Андрей Бочаров - Русская фантастика 2015 Страница 8

– А почему не на палочках?

– Когда будет готов, перейдет на палочки. Но это уже определенный уровень абстракции. А пальцы – они свои, родные, они к себе ближе. Он, когда ходить учился, за что предпочитал держаться – за стенку или за вашу руку? Так и здесь. Сначала за руку, потом за палочки, а потом и в уме. Не надо спешить. Абстрактное мышление хорошо тогда, когда его можно наполнить конкретными примерами. А этот запас еще надо накопить.

– Но учительница говорит, что теперь тенденция такая: если ребенку хорошо, если ему удобно, значит надо позволять. И получается поколение лентяев.

– А вот это, уже извините меня, полная чушь! Посмотрите на Тиму. Он старается, учится, хотя это ему и трудно, гораздо труднее, чем нам с вами. Но когда он решает задачу, знаете, как у него центр подкрепления в базальных ганглиях сияет! Как маленькое солнце. А спросите его: почему? Зачем? Он и сам толком не знает. Потому что это здорово, это интересно, видеть мир шире и видеть себя, расширять свои возможности. Потому что ему нравится, когда вы радуетесь, хочется для вас быть умным, знающим. Ориентировочный инстинкт животных плюс вся наша культура, которая этот инстинкт стимулирует. Дети сдаются только тогда, когда мы сами делаем для них обучение невозможным, когда даем им непосильные задачи. Но уж сдаются капитально, да. Ложатся, прикидываясь камнем, или начинают восполнять недостаток впечатлений за счет наркотиков, или убаюкивают себя ритмами и прочее. Человеческий мозг устроен так, что ему нужны свежие впечатления. И если он не может получить их по-настоящему, он будет пережевывать суррогаты. Зато когда вокруг полно настоящего, то и суррогаты не нужны.

– Семьдесят, – произносит Тима.

На вечер у меня есть еще одно развлечение. Где-то в Сети, на одном из сайтов, живет эмулятор искусственного интеллекта. И занимается тем, что отгадывает персонажей, которых загадывают посетители. Литературных, исторических и тому подобное. И я обожаю с ним играть. Я пытаюсь разгадать алгоритм, по которому он работает. На первый взгляд это просто: банальная игра на дихотомии. Расчленять множество возможных ответов до тех пор, пока не останется один-единственный. Но в том-то и проблема, что я не могу уловить, как конкретно он это делает.

Вот я захожу на сайт, и тут же появляется картинка – мужчина в восточном халате и чалме. Из его рта выплывает облачко со словами:

– Привет, я – Акинатор, Интернет-гений. Чтобы начать игру, нажмите «играть».

Я нажимаю.

Он предлагает:

– Задумайте реального или вымышленного персонажа. Я попытаюсь угадать его.

В честь Лизы я задумываю Шекспира.

Акинатор спрашивает:

– Ваш персонаж – женщина?

Я тыкаю:

– Нет.

– Ваш персонаж существовал в реальности?

– Да.

– Ваш персонаж – русский?

– Нет.

– Ваш персонаж снимается в кино?

– Нет.

– Ваш персонаж еще жив?

– Нет.

– Ваш персонаж – политик?

– Нет.

– Ваш персонаж говорит по-английски?

– Да.

– Ваш персонаж – певец?

– Нет.

– Ваш персонаж – ученый?

– Нет.

– Ваш персонаж – писатель?

– Да.

– Ваш персонаж – американец?

– Нет.

– Ваш персонаж жил в двадцатом веке?

– Нет.

– Ваш персонаж – поэт?

– Да.

– Одна из книг вашего персонажа была адаптирована к фильму?

– Да.

– Ваш персонаж гомосексуален?

– Я не знаю.

– Ваш персонаж писал пьесы?

– Да.

– Я думаю, что это…

Из глубины экрана медленно выплывает портрет. Широкий воротник, камзол, короткие волосы вокруг лысины. Уильям Шекспир. Драматург и поэт.

Глава 4

Материнский инстинкт

– Катя, мне нужна твоя помощь, – говорю я. – Мне надо решить, как одеться и как себя вести.

– Это зависит от того, с кем ты идешь на свидание, – с видимым равнодушием произносит Катя.

Приходится разочаровать девушку:

– Это не свидание. Просто мне надо разыграть одного человека. Чтобы он меня принял за другую.

– Не понимаю.

– Во-первых, надо, чтобы он решил, что я беременна, только срок совсем маленький.

– О! – говорит Катя. – Высокие отношения.

– Какие есть. Можно сделать так, чтобы я не говорила, что беременна, а человек об этом догадался, хотя на самом деле я не беременна?

– Легко! Выпяти живот.

– Я серьезно.

– И я. Вот, подойди к зеркалу, я объясню. Встань боком. Смотри, когда ты не беременна, центр тяжести у тебя находится вот здесь, – Катя кладет мне одну ладонь ниже поясницы, другую – над лобком. – Когда матка начинает расти, центр тяжести смещается наверх. Но он по-прежнему должен оставаться у тебя между ног, иначе ты упадешь. Тогда ты, во-первых, расставляешь ноги чуть шире; во-вторых, отклоняешь плечи назад; в-третьих, поджимаешь задницу и выносишь таз вперед. Нет, не так. Просто сделай движение вперед крестцом.

– Просто?

– Ага, напряги поясницу вот здесь. Ага, уже начинает получаться.

И действительно – мой силуэт в зеркале становится ощутимо беременным.

– Но это уже для комедии дель арте, – морщит нос Катя. – Нам нужно немного поменьше, вот так. Чтобы не бросалось в глаза, а намекало. Придется потренироваться несколько дней – удерживать тело в неестественном положении сложно без подготовки.

– А на маленьком сроке это действительно выглядит так?

– Вообще-то нет, но и женщины тогда не выглядят беременными. Но это неважно. Мы не мимикрируем, а даем образ. Показываем человеку, что он должен увидеть, и не позволяем смотреть самому. Дальше – во время разговора иногда поглаживай свой живот или просто клади на него руку, но не глядя, словно не замечаешь этого. Особенно если собеседник произносит слова «дети», «ребенок», или если речь идет о какой-то опасности. Он решит, что наблюдает воочию материнский инстинкт, и возликует. Ну и третье – не пей алкоголь, но не акцентируй на этом внимание. Он решит, что расколол тебя.

– Спасибо, – про себя я прикидываю, что алкоголя, скорее всего, не будет, и жаль, ведь это как раз самое простое, а вот походку и жесты придется тренировать.

Вообще идея мне нравится: заставить людей увидеть то, что я хочу им показать, а не то, что на самом деле, и при этом позволить им ощутить себя ужасно проницательными. Забавно! Совсем новый опыт отношений для меня. Обычно я говорю людям, что происходит с ними, и они, как правило, настолько в это вовлечены, что меня совсем не видят. Выходить на сцену, в свет, позволять, чтобы меня разглядывали, нет, заставлять себя разглядывать, при этом не показывая больше, чем я считаю нужным, – какое это, должно быть, странное ощущение!

– Ты будешь собой? – спрашивает Катя.

– Прости, что?

– На этом свидании ты будешь изображать беременную себя?

– О, да! Вообще-то нет, но да, в том смысле, что хорошо, что ты об этом заговорила. Думаю, я буду студенткой мединститута. Забеременела после вечеринки. Пьяная. Толком не помню от кого. Хочу делать аборт, но не уверена.

– Не пойдет, – твердо произносит Катя.

– Почему?

– Ты выбрала такую оторву, которую тебе в жизни не изобразить.

– Хм!

– Не «хм», а точно. Есть актеры, которые могут играть всё. Любую роль. Есть актеры одного амплуа. А ты вообще не актриса, а бревно.

– Вау!

– Постой, не завывай, как мартовская кошка. Ты не можешь изобразить кого-то в принципе. Ты можешь быть только собой. Редкий дар, между прочим. Но не в этом случае.

– И что делать?

– Если не можешь изменить исполнителя, измени роль. Ты действительно студентка мединститута. Это у тебя получится. Такая заучка. И действительно забеременела пьяная, после вечеринки. Только ты напилась, потому что очень стеснительная. Хотела расслабиться, вот и расслабилась по полной.

– Разве я стеснительная?

– Нет, но у тебя постоянно такой вид, как будто тебя бревном огрели, сойдет за стеснительность.

– Кать, ты не слишком разошлась? То я – бревно, то меня – бревном. Я же и обидеться могу.

– Так тебе обижаться надо или дело делать? Постой! – Катя внезапно застывает, хмурит брови и морщит нос, словно воспоминание щекочет ей ноздри. – Так ты хочешь к этим, к сумасшедшим мамашкам? Но зачем? Что тебе там нужно?

– Мне интересно, как у них мозги устроены.

– Да? – Катя недоверчиво хмыкает. – Ладно, говорят, чужая душа – потемки, тем более… Ладно. Аборт ты хочешь делать не потому, что надо учиться дальше, а потому, что не представляешь себя матерью. Вот это скажи обязательно. Это для них, как воробей для кошки. Они от тебя не отстанут. Если ты действительно этого хочешь.

– По крайней мере, тут врать не придется.

– Ага. Только они обязательно начнут спрашивать, что у тебя было в семье, что за родители, как они отнесутся к твоей беременности.

– Тут тоже придумывать не придется, – успокаиваю я Катю. – У моих родителей даже Мэри Поппинс выросла бы застенчивой.

В воскресенье я наконец иду к «гармо-мамам», в образе стеснительной «заучки», забеременевшей по пьяни. Меня принимает «Белянка». Я сижу перед ней, рассказываю свою историю и старательно щурю глаза (это еще одна идея Кати – якобы я носила контактные линзы, но теперь из-за беременности у меня отекают веки и я не могу их носить). В результате «Белянка» плавает в золотисто-радужном тумане, что помогает мне смотреть на нее с восхищением и благоговением.