Игорь Фарбаржевич - Любовь и вечная жизнь Афанасия Барабанова Страница 7

Такая же участь постигла и Татиану.

Палачи выкололи ей глаза, изрезали ножами тело и содрали кожу, натравливали на неё льва, но Татиана отказывалась верить в разных богов. А её мучители – либо погибали, либо принимали веру в Иисуса Христа.

Сама же Татиана умерла мученической смертью. Ей отрубили голову, как и её отцу-христианину.

…Вот что должна была бы рассказать Штернеру Таня Филиппова и увязать житие святой Татьяны-мученицы с Днём студентов – да только образования не хватило.

Об этом редком дне в мировой истории, когда православные миряне и российское студенчество празднуют вместе два разных праздника, объединённые в один, побеспокоился ещё сам Ломоносов.

Была у Михайла Васильевича давняя мечта – учредить в России Университет, по примеру европейских учебных заведений. И обратился со своим «прожектом» к Ивану Ивановичу Шувалову, который был не только покровителем русской науки и культуры, но, самое главное, фаворитом императрицы Елизаветы Петровны.

…«Милостивый Государь Иван Иванович! – написал Ломоносов генерал-адъютанту. – Полученным от Вашего Превосходительства черновым доношением Правительствующему Сенату, к великой моей радости, я уверился, что объявленное мне словесно предприятие подлинно в действо произвести намерились к приращению наук, следовательно, к истинной пользе и славе отечества. При сем случае, довольно я ведаю, сколь много природное Ваше несравненное дарование служить может, и многих книг чтение способствовать. Однако и тех совет Вашему Превосходительству не бесполезен будет, которые сверх того университеты не токмо видали, но и в них несколько лет обучались, так что их учреждения, узаконения, обряды и обыкновения в уме их ясно и живо, как на картине, представляются. Того ради ежели Московский Университет, по примеру иностранных, учредить намеряетесь, что весьма справедливо, то желал бы я видеть план, Вами сочиненной. Но ежели ради краткости времени или ради других каких причин того не удостоюсь, то уповая на отеческую Вашего Превосходительства ко мне милость и великодушие, принимаю смелость предложить мое мнение о учреждении Московского Университета кратко вообще…»

…Далее Ломоносов писал о наличии факультетов и о количестве профессоров на этих факультетах, и о Гимназии при Университете, а закончил письмо так:

«…Не в указ Вашему Превосходительству советую не торопиться, чтобы после не переделывать. Ежели дней полдесятка обождать можно, то я целой полной план предложить могу.

Непременно с глубоким высокопочитанием пребываю Вашего Превосходительства всепокорнейший слуга Михайло Ломоносов.

19 мая-19 июля 1754 года»

…Не один месяц просил у государыни дать ход «прожекту Ломоносова» молодой её фаворит, один из самых умнейших и образованнейших людей «елизаветинской эпохи», друг самого Державина! – генерал-адъютант Шувалов, пока, наконец, императрица не поставила свою монаршью подпись.

– И как так вышло, что День студентов празднуется в День святой Татианы? – спросил Штернер.

– Просто совпало, господин Атаназиус, – с наивной уверенностью ответила Таня Филиппова, не ведая, что простых совпадений в истории, как и в жизни, не бывает. А любой случай не бывает случайным.

И в этом деле вышло всё иначе.

…Иван Иванович Шувалов, как преданный сын своей разлюбезной матушки Татьяны Петровны, давно решил сделать ей щедрый подарок в День ангела.

Когда императрица Елизавета Петровна, наконец-то собралась подписать Указ об учреждении университета в России, хитроумный Иван Иванович подсунул его на подпись именно 12 января – в день святой Татианы-мученицы, то есть, в день ангела своей матушки. И, поднимая тост в её честь, благодарный сын сказал:

– Дарю тебе, матушка, подарок – не в золоте, не в серебре, не в бриллиантовой россыпи, подарок надёжный, вечный, который не потеряешь и в руки не возьмёшь. Дарю тебе московский университет!

Спустя два года, в 1757 г. вице-канцлер Воронцов представил государыне проект указа о присвоении Шувалову титула графа, сенаторского чина и 10 тысяч крепостных душ. Но будучи человеком чести и скромности, не в пример многим министрам, тот и здесь обошёл соблазны Фортуны, никогда впредь не упоминая о подаренном ему дворянском титуле. «Могу сказать с лёгкой душой, – писал позже в своих записках Иван Иванович Шувалов, – что рождён без самолюбия безмерного, без желания к богатству, честям и знатности».

Сам же Университет был открыт лишь через пятьдесят лет, в 1805 году, когда уже не было на свете ни Михайла Ломоносова, ни императрицы Елизаветы Петровны, ни самого Шувалова с его разлюбезной матушкой.

…Вот что не рассказала Штернеру Таня Филиппова, ибо по образованию своему не знала истинных вещей из русской истории, о которых теперь в полном ведении читатель нашего романа.

…Извозчик стрельнул плетью по спине Сивого, и тот живо свернул на Манежную площадь.

– Невесёлый получается праздник, – сказал Штернер, до конца не понимая, как можно веселиться в день нечеловеческих страданий и смерти.

Но его рассуждения тут же перебил какой-то тщедушный студентик в расхристанной шинельке, который восторженно кричал своим товарищам неподалеку от длинного здания бывшего «Экзерциргауза»:

– Господа! Послушайте стихи Александра Пушкина!

– Пушкин! – вскрикнули разом Атаназиус и Татьяна и восторженно глянули друг на друга.

А студентик на площади уже громко читал стихи наизусть:

– Друзья, в сей день благословенныйЗабвенью бросим суеты!Теки, вино, струёю пеннойВ честь Вакха, муз и красоты!

Сани промчались мимо него и поехали дальше.

– Вы любите Пушкина? – поинтересовалась Татьяна.

– Люблю! – искренне ответил Атаназиус. – А вы?…

– И я люблю. Надо же! Его знают и у вас.

– В том-то и дело, что плохо знают, – сказал Штернер. – Так получилось, что один русский заказчик случайно оставил в моей типографии две его книжки со стихами. И теперь они всегда при мне.

– Какой вы молодец, господин Атаназиус, что не расстаётесь с ними! – вырвалось у Татьяны.

– Я человек верный, – улыбнулся Штернер. – Кого полюблю – сберегу навеки…

Татьяна отвела глаза, словно услышала признание в любви.

– А вообще-то это моя матушка молодец! – уже серьёзно произнёс он. – Впервые услышал «Руслана и Людмилу» именно от неё. И сказки Братьев Гримм тоже. А благодаря стихам Пушкина, стал и сам немного сочинять…

– Вы пишете стихи?! – изумилась она.

– А что удивительного? – не понял Штернер.

– Впервые разговариваю с живым поэтом!.. – с затаённым восторгом сказала Татьяна.

– Ну что вы! – смутился Атаназиус. – Какой же я поэт!.. Особенно в компании с Пушкиным! Так… фантазирую… В свободное время. Немного стихи… Немного сказки…

– И сказки тоже?! В стихах? Как «Руслан и Людмила»?

– Нет, сказки я сочиняю в прозе… Как Вильгельм Гауф. Или Гофман.

– А кто это?

– Известные немецкие писатели… Разве их не читали?

– Нет… – покраснела Татьяна.

– И «Щелкунчика»?

– И «Щелкунчика»…

– Значит, историю Маленького Мука тоже не знаете.

– Не знаю… – вконец огорчилась Татьяна, но сразу же отважно улыбнулась: – Не беда! Впереди меня ждёт много приятного времяпровождения в компании этих господ. Я обязательно прочту всё, что они написали, если вы так советуете. И обещаю впредь читать их новые сочинения.

– Увы! Их уже нет на свете!..

– Как?! – вскрикнула Таня. – Неужели умерли?!..

– Да, Вильгельм умер совсем молодым, в 25 лет. А Эрнст Теодор Амадей в 46.

– А эти кто такие?

– Кто? – не понял Атаназиус.

– Ну… Эрнест, Теодор и Амадей.

Штернер невольно рассмеялся.

– Эрнест Теодор Амадей – это тройное имя Гофмана, – объяснил Штернер и, убрав улыбку, спросил: – Вы не обиделись за мой смех?

– Я не обидчивая, – гордо вскинув голову, ответила Татьяна. – Вы же не хотели надо мной посмеяться, правда?

– Правда! Просто ваши глаза внезапно стали печальными.

– Это оттого, что мне стало жаль ваших писателей… Мне вообще жалко людей, когда они умирают… Особенно, в двадцать пять лет!

– Кстати, Пушкин перешагнул этот возраст. Сейчас ему уже тридцать шесть…

– Ну, Пушкин будет жить долго, – беспечно произнесла она, – и умрёт совсем-совсем старым и седым человеком. Представляете, сколько ещё стихов он напишет за эти годы?

– Не представляю.

– Совсем не представляете?!

– Не представляю себе старого Пушкина, – уточнил Штернер.

– Я тоже! – рассмеялась Татьяна. – У него такие молодые стихи!

Что смолкнул веселия глас?Раздайтесь, вакхальны припевы!..Да здравствуют нежные девыИ юные жены, любившие нас!– Полнее стакан наливайте!– подхватил стихи Штернер.– На звонкое дноВ густое виноЗаветные кольца бросайте!

ТАТЬЯНА.