Константин Калбазов - Скоморох Страница 8

Странный какой-то бред. Вообще все странно. Помнится, если во сне ему хотелось есть, то, сколько бы он ни ел, насытиться не мог, а тут вполне себе набил желудок и тот успокоился, жадно набросившись на добычу.

На дорогу он вышел совсем скоро, а вернее, уже через пару десятков шагов. Дорога – это громко сказано, конечно. Полоска утрамбованной и укатанной сотнями колес и ног голой земли, вьющаяся между деревьями. После вчерашней бури идти по ней было несколько проблематично, но, судя по наступившей духоте, уже завтра утром она если и не просохнет окончательно, то уж точно не будет представлять собой аттракцион из скользкой грязи.

Прежде чем Виктор определился, в какую сторону двинуться, перед его взором предстала старушка. Она брела по краю дороги, стараясь ступать по траве. Земля-то на середине дороге утрамбованная, но больно скользкая, а вот с краю – мягкая, под ногами легко проминается, грязь не липнет, потому что трава тому мешает. Есть такие бабушки… Только взглянешь, так сразу понимаешь – мегера. Кстати, большинство стариков почему-то отличаются противным характером, уж по отношению к посторонним – точно. Возможно, это связано с тем, что к ним уже давно пришло осознание того, что жизнь прожита, пора подводить итоги, а ведь не хочется, вот и срываются на молодых, у которых все еще впереди. Во всяком случае, именно к такому выводу пришел Виктор, а потому на стариков старался не обращать внимания, в крайнем случае отходил в сторону, даже не пытаясь вступать в перепалку.

Гораздо реже встречались вот такие старики, которые к молодым относятся со снисходительным пониманием. Они тихо радуются, что с их уходом ничего не закончится, а будет иметь свое продолжение, в чем-то по-новому, в чем-то по-старому, но продолжение будет. Эти даже если и поучают жизни, то делают это ненавязчиво, с большой долей иронии, просто соглашаясь с тем, кто совершает ошибку, и вворачивая от себя какую-нибудь фразу с подтекстом. Сказали – и вроде равнодушно отвернулись или добродушно улыбнулись, а ты чешешь репу и думаешь, то ли лыжи не едут, то ли… ну понятно.

Вот именно такой и была встреченная старушка. Возраст… Вот с возрастом были трудности, ей с равным успехом могло быть и семьдесят, и восемьдесят, а двигалась так, что больше пятидесяти никак на дашь, эдакий живчик в темно-синем платье и цветастом платке, из-под которого выбилась седая прядь. В руках – вместительная корзина из потемневших ивовых прутьев, как видно, работа уже давнишняя, не первый год изделие служит хозяйке. Корзина доверху набита различными травами. Ага, выходит, травница. Почему травница? А кто еще-то сразу после бури пойдет в лес и станет разгуливать с корзиной, наполненной только что собранными травами?

– Здравствуйте, бабушка.

– И ты здрав будь. Чего слова цедишь, будто позабыл?

А что тут скажешь – и правда позабыл, права бабка.

Каждое слово будто сначала вспоминается, потом он припоминает, как его произнести, а уж после говорит. Но раз не назвала его иностранцем, значит, говорит без акцента. Интересно, а как это получается? Это же все не на самом деле. Или все же что-то такое приключилось и это происходит взаправду? Нет, он, конечно, много читал про перенос сознания, про другие миры и тому подобное, вот только все это было из разряда научной фантастики или развлекательного фантастико-приключенческого чтива. На эту тему он перечитал просто море книжек, его работа к этому располагала: пока ждешь пассажира, читаешь, ни о чем особо задумываться не надо, просто отдыхаешь, и все. Так что продолжаем отрабатывать вариант, что происходящее – бред.

– Может, и позабыл бабушка. Вот как приложило вчера по голове, так и маюсь.

– По голове, говоришь… – Бабка быстро осмотрелась и, заметив старый, уже почти полностью покрывшийся лишаем пень, махнула в его сторону. – А ну, присядь-ка.

– Бабушка, только у меня всего-то три копейки.

– Дак ничего удивительного, скоморошья твоя душа. Садись, кому сказываю. Вот так вот скачете по жизни, как стрекозы, на всякую пригожую бабу как кобели прыгаете, а они и рады-радешеньки… – Ворча, бабка приступила к осмотру, время от времени надавливая то там, то сям, отчего на лице Виктора появлялась болезненная гримаса. – И что только в вас находят-то? Окромя отростка окаянного, коий постоянно зудит, ничего и нету, а мужики справные отчего-то им скучны. Дурынды, прости Создатель душу мою грешную. Чем это тебя так-то, касатик? Уж не лихие ли людишки приложили дубиной?

– Если бы лихие, то последнее отобрали бы. Молния в дерево ударила, оно переломилось у самого основания, ну и прилетело на меня.

– Ага. А что же ты, касатик, все свое имущество пропил, что так налегке-то?

– Была у меня лошадка вьючная, да подевалась куда-то, когда меня приложило.

– Если лошадка добрая, то вернулась бы опосля, когда гроза улеглась.

– Добрая, бабушка.

– Ну а коли не вернулась, то либо другим деревом приложило, либо волки подрали. Хотя сомнительно, в эту пору они в стаи не сбиваются, а в одиночку волк на коня не пойдет. Ну или кто прибрал скотинку бесхозную.

А то он сам этого не понимает. Однако что толку печься о потере? Ему бы поскорее прийти в себя да понять, насколько качественно приложило там, в реальном мире. Но, с другой стороны, коли туда ходу пока нет, нужно доигрывать здешнюю партию. Именно что доигрывать, потому как все это он воспринимал как навороченную компьютерную игру. Вот на этом уровне ему нужно выбраться из леса, и помогает ему в том юнит в виде бабки-травницы. Только больно уж реалистичная игра получается – не в 3D, а эдак в 20D. Понятно, что еще не изобрели, но лиха беда начало.

– Что с головой-то? – Бред не бред, а интересно, насколько пострадало тело, коим ему теперь предстоит пользоваться.

– Шишка. Крепкая у тебя головушка, сдюжила, а прилетело, по всему видать, знатно, душу вытрясти должно было враз.

– Знать, повезло.

– Повезло, не без того. Ты уж прости, болезный, но только нечем мне тебя полечить, я ведь за травами в лес подалась.

– Да за что же прощать-то, спасибо, что посмотрели. Похоже, ничего серьезного не приключилось, уже большое дело.

– Как звать-то тебя, касатик?

– Виктором, – абсолютно не думая, выпалил Волков.

– Язык придержи, бестолочь! Нешто можно первому встречному-поперечному крестильное имя сказывать!

Виктор сильно удивился подобной постановке вопроса, но, покопавшись в памяти прежнего владельца тела – ага, вот такая у него появилась ассоциация, – понял, что ничего удивительного тут нет. Славены достаточно давно приняли крещение, лет четыреста назад, но старые поверья никоим образом не отринули. Новая вера прижилась среди них по-своему, по-особому. Имена давали при крещении. Но родители называли детей по своему усмотрению до той поры, пока подросток не обретал характер, по которому и подбирали «взрослое» имечко, которое было ведомо всем и характеризовало его для других, даже незнакомых людей. Крестильное имя могли знать только близкие, потому что через него можно было к душе подобраться. Таким образом, человек за всю жизнь получал три имени.

– Добролюбом люди кличут, – озвучил он услужливую подсказку памяти.

– Знать, не такой уж ты и шкодник, коли так прозвали. Хотя от юности до старости сильно поменяться можно. Многих знаю, которые имечку своему уж не ответствуют, а люди продолжают кликать по-старому, потому что привыкли. Куда идешь-то?

– А я и не знаю, – честно ответил Волков. Он действительно не знал. Нет, прежний владелец тела явно куда-то шел, вот только нужно ли было в ту сторону Виктору, вопрос.

– Стало быть, как есть перекати-поле.

А что тут возразишь. Сейчас он и впрямь не имеет ни цели, ни направления. Куда ветер подует, туда и понесет.

– А коли тебе без разницы, – продолжила старушка, – то имей в виду. Пойдешь налево – зверя лютого повстречаешь, но счастье и дом найдешь.

– Дак перекати-поле же, какой мне дом? – решил поддеть травницу Виктор.

– Был перекати-поле, да обломили. Другой ты. Вот в первый раз тебя вижу, а чую, другой – и все тут, нет того скомороха. Направо пойдешь – пропадешь, да так, что никто не вытащит.

– А если прямо пойду? – опять не сдержался Виктор.

– Нету прямо дороги, неужто не видишь?

– А все-таки?

– Вот же балагур! Топь там начинается, так что далеко не уйдешь, все одно воротишься. И назад дороги нет, – предвосхищая вопрос, проговорила старуха, – дорога меж топями проходит.

– А тебе куда, бабушка?

– А вот мне как раз направо.

– И как быть? Я ведь хотел помочь тебе донести корзину, чай нелегкая. А давай тебя доведу и потом назад ворочусь?

– А нет тебе туда дороги. Ни шагу нет. Шаг шагнешь – потом хоть в любую сторону иди, конец один.

– Ох и страху ты понагнала, бабушка.

– Иди, охламон!