Борис Батыршин - Мартовские колокола Страница 8

— При чем? — не понял подполковник. — Боюсь… э–э–э…Роман кажется? — Боюсь, Роман, я не вполне понимаю ваши термины…

— Ну, зачистка. — пояснил Ромка. — Это когда штурмовая группа входит в аул и чистит его от снайперов и гранатомётчиков. —

— В аул? Это вы о войне на Кавказе говорите, я правильно понимаю? А что такое….

— Мой молодой друг пользуется несколько непривычными нам терминами. — поспешил вмещаться барон. — Видите ли он обучался военному делу на… в общем, довольно далеко отсюда. Если вкратце, то Роман говорит о действиях небольших ударных отрядов, на манер казачьих пластунов или башибузуков, которые умеют воевать в отрыве от крупных подразделений — как раз в таких условиях, как эти самые зуавы, о которых вы, капитан, только что рассказывали.

— Ну да. — согласился Ромка. — Я к тому, что господин полковник всё правильно сказал — в застройке стреляешь из–за углов, из оконных проёмов. Только так: ствол высунул на секунду, шмальнул — и всё. Так что, если куда шар и прилетит, то в чан… в голову, то есть. — поправился он. — Значит, очки точно, нужны. И маска тоже.

— Так вас, значит, тоже обучали пользоваться такими вот краскомётными ружьями? — спросил Ромку Нессельроде. — Любопытно, крайне любопытно! А не могли бы вы рассказать…

— Вот что, господа. — барон решительно пресек становящийся опасным разговор. — Давайте поступим так. Капитан, сколько ружей для краски вы привезли в Москву?

— Ротмистр Арсеньев и капитан лейб–гвардии Финляндского Толстой доставили в Россию четыре набора снаряжения. В 1882–м году мы вместе с этими господами и французом, капитаном Анри Элиаром, которого откомандировал к нам сам Дюруа, продемонстрировали новинку в Царскосельских лагерях, на показательных занятиях. В дальнейшем, выписали за свой счёт из Франции ещё полсотни ружей с материалом для красящих шариков — но доставили в Россию только тридцать штук. Из них семнадцать я и привёз с собой, в Москву.

Материал, говорите? А из чего их делают? — поинтересовался барон.

Сам шарик — из латекса, это такая тонкая плёнка из каучука. А синяя краска — медный купорос.

— Вот, значит, как… — протянул Корф. — Впрочем, купорос, так купорос, какая разница… полковник, вы сможете устроить так, чтобы для этих ружей было изготовлено достаточное количество зарядов?

— Если капитан продемонстрирует как это надо делать — конечно. — ответил Фефёлов. — Толковые люди в батальоне всегда найдутся.

— Да, и дайте команду соорудить для всех защитные маски и балахоны. — добавил Корф. — Давайте всё же, не пренебрегать мерами предосторожности. Купорос — штука для глаз вряд ли полезная…

— Так значит, хотите устроить манёвры, барон? — спросил Нессельроде.

— А разве вы не для этого приехали сюда? Вот и проведем — а заодно, предлагаю пари, господа.

— Пари? И какого же рода, позвольте поинтересоваться?.

— Чрезвычайно просто, господа. — ответил Корф. — Наш друг капитан обучает всех желающих офицеров батальона управляться с краскомётами… всего их семнадцать, кажется? Недостающих кликнете среди унтеров и нижних чинов, думаю с этим сложностей не будет. А как будете готовы — недели вам, думаю, достаточно? — устроим манёвры. Вы все, под командованием капитана Нессельроде — против меня и троих–четверых моих друзей. Проигравшая сторона устраивает ужин для победителей у Тестова. Нижним чинам и унтерам — от меня лично по пять целковых при любом исходе пари. Идёт?

Удивлённый Нессельроде кивнул и обвел взглядом офицеров. Те реагировали по разному: кто выжидательно молчал, кто пожимал плечами, а кто и согласно кивал. Фефёлов, помнивший о сюрпризе, который в прошлый раз преподнесли им барон и его гость, только улыбнулся в усы.

— Я, право, не знаю… — заговорил наконец штабс–капитан. Я здесь не хозяин… как решит господин полковник?

— Я, пожалуй, поддержу пари. — ответил Фефёлов. Остальные офицеры, дождавшись решения командира, облегчённо закивали.

— Одна только деталь, — продолжал подполковник. — у вас, капитан, семнадцать ружей? А барону и его друзьям ведь тоже понадобится оружие. Значит, нас будет только двенадцать человек.

— Нет, именно семнадцать. — ухмыльнулся Корф. Мы, с вашего позволения, сами позаботимся о своём снаряжении.

— Слушай, Вань, а как дела у Сергея Алексеевича?

Мальчики сидели в Николкиной комнате. За окном накрапывал мелкий октябрьский дождик; у Овчинниковых начали топить печку, так что в тепло было чрезвычайно. Пасмурная хмарь за окном постепенно густела, дело шло к вечеру.

Ваня пожал плечами.

— Да ничего, вроде. Дядя Макар особо не распространялся. Говорит — ранение было очень тяжёлое, он только–только выкарабкиваться начал. Ольга всё время возле него сидит, да и сам доктор, видишь, не слишком–то часто тут появляется…

— Да… вздохнул Николка. — После фестиваля я его, почитай, и не видел. Зато твой папа всё время здесь.

Еще бы! — подтвердил Иван. Они с Вильгельмом Евграфовичем целыми днями то в Московской Духовной академии пропадают, то дома сидят за компом. Хорошо, всё ж, что отец сумел разыскать ту криптографическую программу, серьезное подспорье…

Они скоро собираются прочесть те металлические пластинки? — уточнил Николка.

— Ну…. замялся Ваня. — До пластинок, знаешь ли, еще далеко. Они сейчас по большей части с Маалюльским текстом работают. Папа говорит — коптский текст уже перевели, но там много непонятного — например, несколько зашифрованных кусков. Вильгельм Евграфович обещает где–то через месяц закончить с основной частью текста, но пока… Этот египтянин постарался, как мог — часть текста вообще написана зеркальным письмом, причем — самая, похоже важная.

Значит, будем ждать. — вздохнул гимназист. — Жаль, конечно; все так надеялись, что там окажется что–то интересное…

— Так оно и оказалось! — подтвердил Ваня. — Вот, отец с господином Евсеиным уже точно сказали, что уже знают, как закрыть портал. Правда, делать этого всё равно нельзя… пока, во всяком случае.

— А почему «пока»? — спросил Николка. Олег Иваныч, вроде, в прошлый раз рассказывал, что этот способ совсем закрывает порталы — значит, им пользоваться вообще никогда нельзя будет?

— Да они вроде бы, нашли там что–то о том, что портал можно не закрыть, а как бы это…. свернуть. Ну, привести в такой вид, чтобы его можно было перенести на другое место. Вот сейчас над этим куском и бьются. Господин Евсеин говорил, что там, вроде бы, не хватает большого фрагмента в тексте манускрипта, и придётся запрашивать Боргхардта, в Александрии. Потому они сейчас и возятся с пластинами — хотят подобрать сочетания значков, которые обозначают перенос портала, ну и всё, что с этим связано. Как подберут — отправят Боргхардту, тот просмотрит все свои пластины и попробует заняться переводом.

— Так он же, вроде бы, вам все копии пластин отдал? — спросил Николка. — Можно и здесь перевести…

— Можно–то можно, — воздохнул Иван. — Только очень уж это сложная работа. А немец — он всё же спец, каких мало, Евсеину до него ой как далеко. Может, он скорее сделает?

— Хорошо бы. Кивнул Николка. А то я, честно говоря, как на иголках сижу — всё жду, когда кто–нибудь посторонний заинтересуется. И так уж, ходим через наш двор туда–сюда…

Это точно. — согласился Ваня. — Папа с Корфом вообще собираются предложить Василию Петровичу снять у него все квартиры в доме — чтобы меньше свидетелей было..

— Не получится. — вздохнул Николка. — Дядя Василий об этих студентах очень уж печётся. Ему много раз предлагали куда более выгодных жильцов, а он — ни в какую; не хочет студентов на улицу выставлять, и всё тут!

— Да уж… российский интеллигент. — усмехнулся Ваня. — Нет–нет, ты не подумай, я вовсе даже и не осуждаю. Конечно, студентов выгонять нельзя. Только сам подумай — а нам–то что делать? Студенты — народ внимательный и думающий…. Где гарантия, что кто–то из них уже к нам не присматривается? А тут ещё Яша сообщает, что эта сволочь Геннадий к студентам подходы ищет…

— Ну так они там, в Университете — попытался возразить Николка. — А у нас всё больше из Технического и Межевого[14].

— Да какая разница? Студенты есть студенты. Этот их Лопаткин тоже, между прочим, из Бауманки… то есть, прости, из Технического училища. А где гарантия, что он с тем же Васютиным не приятельствует?

Васютин — это была фамилия одного из постояльцев овчинниковского дома, студента четвертого курса Императорского Технического училища. Студента Васютина в доме знали как деятельного молодого человека, у которого постоянно бывали в гостях студенты из разных московских учебных заведений. Ходили слухи о том, что Васютин был связан с «политическими». Дворник Василия Петровича, Фомич, относился к Васютину с нескрываемым подозрением и не раз бурчал, что «пора–де барину этого шелопута выставить вон». Однако Василий Петрович, крайне трепетно относящийся к московской студенческой вольнице, и слышать ни о чём не хотел.