ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Львович Быков Страница 74

думал по-моэмовски, по-британски: лучше было представлять себя сыном могучей империи в южных краях, нежели сыном бывшей империи в краях северо-восточных. Отсюда был и белый шлем на летних прогулках, и привычка строго одеваться к завтраку, даже когда он завтракал один, и отсутствие фамильярности со слугами; коллеги в отдаленных провинциях поразительно быстро опускались, но губернатор был не таков. Страшно было вспомнить, с какой бабой жил Климов… Но Аша! Он заметил, что его мысли все чаще возвращаются к ней, и понимал причину: вот уже третью ночь он спал один. Аша ушла, как она выражалась, к своим — ей надо было что-то обсудить; уж эти загадки! Но никакого насилия. Девочка имеет право участвовать в жизни своего социального слоя. Мысль о женитьбе, естественно, не приходила ему. Нет-нет да и появлялось опасение: что, если она слишком привыкнет к своему положению губернаторши? Но она скорее тяготилась этим статусом, нежели гордилась им. Он видел ее сейчас перед собою так ясно, словно она, по обыкновению, сидела напротив: рослая, но тонкая, бледная, даже с чертами вырождения, но сколь прелестного вырождения! Пальцы рук и даже ног почти неестественной длины, маленькая грудь, худоба, которая казалась бы болезненной, если бы не природная грация и естественность всех движений, и потом — за время жизни с ним она все же стала хоть немного женщиной: раздалась в бедрах, на хорошей пище набрала килограмма три… Он заметил, что думает о ней, как о дочери, и действительно годился ей в отцы — ему сорок три, ей девятнадцать; вспомнил ее круглые карие глаза, всегда наполнявшиеся слезами так внезапно, — в последнее время она беззвучно плакала по дурацким, необъяснимым поводам: закат… птица… Должно быть, что-то не так. Он никогда не умел заботиться о женщинах, всегда был с ними суховат и холоден — все это от неуверенности, конечно; одна Аша научила его истинной нежности. Надо было, однако, читать почту.

Почта была обильная — две московские газеты, прибывшие с двухнедельным опозданием, пять писем, служебная записка… Записку он отложил и взялся за газеты. У губернатора давно выработалась общая для всех государственных людей привычка выдумывать дополнительные смыслы, будто бы вычитанные между строк, — и на совещаниях окружных смотрителей он обсуждал эти смыслы с коллегами, тонко маневрируя, чтобы показаться проницательным, но не слишком умным; наедине с собой губернатор признавался, что никаких смыслов давно уже вычитать не может и тычется в газету, как щенок в угол. За последние три года нарос комплекс причин, не позволявших высказываться прямо; война странным образом не разрубила ни одного узла, но все их еще запутала, да и велась небывалыми средствами, долго, вязко, с неясной целью. Боевые действия осуществлялись все увеличивающимся числом сторон, которые, однако, опасались входить в прямое столкновение и ограничивались таинственными маневрами, бессмысленными, как стояние на Калке. Было похоже, что противоборствующие силы готовы схлестнуться намертво в последнем сражении, но предчувствуют его единственный итог — полное взаимное уничтожение. Ни у одной из сторон не хватало решимости первой вступить в бой. Подкусывали друг друга по мелочам, отрезали дороги, окружали мелкие группировки, и каждый день гибли три-четыре человека, а иногда сразу двадцать шесть (почему-то это была наиболее частая цифра: то ли ее ляпали куда ни попадя по аналогии с Бакинскими комиссарами, то ли каждая из сталкивающихся сторон теряла в бою по тринадцать — несчастливое число). Тлел Кавказ, но оттуда приходили вовсе уж разноречивые сведения — только из репортажей западных радиостанций, трудно ловившихся на его территории, узнавал он о новых взрывах и стычках. Рамзан уже подгреб почти всех, но не все были готовы терпеть Рамзана, а сын его еще не подрос и не мог в случае чего унаследовать всю власть. В Сибири покуда, слава Богу, было тихо, но такая тишина была хуже войны — все медленно, неуклонно осыпалось, остаточную нефтедобычу давно осуществляли китайцы, свое производство прекратилось вовсе — работала в каждом городе пара китайских же мебельных фабрик, переводивших лес на уродливую, хрупкую мебель, а население вело темную, полуподпольную жизнь, в которой не просматривалось смысла. Губернатору самому было смешно вспоминать, как он ожидал внезапного краха, катастрофы, завоевания страны извне — ее не было смысла завоевывать, силой берут то, что представляет ценность. Что тут было ценного — иссякающая нефть, без которой большая часть мира выучилась обходиться? Золото, давным-давно проданное и вывезенное? Земля? — но кому нужна была топкая, заросшая земля в таком количестве, да еще с непредсказуемым населением? Весь внешний мир давно махнул на нас рукой, как на заколдованное место. Губернатор не боялся в кругу коллег высказываться на этот счет — не слишком резко, конечно, дабы не донесли наверх, но ему нравилось поддерживать репутацию западника.

Вероятно, мир не без интереса выжидал, пока русские сами переубивают друг друга. Странно было и то, что газетчики и телевизионщики во все более скудных и невнятных военных репортажах (как же: секретность!) продолжали на этот прочий мир оглядываться, избегая называть вещи своими именами. ЖД до сих пор именовались ультралиберальными силами, хотя весь мир знал, что войну ведут хазары; почему-то ни в коем случае нельзя было сказать, что русские воюют с каганатом. Известно было, что Запад держит принципиальный нейтралитет, несмотря на все разговоры об американских винтовках и консервах, которыми якобы пользовались ЖД; американские консервы, положим, были у обеих сторон — равно как, впрочем, и китайские. Об этом губернатору рассказал китаец, организовывавший поставки. Относительно прочих воюющих сторон господствовала неясность: казаки претендовали теперь уже на всю европейскую часть России, продолжалась эвакуация, в Ташкенте открылся Новый драматический театр, репортаж с премьеры занимал подвал в «Красной звезде», которую нельзя было не читать государственному человеку, — но вместо того, чтобы радикально обновить и омолодить дряхлеющую страну, война только обнажила полную ее нежизнеспособность. Война шла, все списывала, была предлогом и оправданием мобилизационной экономики, распределения, карточек и прочих решительных мер, — но самой войны, в сущности, не было; таковы, по крайней мере, были газетные сводки. Русские (которых губернатор наедине с собою принципиально не называл нашими) все время отходили на заранее подготовленные позиции, и страшно было подумать, сколько успели наготовить этих позиций; видимо, только этим и занимались все предвоенные годы, когда уж вовсе было непонятно, куда уходят деньги. Губернатор тонко улыбнулся при мысли об этих позициях: ящики с консервами, сауны для командования… ЖД наступали то по двум, то по трем направлениям, и все это медленно, вязко — в последние полгода боевые действия сосредоточились вокруг двух населенных