Василий Сахаров - Вариант Юг Страница 8

В общем, жил и радовался, до той поры, пока отец с Авдеем не решили, что хватит, отдохнул молодой подъесаул, и вызвали меня на разговор.

- Костя, - первым заговорил дядька, - завтра через Тихорецкую эшелон с твоим полком проходить будет. Так что поезжай, и с офицерами пообщайся. Надр узнать, каков настрой среди казаков и на чью сторону они встанут, когда большевики начнут в свои руки власть брать.

- Хорошо. Но я не один поеду. С собой десяток казаков из однополчан возьму.

- Добро. Так и сделай. Тем более на станции сейчас остатки двух полков расквартированы, а ты ведь, наверное, при форме и погонах поедешь.

- Конечно.

- Будьте осторожны и, если какая заваруха начнется, отходите на станицу.

- Кто же меня тронет, когда на станции родной полк? - я беспечно усмехнулся.

- И все же, будь настороже.

- Понял. Буду остерегаться...

Утром следующего дня я и десяток казаков, из тех, кто ранее служил в 1-ом Кавказском полку, в основном урядники на добрых строевых конях, по форме и при оружии, въехали на станцию Тихорецкая. Прошел месяц, с тех пор, как из этого места я отправился домой, и обстановка на станции ухудшилась еще больше. Разумеется, на наш взгляд, казачий. Слово местной власти, которая при Временном Правительстве была, ничего уже не значило, поскольку теперь все решали какие-то Солдатские Комитеты и военно-революционные трибуналы. Казаков не видать, а проживающие на станции люди чересчур напряжены и на улицу старались без нужды не выходить. Число солдат возросло в несколько раз, они стали еще более нахальны, агрессивны и развязны, и смогли либо запугать местных жителей, либо привлечь их на свою сторону. И пусть в Тихорецкой не полнокровные подразделения, а всего лишь остатки Бакинского и Кубинского пехотных полков из 39-й дивизии, которая находилась на Кавказском фронте, но и этих человек пятьсот наберется. Худо-бедно, а усиленный батальон. Поэтому чуяли солдатики свою силу и считали, что они здесь хозяева. Поэтому могут у нас свои порядки устанавливать.

И вот едем мы через станцию в сторону железнодорожного вокзала, а в спину нам злобное шипение:

- Сволочь золотопогонная!

- Опричники царские!

- Недобитки казацкие!

- Гады!

Пара казаков, услышав это, хотела наглецов нагайками отходить, но я их придержал:

- Отставить! Поздно за нагайки хвататься, браты-казаки, тут и шашка не поможет, а вот пулемет в самый раз будет. На провокации не поддаваться, но всем быть наготове и если только кто на нас попытается напасть, валите вражин насмерть.

В ответ слова урядников:

- Понятно!

- Сделаем!

Сам я думал, что все обойдется, и никто не посмеет поднять на нас руку или как-то задержать, но я ошибался. Перед самым вокзалом, как раз возле той яблони, под которой не так давно я ожидал Мишку и Митроху, дорогу нам преградили несколько десятков солдат. Все на одно лицо, словно братья, испитые морды, шинели без погон, а в руках грязные и давно не чищеные винтовки.

Толпа животных, лишь внешне похожих людей, объединенная ненавистью к казакам и нашему внешнему старорежимному виду, угрюмо сопела, ворочалась, отхаркивалась желтыми плевками на брусчатку и преграждала нам путь к вокзалу. Однако вскоре вперед вышел главный. Небольшого росточка смуглый брюнет в офицерском пальто зеленоватого оттенка, с красным бантом на груди, выглядывающим из новенькой кожаной кобуры «наганом» и шашкой, ремень которой по-простому перекинут через плечо. За ним показался телохранитель, а может быть помощник, штабс-капитан из иногородних, проживающий в станице Тифлисская. Одет он был точно так же, как и главный, а во взгляде чистая и незамутненная ненависть.

- Комиссар Бакинского пехотного полка Одарюк, - представился старший. - Кто вы и что здесь делаете?

- Подъесаул 1-го Кавказского казачьего полка Черноморец, - ответил я. - Прибыл с казаками станицы Терновская для встречи эшелона с личным составом нашего полка.

- Снимите погоны, сдайте оружие и можете пройти на перрон, - Одарюк положил руку на кобуру и отщелкнул клапан.

- А если мы этого не сделаем? - усмехнулся я и повернулся к казакам: - Вы смотрите, хлопцы, який недомэрок храбрец. Может быть, постегать его хворостиной, как дитятю неразумную?

Казаки засмеялись обидным для комиссара и солдат смехом.

- Если вы не выполните требование революционного комитета, полномочным представителем которого я являюсь, то...

- То что, - прерывая его, я кивнул на перрон вокзала, к которому подходил эшелон с казаками моего родного полка, - попробуешь нас задержать? Давай комиссар! Рискни! Крови хочешь?! Стрельбы?! Твои начальники тебя за это по голове не погладят! Оно тебе надо – смуту на станции устраивать?!

Одарюк оглянулся назад, зло сплюнул и махнул рукой вглубь станции:

- Пошли отсюда, товарищи!

Солдаты, комиссар и бывший штабс-капитан покинули площадь, а мы направились к эшелону, который должен был стоять здесь только двадцать минут, а после этого продолжит путь к станции Кавказская. Оглядываюсь, перрон абсолютно пуст, никого, ни солдат, расквартированных в Тихорецкой, ни машинистов, ни праздных зевак. Всех словно ветром сдуло.

Из теплушек появляются офицеры, а живущие в окрестных станицах рядовые казаки начинают скидывать с вагонов для перевозки лошадей деревянные помосты, и сводить по ним коней. Это непорядок, не по уставу и не по полковым правилам. Положено, чтобы личный состав сопроводил знамена и полковые регалии в Кавказскую, где находится штаб отдела. Там должно состояться торжественное построение, молебен, и после этого полковые святыни сдаются в местную церковь. Таков заведено. И только после этого казаки, вернувшиеся с войны, расходятся по домам. Однако все не так, как обычно. Казаки не хотели слушать офицеров и не желали терять двое суток на путешествие к Кавказской, а мечтали только об одном, скорейшем возвращении домой. А что еще более непривычно, никто их не задерживал и не одергивал. Офицеры стояли в стороне, курили и смотрели на действия рядовых, словно так и надо.

Пока была стоянка, я переговорил с боевыми товарищами и узнал о событиях в глубине России и Финляндии, где последние месяцы находился наш полк. После чего в Кавказскую решил не ехать. Есть задача поважней и основная - соблюсти хоть какие-то приличия и привести станичников в Терновскую строем.

- Здорово, браты! - выкрикнул я, подъезжая к казакам.

В ответ неразборчивое бурчанье и только три-четыре человека поприветствовали меня как положено.

- Что станичники, домой направляемся?

Ответы вразнобой:

- Да!

- Хватит, отвоевались!

- Пора по хатам!

- Штыки в землю!

- Да пошло оно все!

Я повернул своего вороного жеребчика, взятого с отцовой конюшни, и спросил:

- Так что же вы, браты? Неужели в родную станицу, словно бродяги вернетесь? Одеть погоны! Становись в походный порядок! Покажем отцам и дедам, что мы честные казаки, а не шелупонь подзаборная.

- Да, что там... - протянул кто-то из казаков.

- А ништо. Ты домой едешь, а там жинка и детки. Кого они хотят увидеть, справного казака, али грязного дядьку, с поражением домой вернувшегося? Одеть погоны!

Вот здесь меня послушались. Как один, казаки достали из походных вьюков погоны, которые никто не выкинул. А спустя несколько минут, когда паровоз, пыхнув паром, потянул эшелон с полком на Кавказскую, во главе сотни вооруженных всадников я проходил по станции. Жмущиеся к домам солдаты посматривали на нас с опаской, а в одном из окон я заметил Одарюка, который через приоткрытую занавеску наблюдал за прохождением нашей колонны и, наверняка, скрипел от злости зубами.

Эх, знай наших! И повернувшись к казакам, я оглядел их приободрившиеся лица, и громко спросил:

- Браты, споем нашу полковую, которую в 14-м году отец Константин на Туретчине сочинил?

- Споем! - откликается сразу несколько человек.

- Запевай! - команда слышна всем и спустя мгновение над станцией разносится сочиненная три года назад нашим полковым священником Константином Образцовым песня:

«Ты Кубань ли наша родина,Вековой наш богатырь!Многоводная, раздольная,Разлилась ты вдаль и вширь!Из далеких стран полуденных,Из турецкой стороныБьют челом тебе, родимая,Твои верные сыны.О тебе здесь вспоминаючи,Песню дружно мы поём,Про твои станицы вольные,Про родной отцовский дом.О тебе здесь вспоминаючи,Как о матери родной,На врага, на басурманина,Мы идём на смертный бой.О тебе здесь вспоминаючи,За тебя ль не постоять,За твою ли славу старую,Жизнь свою ли не отдать?Мы, как дань свою покорную,От прославленных знамён,Шлём тебе, Кубань родимая,До сырой земли поклон».

С песней, от которой в окнах стекла подрагивали, мы прошли невеликую узловую станцию Тихорецкая, и уже к вечеру были в родной станице, в которую мной загодя был послан гонец с известием о прибытии казаков. Терновская встречала своих воинов как положено, хлебом-солью, звоном колоколов и радостными лицами жен, дождавшихся своих мужей. Хороший тогда был день и замечательный праздник случился. Последний праздник перед началом моей собственной Гражданской войны.