Андрей Колганов - Жернова истории Страница 8

– Большая партия кожсырья застряла на таможне…

Приходится вновь перебить его:

– Но мой отдел не ведает таможенными делами. Вам нужно обратиться в Главное таможенное управление.

– А меня из ГТУ послали как раз к вам! – уже с некоторыми нотками отчаяния воскликнул молодой человек. – Они говорят, что это вы задерживаете решение вопроса!

– Еще раз уточню – какого вопроса? – Внутри я начал потихоньку закипать, но пока еще вполне был способен беседовать мягким, размеренным голосом.

– Какого вопроса? Какого вопроса?! – Молодой человек уже кипел вовсю и нисколько не скрывал этого. – Из-за вас таможня не имеет утвержденного тарифа и потому держит наш товар!

– Как это – не имеет утвержденного тарифа? Ввозные тарифы были утверждены еще постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 9 марта 1922 года! – изумился я.

– Да, но Главкожа по настоятельным обращениям Обувного треста сделала представление через Президиум ВСНХ в Таможенно-тарифный комитет при СНК о снижении тарифа на кожсырье, что дало бы возможность хотя бы немного увеличить объемы закупок в пределах валютного плана Наркомфина, – принялся объяснять молодой человек.

– Еще раз спрашиваю – а при чем тут мой отдел? Это же вопрос ТТК, с ними и объясняйтесь! – Мое терпение вообще-то говоря небеспредельно, но я все еще держал себя в руках.

– А при том, – буквально взорвался молодой человек, переходя почти что на крик, – что с ТТК как раз мы все выяснили. А вот когда из ТТК послали новый тариф на согласование к вам, в НКВТ, то в Главном таможенном управлении он согласование прошел, а у вас в отделе импорта – все еще нет! И из-за вашей волокиты все стоит! Развели тут бюрократию! – Слова его пылали праведным гневом.

– Ну наконец-то мы подошли к сути дела, – не преминул я подпустить немного язвительности в голос. – Хорошо, давайте разбираться, кто и что заволокитил. У вас есть номера и даты исходящих документов ТТК, которые были переданы нам для согласования?

– Да, вот держите… – И с этими словами молодой человек завозился с латунными пряжками своего портфеля, затем зарылся в его содержимом и после нескольких минут раскопок извлек наконец несколько листков бумаги. – Вот они!

Перебираю протянутые мне бумажки и разбираю реквизиты предоставленных мне документов.

– Позвольте! Но вы ведь предоставили мне номера писем, направленных из ТТК на имя заместителя наркома товарища Фрумкина. А в мой отдел ничего не направлялось!

– Верно, – согласился со мной молодой человек, – но Фрумкин передал письмо ТТК в ГТУ, а те направили документы на согласование к вам.

– Так от какого числа и за каким исходящим номером бумаги из ГТУ были направлены к нам? – продолжаю выяснять обстоятельства дела.

– Прошу прощения, но это ваша внутриведомственная переписка! – парировал молодой человек. – Я не Рабкрин, чтобы иметь полномочия копаться в вашем делопроизводстве! Хотя, если дело так и дальше пойдет, боюсь, без вмешательства Рабкрина не обойтись!

– Думаю, все гораздо проще… – Помотав головой, берусь за вычурно изогнутую телефонную трубку, одновременно накручивая ручку вызова. Услышав ответ, прошу телефонистку с коммутатора: – Барышня, дайте мне, пожалуйста, следующий номер… – и диктую ей номер заведующего ГТУ из списка, лежащего у меня под стеклом на столе. – Сейчас мы все выясним прямо у Потяева, – поднимаю глаза на посетителя. – Алло! У аппарата зав отделом импорта Осецкий. Андрей Иванович у себя? Переключите на него, пожалуйста… Андрей Иванович? Здравствуйте. Осецкий у телефона. К вам на согласование из ТТК должен был поступить проект нового тарифа на кожсырье. Меня интересует, какого числа и за каким номером бумаги на согласование были переданы в мой отдел. Хорошо, жду.

Вешаю трубку и поднимаю глаза на своего посетителя, который нервно тискает ручку своего портфеля, а его светлая кепка валяется на ковровой дорожке, но он совершенно этого не замечает.

– Молодой человек, у вас кепка упала, – произнес я, указывая глазами в нужном направлении. Тот нервно покрутил головой, затем его взгляд зацепился за упавшую кепку, он порывисто наклонился и поднял ее, при этом едва не уронив портфель.

В этот момент зазвонил телефон.

– Виктор Валентинович? – раздается в трубке голос Потяева. – Документы у нас, подписаны, но к вам еще не отправлены.

– Хорошо, Андрей Иванович, – отвечаю я, – тогда прямо сейчас к вам в секретариат заскочит молодой человек. Передайте, пожалуйста, документы ему.

Кладу трубку на место и повелительным тоном обращаюсь к своему посетителю:

– Так, сейчас беги в Таможенное управление, прямо к секретарю Потяева. Возьмешь у него бумаги – и пулей ко мне. Если там все в порядке, я завизирую и сегодня же попробую подписать их у товарища Фрумкина, а если ты хочешь ускорить дело, сам зарегистрируешь их в Управлении делами и в экспедиции, и потом оттащишь в Тарифно-таможенный комитет. Но вот на Совнаркоме вопрос только они могут поставить. Тут уж я ускорить ничего не смогу.

Ни слова не говоря, молодой человек выскочил за дверь.

Так начался мой первый день в наркомате. Кстати, тогда я и выяснил, какое у нас нынче число. На перекидном календаре на столе у моего секретаря значилось: «3 сентября 1923 года. Понедельник».

Как день начался, так он и продолжился. Посетители, бумаги, подписи, согласования. Цены, тарифы, задержки на таможенных пунктах, склоки вокруг контингентированных товаров, неисполнение договоров поставки зарубежными контрагентами, переписка с торгпредствами, оформление удостоверений и лицензий на ввоз, урегулирование спорных вопросов с Валютным управлением Наркомфина…

Улучив момент между обедом и нашествием очередных посетителей, я улизнул в библиотеку наркомата и стал лихорадочно пролистывать подшивки «Правды».

Так, ультиматум Керзона. Был. XII съезд ВКП(б) – состоялся. «Ножницы цен» – пик обсуждения прошел. Переворот Цанкова в Болгарии и убийство Стамболийского – были. Но вот восстания коммунистов в Болгарии, похоже, еще не было. Ну да, оно же так потом и называлось – «Сентябрьское». А сегодня еще только третье число. Что у нас в Германии? Конфликт вокруг Рурской области исчерпан, к власти пришло правительство Штреземана… А вот об образовании левых правительств в Саксонии и Тюрингии ничего еще нет. Значит, все это, как и гамбургское восстание, будет позже. Но когда позже? Во всяком случае, до ноября, потому что в ноябре будет «пивной путч» в Мюнхене. Вот сегодня первые сообщения телеграфных агентств о катастрофическом землетрясении в Токио первого сентября. Но это мне ничего не дает…

А что у нас? Кризис сбыта. «Дикие» забастовки из-за задержек зарплаты. Дискуссии с Троцким пока никакой не видно. Тут вроде все тихо. Значит, вот-вот начнется. Надо внимательно следить за атмосферой в партийных верхах и быть готовым. К чему? А вот это надо серьезно продумать. Принципиально вопрос ясен: надо не допустить чрезмерного обострения внутрипартийных разногласий, чтобы они не привели к росту взаимного озлобления и нетерпимости, которые сыграли столь роковую роль в нашей истории…

Однако, сидя в наркомате, что-либо «серьезно продумать» было решительно невозможно. Текучка заедала. Причем главное время уходило на распутывание запутанных траекторий хождения бумаг между отделами и управлениями наркомата, между наркоматом и другими ведомствами – ВСНХ, Наркомфином, СНК, СТО, да и на поиск нужных документов в собственном отделе… Конечно, было бы утопией даже попытаться вылечить эту советскую волокиту за счет одной хирургической операции. Но вот навести некий элементарный порядок у себя в ведомстве можно попробовать. Даром, что ли, прямо напротив НКВТ высится здание, занимаемое Рабкрином? Попробую-ка я подрядить кого-нибудь оттуда на это дело. Им ведь эта задача как раз по профилю. Завтра же и займусь – сейчас уже рабочий день к концу пошел.

К слову сказать, в начале рабочего дня меня прямо-таки грызло опасение обнаружить перед сослуживцами свою непохожесть на прежнего Виктора Валентиновича Осецкого. Хорошо хоть, что у моего реципиента здесь нет семьи и прочных личных привязанностей. А не то как бы я выкручивался? У меня даже мелькала мысль начать имитировать сильные головные боли и списать на них провалы в памяти, да еще и врачу пожаловаться.

Однако час проходил за часом, а никаких подозрительных или косых взглядов со стороны сослуживцев я не замечал. Это что же получается – мой реципиент мне и свою манеру выражаться, и лексикон, и характерные жесты – уже все успел передать? Ладно, поживем – увидим. Во всяком случае, непосредственных оснований для паники пока нет. Вероятно, те примерно полтора месяца, которые, по моим предположениям, я находился в личности реципиента в «латентной фазе», как раз и позволили мне адаптироваться к особенностям его речи и поведения. Недаром и знания реципиента всплывали в моей памяти как-то очень вовремя и удачно.