Александр Карпенко - Грань креста (дилогия) Страница 70

Наш транспорт мы ещё с вечера перегнали от обиталища леди Зак на центральную улицу — её вполне можно назвать проспектом — туда, где произойдёт явление богини.

Чтобы лучше видеть происходящее, я взобрался на крышу вездехода и посиживаю там, глядя сверху вниз на праздничную суету Несмотря на то что в разных концах проспекта то и дело вспыхивают разные потасовки, к нам никого ещё не приводили. Покуда сами обходятся.

Надо сказать, город худо-бедно подготовился к предстоящему сегодня. Дома вдоль улицы приукрашены в соответствии с возможностями и фантазией их жителей, по сторонам щербатой пыльной мостовой установлено нечто вроде ограждения из чего под руку попало — ящиков, бочек, труб, булыжника. Я так понял, чтоб зеваки не мешали предстоящему шествию.

Патрик благоразумно установил автомобиль так, чтобы не оказаться внутри отгороженной части улицы. Хуже нет, чем угодить в колонну демонстрантов — пока не пройдут, не выберешься.

Снизу меня дёрнули за штанину. Наклонившись, обнаружил стоявшего подле машины давнего знакомца — охотника, принёсшего песчаных зайцев в начале нашей пустынной эпопеи. Воспользовавшись в качестве лесенки открытой дверцей, я спустился с крыши и оказался рядом с ним.

— Как рука?

— Спасибо, заживает. Слышь, доктор, скоро богиня Пустыни придёт. Ты б залез в кабину. Да двери запри.

— А что?

Мужичок помялся, потоптался с ноги на ногу и, явно смущаясь, спросил:

— Ты ведь того… Ну, у вас для дураков машина?

— Да, мы психиатры.

— Во-во. Спрячься, парень, дело говорю.

— Не пойму, чем на крыше плохо.

— Вишь какое дело… Богиня эта, она ведь может с собой забрать. Которые психи уже больше жить не в силах, ну, совсем им уже неохота, те к ней лезут. Она, как сказать… Выбирает, что ли. Кто вконец дошёл, тем свою милость оказывает, берёт к себе. Они, понимаешь, верят, что кого возьмут, те окажутся там, где им хорошо. А я так думаю — не могут же они все в рай попасть.

— Что, помирают?

— Не знаю. Никто не знает. Только пропадают они, совсем, навсегда пропадают.

— А я-то здесь при чём?

Тот снова потоптался, помычал, но всё-таки выговорил:

— Значит, без обид, ладно? Только это, говорят, что вы, психиатры, сами все чуток того, — покрутил у виска пальцем, — как бы тебе под раздачу не попасть. Прикинь, заберёт тебя богиня — кто потом лечить будет? Тут сейчас столько народу перетопчут-передавят, страх! Ты уж залезь в кабину, а?

Я умостился на потёртой сидушке и плотно захлопнул дверцу. Что греха таить, нет уверенности, что мой рассудок здоров. В этом сумасшедшем мире любой рехнётся. А отчаяния мне и подавно не занимать. Давно уж всё опостылело. Но вот на тот свет ещё не готов.

Когда я уходил на работу, жена, провожая меня, целовала у калитки, всякий раз говоря:

— Будь осторожен.

И я обещал ей:

— Постараюсь. Я знаю, что я вам нужен.

И — старался. Потому — до сих пор жив. Здесь никто не ждёт моего возвращения, но я по-прежнему осторожен. Рефлекс…

Похоже, посулённое нам явление не за горами. Разношёрстная публика на проспекте раздалась в стороны. В рядах этих наблюдалось чёткое расслоение: чем дальше от выгороженной середины, тем нормальнее лица. Перевешивающийся через ограждение и карабкающийся на него первый ряд видом своим приводил в лёгкий трепет даже меня. Ближайшие кандидаты на милость богини, попади они в то заведение, куда им, по-хорошему, и надо, выписаны оттуда оказались бы ой не скоро. Может, и никогда.

Что-то не видать их божества. Коротая время, вынул нож, принявшись его кончиком вдумчиво вычищать из-под отросших ногтей грязь. Люси покосилась на меня неодобрительно и прошлась насчёт гнусных привычек, завершив речь неожиданным оборотом:

— Нет, всё же здорово.

— Что здорово? — опешил я, не поспевая за сменой мыслей доктора.

— Здорово, что мы не обязаны местных дуриков госпитализировать. Это же технически неисполнимо! Без раздумий, без опросов — только тех, кого руки чешутся в дурку упечь.

— Может, наоборот? Вместо того чтобы в психлечебницу таскать, давай возить сюда да выпускать. Им тут хорошо будет, среди своих-то.

— А лечение? Наблюдение врача?

— А мы однорукого куда-нибудь денем, потом Борю Райзмана на королеве женим. Будет у нас Борух Авраамович — король Песков…

В рядах зевак поднялось волнение. Наша клиентура активизировалась, зажужжала, заухала, руками размахивать стала. Истерические клики «Славься!» и «Приди!» взмывали над общим гулом, раздаваясь всё громче и чаще. Похоже, сейчас начнётся.

Тяжёлый рокот. Мостовая глухо затряслась. Безумцы подались вперёд, местами сбивая ограждение. Вездеход качнуло. Богиня, она на танке ездит, что ли?

Не думал я, что впрямь её увижу. Но вот она. Огромная, чуть не выше домов, с отрешённо-строгим, прекрасным бледным лицом, облачённая в пышный багрянец и золото. Величественной поступью, сотрясая ветхие стены и дробя камни мостовой, неспешно движется в нашу сторону, не отвлекаясь на нарастающий вал хвалебных выкриков. Приостановилась, чуть склонилась, простёрла длань, коснулась ею плеча какого-то бедолаги. Поражённый, я узрел: избранник богини исчез!

Обалдело потянулся вытереть со лба выступившую у меня ледяную испарину, чуть не выколов себе глаз стиснутым в кулаке ножом — я забыл его убрать. В момент, когда отточенная сталь полыхнула перед моими зрачками, заметил: в наблюдаемой мной картине — резкие перемены. Опустил руку. Богиня продолжала своё движение. Вновь поднял, глядя через синевато-переливчатое лезвие. Господи!!!

Впервые случилось мне прочувствовать, что «наложить в штаны со страху» — не метафора, лет этак двенадцать тому, когда мне в брюхо первый раз в жизни уткнули ствол обреза. Не шутя и не пугая, уткнули. Сделай я тогда неверное движение, скажи неосторожно слово, курок оказался бы спущен. К стреляющим предметам в руках населения я за прошедшие годы попривык, да, положим, и тогда портки остались чистыми, но тот позорный позыв до сих пор помню.

А вот сейчас вторично ощутил не менее императивный толчок. Шевелюра зашевелилась. Коленки ослабли. Кишечник заурчал предательски. Как заворожённый смотрел я, раскрыв от ужаса рот, на невероятное зрелище.

Гигантская, колоссальная, огромная, неправдоподобная самка глорза неспешно брела, оставляя следы истёртых тупых когтей на брусчатке. Она была фантастически стара — свалявшаяся, бурая когда-то шерсть отливала грязной сединой, свино-гиенья морда мелко тряслась, экскаваторный ковш нижней челюсти слюняво отвисал, демонстрируя жёлтые гнилые клыки, обломанные наполовину. Будто на трухлявом пне, на шкуре её росли омерзительного вида не то лишаи, не то водоросли, плоское жёлтое вымя подметало пыль рваными сосками. И вдобавок чудище было слепо!

На месте вытекших, должно быть, ещё до постройки Кардина глаз выпирали розовато-зелёные, похожие на истлевшие капустные кочны, гноящиеся образования. Нестерпимой древностью веяло от этого кошмарного пустынного реликта. Древностью и холодом обездвиживающего, лишающего воли страха — словно сам Рок ронял из зловонной пасти ошмётки велений на мостовую.

Вот и очередной нежелающий жить безумец «избран». Причавкивающая челюсть медленно ворочается, дробя человеческую плоть вместе с одеждой, в углах пасти пенятся розовые слюни. Следующий сумасшедший подсунулся не вовремя — рот ещё занят — и, отброшенный в сторону сокрушающим движением лапы, скрючился под ограждением, силясь затолкать обратно в живот лезущие оттуда петли кишок.

Я бессильно уронил руку на колени. Великолепная богиня, ослепляя холодной красотой, удалялась от нас, уводя с собой в лучший мир отчаявшихся…

Последствия праздничка разгребали долго. Сломанные руки, ноги, рёбра, пробитые головы… Парочка человек оказалась с резаными ранами. Воткнули под шумок ножичек в сопротивлявшихся грабежу — в общей сутолоке не заметят. Двое затоптанных насмерть пристроены под забором. Мы даже не стали выяснять, кто они. Справка о смерти в Песках никому не нужна — и без неё закопают. Там же, рядышком, воют от боли трое безнадёжных пациентов. В соответствии с принципами медицинской сортировки сперва занимаются теми, кому в силах реально помочь. Пока мы с ними разберёмся, этим, возможно, помощь уже будет не нужна.

Кто сказал, что бинтов в достатке? Давно уже отрываем куски от нижнего белья клиентов и их приятелей. На шины разобраны все ящики в пределах досягаемости, Патрик командирован приволочь ещё. Набираю, колю, перевязываю, снова колю и снова перевязываю, как заведённая механическая кукла. Рат тоже вкалывает изо всех своих мышиных сил, раздирая одежду на полосы, надёргивая ампулы из кассет укладки и открывая их, завязывая узлы, собирая капельницы и когда-то ещё успевая вести медицинскую документацию и раздавать советы. Наплевав на асептику, антисептику и скоропомощные инструкции, шьём что можем чем под руку попадётся — от шёлковых ниток до сапожной дратвы. Какой там спирт! Уже третью бутылку раздобытого в местном кабачке дрянного виски открыли — и ни капли в рот. Все на раны, задницы, мытьё рук и лап.