Борис Сапожников - Наука побеждать Страница 70

И мои гренадеры двинулись вперёд. Пошли, толкая перед собой красномундирную пехоту. Я шагал с ними, без устали работая палашом. Кому-то это могло показаться невозможным. Как уже выдержавшие бой солдаты могут давить на врага, пусть и столь же измождённого рукопашной? Откуда взяли они силы для этого? Но ведь взяли же откуда-то, навалились на врага и теперь толкали перед собой вынужденных пятиться британцев.

Нас попытались обойти с фланга американские конники, но их остановили казаки и конные егеря, в основном ведшие огонь с безопасного расстояния.

Нас поддержали остальные три роты батальона. Опрокинуть врага, к сожалению, не удалось, однако врагу пришлось не сладко. Тесня линейную пехоту, мы вплотную приближались к позициям пехоты лёгкой, для которой рукопашная схватка, можно сказать, верная смерть. Так что обстрел со стороны британцев прекратился — королевские бостонцы и лёгкие пехотинцы отступали.

Барабаны британцев забили отступление — пешая гвардия потянулась назад в полном порядке, с развёрнутыми знамёнами и под команды офицеров и сержантов. Отступление было не фронтальным — назад подался лишь левый фланг врага. Наш батальон и соседи из Новгородского гренадерского и Могилёвского полков продолжали, следуя приказу, наступать на врага, отрываясь от центра. Это могло быть — и, держу пари, и было — ловушкой. Мы бы угодили в неё, не окажись наш командир столь прозорлив. Он вскинул руку с окровавленной саблей — и тут же батальонные и ротные барабаны грянули остановку.

— Подровняйсь! — закричали унтера. — Выровнять ряды!

— Рота, стой! — скомандовал я, несколько опоздав.

— Плотней, плотней ряды! — надрываются унтера, восстанавливая порядок, изрядно нарушенный рукопашной схваткой. — Ровнее! Ровнее!

— Отомкнуть штыки! — продолжал командовать я. — Мушкеты заряжай!

— Отомкнуть штыки! — подхватили унтера. — Зарядить мушкеты!

Ко мне подлетел портупей-прапорщик, кажется, бывший порученцем майора Губанова, он отдал честь и передал приказ нашего командира:

— Держать занятую позицию, — выкрикнул он, стараясь перекричать гром боя, — в рукопашную не идти. Только отбивать атаки британцев.

— Ясно, — кивнул я. — Свободен.

Юноша вновь отдал честь и умчался обратно к Губанову. Я проводил его взглядом и подумал, что если переживёт этот бой, надо будет потребовать его себе. А то, что же это получается, на всю гренадерскую роту ни единого прапорщика, парень же вроде смелый, по крайней мере.

Наш взвод оказался несколько выдвинут относительно мушкетёров батальона, чем, похоже, и решил воспользоваться майор Губанов. Мы будем вести огонь, находясь ближе к наступающему врагу, ставя его в не слишком удобное положение. С другой стороны, нас в первую очередь попытаются из-за этого смять. Ну да, гренадеры на то и надобны, чтобы стоять насмерть против любой силы.

На нас снова наступали. Переформировавшиеся батальоны пешей гвардии, укреплённые несколькими ротами линейной пехоты, шагали на нас, готовые отомстить за недавний позор. За их спинами отчётливо были видны шляпы американских кавалеристов.

— Товьсь! — командую я, и гренадеры вскидывают мушкетные приклады к плечу. — Целься! — Сильные руки гренадер держат мушкеты, пальцы с характерным скрипом взводят курки.

— Ниже целься! — кричат унтера. — Стволы опустить! Не задирать стволы!

Я принимаю у Кмита «Гастинн-Ренетт», проверяю, пистолет заряжен. Кивком благодарю, про себя делаю заметку, не разбрасываться чужим оружием. Уже привычно кладу пистолет на сгиб локтя, будто записной дуэлянт, а ведь совсем недавно этот жест, в исполнении покойного поручика Федорцова, казался мне исполненным такого благородства и красоты. Много же изменилось с тех пор, очень много. Британцы подошли на расстояние выстрела, но не остановились. Снова в рукопашную идут? Или хотят устроить перестрелку на короткой дистанции? Подождём ещё немного.

— Крепись, орлы! — кричат унтера. — Надо врага ближе подпустить! В самое лицо ему пули выплюнем! В самые очи поганые!

Я пригляделся, кто это так надрывается? Оказалось, Роговцев. Молодой фельдфебель кричал во всю мощь лёгких, находя какие-то слова, которые затрагивают самые сокровенные струны солдатской души. Слыша его, гренадеры становились ровней, опускали стволы мушкетов, чтобы не выстрелить над головой врага, напряжённые руки переставали едва заметно дрожать. Гренадеры собирали все силы свои, чтобы не ударить в грязь лицом.

— Огонь! — кричу я, всаживая пулю в лицо ближайшего солдата, которое, буквально, взрывается кровью и осколками костей. Чёрный кивер падает под ноги.

Мушкетный залп разрывает воздух, нас окутывает пороховой дым, свинцовый град прошёлся по рядам красномундирников. Они валятся, скошенные пулями, но по команде офицеров и сержантов уже вскидывают ружья выжившие и легкораненые.

— Мушкеты заряжай! — командую я.

Батальонные барабаны ударили огонь повзводно, от флангов к центру. Их бой подхватили ротные барабаны. Тут даже командовать не нужно. Главное, скоординировать огонь с Ефимовым, но после второго залпа, думаю, это нам удастся.

— Товьсь! — командую я, но британцы опережают нас. Они подошли на десять шагов и с ходу дали залп, даже не подровняв рядов. Теперь уже по гренадерам бьют пули, они валятся на руки своим товарищам.

— Сомкнуть ряды! — кричат унтера. — Тесней, тесней становись! Мушкеты готовь! — Они же вытягивают упавших из-под ног боеспособных солдат.

— Целься!

Британцы заряжают мушкеты. Мои гренадеры вскидывают мушкеты и взводят курки. Я вкладываю шомпол в кольца под стволом пистолета и вскидываю его, одновременно крича:

— Огонь!

Взвод окутывается треском и дымом. Почти тут же дают залп стрелки Ефимова. Следом разрывают воздух мушкеты первых взводов первой и третьей рот, затем их товарищи из вторых взводов, и последними — оба взвода второй роты. За это время мои гренадеры и стрелки успевают зарядить оружие и уже готовы дать залп по британцам. Но и те не просто так сюда пришли. Их батальоны били также повзводно, осыпая нас градом пуль.

Я зарядил «Гастинн-Ренетт», оказывается, это последний патрон в моей лядунке. Вот те на! Оказывается, не обзавёлся основательным запасом, да и эти-то завалялись ещё Бог знает с каких времён. Пришлось одалживаться у Кмита, к счастью, он был человек запасливый, у него нашлась основательная пригоршня патронов и для меня. Я поблагодарил его и взвёл курок пистолета.

— Товьсь! — командую я. — Целься! — и сразу же: — Огонь!

Теперь мои гренадеры и стрелки дали залп одновременно. За ними следом выстрелили в свою очередь остальные взводы, а мои солдаты уже без команды принялись заряжать мушкеты.

Я надорвал зубами бумажный патрон и засыпал порох в ствол пистолета. Во рту пересохло от жары, пыли и порохового привкуса. Глаза слезились, в горле першило, приходилось, раз за разом прикладываться к фляге и она быстро опустела. Я окликнул водоноса, одного из нестроевых, следовавшего за нами, и отдал ему свою фляжку. Он наполнил её и вернул мне всю мокрую. Он ведь просто окунул её в ведро с водой, чтобы поскорее наполнить, и теперь прохладная кожа фляги приятно холодила пальцы. Я удержался от того, чтобы сделать новый глоток. Надо было воздерживаться, потому что если захочется отойти по малой нужде прямо во время боя, это поставит меня в крайне неудобное положение перед солдатами.

— Товьсь! — снова командую я охрипшим голосом, руки сами собой цепляют флягу. — Целься! — делаю глоток и, не цепляя флягу, вскидываю пистолет. — Огонь!

Я и не заметил, что мы опередили британцев на один залп. Выстрелы взводов с обеих сторон прозвучали практически одновременно. Свинцовый град осыпает ряды солдат, и они валятся одновременно, кивера катятся под ноги врагов.

Наше положение изрядно мешало британцам. Те были вынуждены подойти к нам, чтобы не прогибать свой фланг назад. Однако и кидаться в рукопашную они не собирались, ограничиваясь перестрелкой.

— Bayonets! — командуют британские офицеры, и я понимаю, что рукопашная всё же не за горами.

Я заряжаю «Гастинн-Ренетт», вскидываю вместе с остальными солдатами. Они действуют без приказа, сейчас им это уже не нужно, движения дошли до автоматизма. Необходима лишь одна команда:

— Огонь!

Я разряжаю пистолет и протягиваю его Кмиту. Тот быстро забирает оружие и прячет в двойную кобуру. Я же тяну из ножен палаш и командую:

— Штыки примкнуть! К отражению штыковой атаки, товьсь!

Голоса почти нет. Мне кажется, что меня не слышат даже стоящие рядом унтера. Однако это не так. Они подхватывают мои слова, громко выкрикивают их лужёными глотками. И гренадеры перехватывают мушкеты, примыкают штыки, пока британские солдаты пробегают разделяющее нас расстояние. Успевают, черти, успевают не только примкнуть штыки, но и встать для отражения атаки противника.