Ди-джей 2 (СИ) - Васильев Иван Сергеевич Страница 7

— Раиса, прочитала? — ответственная вахтер, недожавшись результата, выглянула на улицу. — Что скажешь?

— Ничего себе! — девушка внезапно произнесла фразу, явно не ту, что ожидали от неё.

Лицо уборщицы стало радостно-растерянным. Глаза, отравленные музыкальным «Нарзаном», заволокла поволока тумана, а затем они вообще остекленели.

— А можно работникам ДК принять участие? — губы музыкальной активистки немного оттаяли. — Я, например, могу остаться после работы. Или прийти в выходные. А ещё могу договориться на вечер, в подмену…

5

Новая, только что оснащенная студия звукозаписи Дома Культуры напоминала склад радиотехники. Вдоль стен были расставлены открытые шкафы, на полках которых, как на витрине магазина были выставлены различные теле, радио и аудио приборы. В центре комнаты впритык друг к другу стояло два больших массивных дубовых стола. За одним из них, в паутине проводов, сходящихся к нанизанной пирамидой аппаратуре, расположился Максим. С другой стороны, за одиноким микрофоном чуть сгорбившись, сидел Валерий Смирнов.

— Валера, — с хитрецой посмотрели на подопытного кролика. Плутоватые глаза путешественника во времени близко прижались к переносице, как будто один глаз хотел заглянуть в другой. — Эту строчку надо спеть тоньше и протяжнее.

— Тоньше? — недовольно заурчали в ответ. — Куда же ещё тоньше? Я уже писклявю как могу. У меня горло дерёт и слюна закончилась, а ты предлагаешь ещё тоньше.

— А ты постарайся. Больше выдоха в конце строки: С грустью, с тоской — как бы выпрашивая свидание… — будет наша но-о-очь. Понял?

— Будет наша но-о-очь, — постарались пропеть, как было показано.

— Неплохо, — похвалили артиста, щелкая тумблерами и перематывая плёнку. — А теперь ещё раз. Добавь в голос бархата и пропой нежнее в конце слова ночь… — н-о-о-очь. Договорились?

— Настанет время, будет наша но-о-о-о-о-чь, — Смирнов протянул в микрофон, выкатив глаза, изо всех сил, как можно ниже и дольше, на всю глубину легких. Таким голосом, словно железные пальцы сдавили ему горло, оставив небольшую щелку для выхода звука. Перед глазами бешено забегали малиновые тараканы.

— Очень хорошо, почти замечательно. Но, всё-таки… — попробуй ещё раз и на полтона ниже, как бы смущаясь в своем поступке и произнося слова под музыку чуть-чуть помягче — на-ша-а но-о-о-очь. Расслабься, впусти в себя чувства. И песня проснётся — зазвучит — заиграет красками.

— Ещё ниже? Мягче? Расслабиться? Меня, итак дразнят в ДК — писклявой дыдлой. Смеются над моим голосом.

Смирнов начал пародировать реплики своих злых недоброжелателей…

— Слышали, у нашего художника Валеры прорезался чудный женский голосок.

— Ах, у мальчика такой необычный и звонкий меццо — сопрано!

— Теперь он сможет играть на арфе, носить розовые чулочки и петь в хоре с нашей Лялечкой. Ой, он такой душка!

— Послушай, Макс, а нельзя спеть песню по нормальному, по человечески? Бодрым, твердым голосом, без всякой сопливости и плаксивости на зубах.

— Нельзя. Ты мелодию слышишь?

— Слышу.

— Вот и пой под неё.

— Блин, так давай её поменяем — делов-то: Одну ноту выдерем — поставим другую. Потом ещё одну — глядишь, и песня станет человеческой. А мне не придется надрываться.

— Не станет Валера — не станет. Петь надо так — как надо. Давай, без разговоров, ещё раз, с начала строки. И-и-и, начали…

— Подожди, Макс. А почему вообще пою, я? Вроде договаривались, я играю на гитаре, или на крайний случай подпеваю бэк-вокалом. А в итоге — пою только я?

— Потому, что у тебя самый подходящий голос, — обрубили недовольство оппонента. — Ещё вопросы есть — нет. Пой. Время идёт — часы тикают.

— Слушай, старик! — очередная гениальная идея взбудоражила кучерявую голову. — А может, перенесём запись фонограммы на завтра? Сегодня у меня нет вдохновения. День какой-то тяжёлый, валиться из рук всё. А вот, завтра, с утрица, как рванём на пятой скорости! Я прямо чувствую — завтра наш день!

— Валера, понимаю, всем трудно, всем тяжело, — звукооператор, не желая уступать ни пяди своего творчества, продолжил колдовать над аппаратурой: Нажимал какие-то кнопки, двигал рычажки, переключал тумблеры, перематывая туда-сюда плёнку.

— …Посмотри на девчонок. У них мозоли на ногах с ладонь — от репетиций. Юлия Борисовна пьёт успокоительное — вёдрами. Директор (Хоть и в отпуске) заходит раз в полчаса, интересуется как дела, не сочинили ли мы музыку на его «гениальные» стихи. Вовчик жужжит как шмель, не даёт сосредоточиться. А ты просто не можешь пойти всем на встречу и спеть строчку с самого начала.

— С самого начала?! — строптивая звезда вскочила с места.

— Нет, Максим — довольно! Я не буду петь. Ты издеваешься? Я исполнял эту строчку, в последний раз, с самого начала — уже раз двадцать. И раз тридцать, с середины! А слово — ночь, пропел вообще без счёта! Сколько можно? Всё! Достало. Ухожу. Пусть другие пытаются петь писклявыми голосами — хоть пятьдесят — хоть сто раз.

— Валера, не кипятись, выпей водички, успокойся, — попытались достучаться до сознания вокалиста. — Осталось всего ничего — каких-то два куплета.

— Всего? Два? Осталось?! Нет, хватит, — неуступчивый работник подвёл итог своей творческой деятельности. Он снял наушники с головы.

— …Я пошёл. У меня дел по горло: Надо афишу дорисовать. Задник необходимо повесить на сцену. Зайти вечером за хлебом. Купить корм для собаки. И много чего другого… — А я сижу, скулю — дурью занимаюсь!

Непризнанный гений попытался выйти наружу. Схватился за ручку, недовольно рванул на себя дверь и увидел группу девчат гроздью облепивших выход из студии…

— Валера.

— ..Валера!

— …Валерочка!

Эхом раздались голоса в коридоре. Девчушки стали напирать в сторону появившегося артиста.

— Мы шли с занятий по шитью. Прислушались: А тут, ты — за дверью, поёшь.

— .. Музыка такая красивая. Всем нравится. Это ты сочинил? Какой молодец!

— …Спой ещё раз.

— …Пожалуйста!

— …Девочки, попросим, все вместе. Пусть споёт.

— Э-э-э, — Валерка захлопнул дверь перед самым носом почтенных воздыхателей его таланта. Задумался, гордо откинул голову. Обернулся в сторону мучителя.

— Хорошо, убедил: Всем тяжело. Все страдают. Попробую, в последний раз.

6

— Ребята, у меня для вас плохие новости, — в студию звукозаписи вошёл руководитель ДК Щебетов Егор Кузьмич. — Не знаю, как бы вам об этом сказать… Помягче… Чтобы не расстроить…

Директор подошёл к одному из телевизоров расположенных в нише шкафа и зачем-то начал вертеть на нём ручки. Крутил все подряд, словно настраивая изображение. Затем повернулся лицом к застывшим слушателям.

— Я только, что вернулся с заседания художественного Совета завода взявшего над нами шефство. В общем, они приняли решение провести концерт силами других творческих коллективов.

— Почему? Что случилось? — одновременно произнесли Валерка с Максимом.

— Убеждены, что не стоит приглашать малоизвестную группу на такое серьёзное и ответственное мероприятие. А творческие номера нашей самодеятельности им вообще не интересны.

— Как же так, Егор Кузьмич? — попытался оправдаться Смирнов. — Мы же второй день готовимся к выступлению. Записали новую песню. Завтра начнём репетировать танец. Прошлые номера у нас получились интересные… Людям понравилось. Всё было хорошо.

— Друзья мои, что я мог поделать? — Щебетов виновато улыбнулся. — Их много. Они руководство завода. Сами принимают решение — тут же отменяют. Их там черт не разберёт, что они хотят и желают. Вызвали меня, поставили перед фактом и всё — свободен.