Сапер. Том III - Алексей Викторович Вязовский Страница 7

Я шагнул вперед и взял на себя смелость помочь Штраузе. Вода из стакана исчезла в арийском организме со скоростью звука.

— Что надо? — несмотря на то, что вода у него чуть не из ушей лилась, легче фашисту не становилось.

— Военнопленный, который помогал солдатам и герру коменданту, сегодня ночью умер. Замерз, — судя по всему, это как раз немца волновало мало. — Я мог бы взять на себя обязанности…

— Иди, — отмахнулся от меня Штраузе. — Скажешь, что я приказал…

Выговорить, что он там разрешает, он не смог, а я не стал уточнять. Да уж, надо было дождаться, пока он опохмелится или в себя придет. Так кто же знал? Ладно, потом еще немного поокучиваю фашиста, чтобы закрепиться.

Спрашивается: а на кой ляд я пошел к немцам услуги предлагать? Затем, дорогие товарищи, что добровольный помощник, который подошел к часовому, подозрений не вызывает. Немецкий зольдат поспешит послать его за куревом или питьем, а не будет судорожно сдергивать с плеча карабин и целиться в непонятного русского.

Мои спутники никуда не делись, наоборот, терпеливо дожидались, переступая с ноги на ногу — вон, целую поляну возле крыльца натоптали. Стоило мне выйти из двери, как они с какой-то непонятной надеждой уставились на меня.

— Чего расселись? — я решил не давать им шансов подумать, а озадачить по самое никуда. — Я теперь вместо Пики. Вперед, к караулке! — замешкавшемуся чернявому ханурику я даже успел придать ускорение пониже спины.

Вот так они вдвоем и бежали мелкой рысью сколько-то метров до караулки. Калитка была заперта, но я смело в нее затарабанил.

— Кто там? — спросили изнутри через несколько секунд.

— Громов, привел помощников для уборки помещения! — бодро ответил я.

Загремел засов и нам открыл какой-то рыжий фельдфебель. Видать, отдыхал от службы, потому что на кителе пара верхних пуговиц была расстегнута.

— Наконец-то нашелся кто-то говорящий на нормальном языке, — приветливо сказал он. — А то этот собачий лай надоело слушать. Тебя как зовут?

— Петер. Я фольксдойч, случайно сюда попал. Вот герр комендант…

— Он тебя не прибил? — засмеялся фельдфебель. — Штраузе с похмелья ужасен. Ладно, заводи этих бездельников.

— Так, ты, как тебя, — дернул я военного, — будешь Карликом Носом. Бегом в караульное помещение, убраться там. Ты, — ткнул я пальцем в грудину гражданского хрена, — будешь Чумой. Тебе достался приз — дворик караульного помещения. Чтобы через пол часа здесь ни соринки не осталось! Бегом, что сопли жуем?! — закричал я.

— Вот это я понимаю, — сказал фельдфебель. — Пойдем, налью тебе чая.

А вот это дело хорошее, сейчас я караулку со всех сторон срисую. А черти пусть шуршат, от них не убудет.

Налили не только чаю, но даже шнапсу. Прямо как в фильме «Судьба человека», который нам показывали в лагере за неделю до попадания сюда. В том, другом лагере. Который уже и вспоминается расплывчато, будто не со мной все это было.

Повторять Бондарчука я не стал — после первой сразу закусил салом, хлебом, что на стол выложил фельдфебель. Ведь зачем наливают на голодный желудок? Правильно, чтобы человечек захмелел побыстрее, язык у него развязался и лагерный кум много чего нового мог узнать. Кто готовит побег, есть ли подполье и кто в нем состоит… Понятное дело, что начкар — не кум, но лишнее слово и тут помешать спокойной жизни может. Да и не стакан предложили, а так, рюмочку для вони.

Взамен шнапса пришлось выслушивать длинные жалобы рыжего про то, как не по правилам воюют советы. Устраивают засады, диверсии…

— Слыхал поди, как самого Гиммлера взорвали на параде? Твари, — фельдфебель аккуратно выпил рюмку, пригладил топорщащиеся во все стороны усы. — А сколько там еще наших парней погибло! Представляешь, после первого взрыва, как начали разбирать завалы, раздался второй. Спасателей тоже в клочья. Какая-то самодвижущаяся мина… Придумали на нашу голову. Куски потом, говорят, долго собирали. Так и похоронили кучу мяса и кишок, кто там разберет, где чьи?

— И что же теперь делать? — спокойно поинтересовался я, засовывая в себя колбасу с чесноком. Этого добра, кстати, тоже не гору наложили, парочку кусков на почти прозрачный кусок хлеба размером с пару спичечных коробков — и хватит.

— Пусть у гестапо болит голова, — отмахнулся рыжий. — Решили устроить повальные облавы и аресты в Киеве. Но ты поди обыщи такой огромный город. Да, кстати! Вы там в бараках уплотняйтесь. Скоро новую порцию пленных приведут.

— Сколько? — поинтересовался я.

— Не знаю — пожал плечами фельдфебель, потом засмеялся — Но долго они у нас не задержатся. Получено указание, прямо из Берлина, ускорить экзекуции. А кого не успеют, в другой лагерь выведут. А то тут… сам видишь, всё на скорую руку, забор от ветра упасть может… Вот как такое охранять?

— Вешать будут?

— И вешать, и стрелять, наш Штраузе предложил живыми закапывать. Евреев и коммунистов в первую очередь. Да, а вот ты…

Рыжий с подозрением посмотрел на меня.

— Не из этих ли ты часом?

Рука подвыпившего фельдфебеля опустилась на кобуру.

— Боже, нет, конечно! — я перекрестился.

— А ну ладно… Коммунисты, они все атеисты, — рыжий икнул. — А еще фанатики. Помню, едем в колонне мимо поля. А там копны с сеном. В них окруженцы часто прятались. Ну дали очередь, вторую. Кто-то застонал внутри. Наш лейтенант велел поджечь. Плеснули бензином, подожгли. И сразу несколько голосов проклинают нас на разный лад. Ротный потом перевел. Огонь разгорается, а они Интернационал поют. И никто! Никто не выбежал!

— Так они наверное раненые были! — я до боли сжал себе коленку.

— Это точно! Но сомнений нет. Это все недочеловеки, бросовая раса. Нам на курсах объясняли. Вот, посмотри.

Фельдфебель достал из стола довольно затасканную брошюрку со свастикой. Авторства Альфреда Розенберга. Я быстро просмотрел ее. Уберменши, унтерменши, Ницше, какие-то изображения черепов. «Мы позаботимся, чтобы никогда снова в Германии, сердце Европы,