуществу касавшихся именно нарушений принципов Соответствия. Если попытаться подобрать им земные (еще точнее — советские аналогии времен Отечественной войны), то получилось бы нечто вроде ненадлежащего исполнения долга, сознательного введения в заблуждение высшего руководства с корыстными намерениями, преступного малодушия, попустительства врагу, преступной же халатности, трусости, граничащей с изменой Родине. Хорошо еще, что лишь граничащей!

В СССР такие обвинения тянули для офицеров и генералов в лучшем случае на разжалование и штрафбат (пока не смоешь вину кровью или особым героизмом). Но могли дать и вышку, под горячую руку, а скорее — из особых соображений, как генералу армии Павлову со всем его штабом.

В Конфедерации нравы были ничуть не мягче, и много сотен лет действовала судебная система, удивительно напоминающая практику сталинских «Особых совещаний», где решения принимались без участия прокуроров и адвокатов, на основании мнения[10]. Апелляции, кассационные жалобы и просьбы о помиловании не принимались, приговоры приводились в исполнение немедленно.

Здесь то же. И приговор был написан заранее, и все подготовительные мероприятия проведены, просто церемониал соблюдался тщательнее. Как писал Конфуций: «Откровенность без церемониала — это хамство».

Со всеми положенными рангу Антона почестями его препроводили в парадные покои Особоуполномоченного Департамента Соответствия по этой планете, где Облеченный Доверием второго класса (чиновник на два ранга выше подсудимого) собственноустно зачитал формулу обвинения и приговор, после чего осужденному предоставилось «последнее слово». Такая юридическая тонкость.

Не до приговора, а после. Чтобы, значит, объект правосудия мог высказать свою позицию максимально свободно и в полном объеме, не стесненный мыслью, что его слова могут как-то повлиять на позицию суда, в ту или другую сторону. Более того, речь можно вообще не произносить, а изложить ее на бумаге, любым объемом, не второпях, под влиянием негативных эмоций, а хорошенько все обдумав и осмыслив. Временем осужденный тоже не ограничен, пиши хоть до конца срока, хоть до конца жизни. Затем собственноручно переплетенный автором труд (брошюра или толстый том) будет передан на хранение в специальную библиотеку, где с ним смогут ознакомиться все желающие, имеющие специальный допуск.