Акула пера в СССР - Евгений Капба Страница 8

я погасил освещение и уселся за письменный стол, и при свете странного ночника из мыльного камня в виде совы принялся распивать бутылку коньяка, надеясь, что это поможет вернуться в такой паскудный, но всё-таки родной две тысячи двадцать второй. Одновременно с этим я нашел в ящике полпачки писчей сероватой бумаги и простой карандаш, и между глотками ненавидимого мной напитка — прямо из горлышка! выводил пункты плана по спасению мира, то есть — превращения Дубровицы в Нью-Васюки и центр вселенной.

1. ДЕНЬГИ — ВАРЯЖСКИЕ КЛАДЫ — МОХОВ — МЕТАЛЛОИСКАТЕЛЬ

2. НЕФТЯНКА — МЕСТОРОЖДЕНИЯ — ИСАКОВ

3. ГИДРОЛИЗНЫЙ — ЛИГНИН — КОТЛЫ — СХЕМА

4. ПРИРОДНЫЙ ПАМЯТНИК — МИНЕРАЛЬНЫЕ ИСТОЧНИКИ — ВЕКОВЫЕ СОСНЫ — ЗДРАВНИЦА

5. ДЕРАЖНЯ — ВТОРАЯ ХАТЫНЬ — МЕМОРИАЛ

6. МОРЕНЫЙ ДУБ — ПДО — ВОЛКОВ

7. БРАКОНЬЕРЫ — БАЗА — ОХОТНИКИ И РЫБОЛОВЫ

8. ПОРЫВЫ НА КОЛЛЕКТОРЕ — ВОДОКАНАЛ — ДИРЕКТОР?

9…

Бутылку я не осилил, и, почувствовав что еще стопка, и меня вывернет наизнанку — повалился на кровать, надеясь проснуться если и не в своей малосемейке на диване, то хотя бы на койке Макановического психоневрологического диспансера.

* * *

Звук механического будильника был резким и мощным, и таким гадостным, что я подскочил, матеря всё на свете, споткнулся о табурет у стола, сшиб сову из мыльного камня и пришел в себя, глядя в зеркало большого трюмо у стены. Это был всё еще он — Герман Викторович Белозор, двадцати семи лет от роду, надёжа и опора региональной прессы СССР. Рожа у него-меня была опухшая и какая-то грустная. Голова трещала, во рту снова поселились дохлые псины, и я дал зарок — никакого больше алкоголя, пока не освоюсь тут окончательно. Я, нахрен, даже не помнил, что заводил клятый будильник! На шесть, чтоб его, утра!

Память — моя, а не Герина — подсказала, что у Белозора была банька. Как раз примерно этих годов постройки. И сортир — кирпичный, капитальный, вполне культурный — но во дворе. Приведя себя в порядок ледяной водой из бака в бане, я наконец почувствовал жизнь. Майское утро было расчудесным: пели птички, природа расцветала, и вообще — всё было не так уж плохо.

Позавтракав наскоро приготовленной овсяной кашей со сгущенным молоком, я направил свои стопы на остановку. Было странно просто ждать транспорта — ни тебе в интернете полазать, ни музыку послушать, ни книжечку с любимого автор. тудея почитать… От информационного голода сосало под ложечкой, и я решил сегодня же завести моду таскать с собой или какие-нибудь газеты, или книжку. В библиотеку, что ли, записаться — классиков перечитывать?

В лупоглазом ЛАЗе, который, фырча дымом из трубы, подъехал к остановке, было полно людей. Автобус Горошков-Автостанция всегда пользовался бешеным спросом — сельчане ехали на рынок, пенсионеры — в поликлинику, трудовой народ — из пригородов в заводской район. Мощным движением бедер какая-то огромная тетка втиснула меня в проход между сиденьями, и я волей-неволей уставился на семейную пару — бабушку и дедушку интеллигентной наружности, которые держали на коленях корзину с крышкой. Корзина шевелилась независимо от хода автобуса, крышка таинственным образом приподнималась.

— Подвиньтесь, товарищ, что вы плечи-то растопырили! — тетка попыталась отвоевать себе еще немного места.

— Ничего я не растопыривал, они у меня такие от природы… — попробовал оправдаться я.

— Он еще и спорит, вы послушайте!..

Что мы должны были послушать, узнать не удалось — ЛАЗ подскочил на колдобине, люди посыпались друг на друга, крышка корзины распахнулась, и на свет Божий полезли котята.

— Лови их, Петя, лови! — кричала бабуля.

— Уберите их от меня, уберите! — кричала тетка, поскольку один из котят провалился ей в излишне откровенное декольте.

Ничтоже сумняшеся, я выхватил из ложбины между пышными грудями орущее и паникующее существо и тут же сунул его в корзину. Старичок благодарно глянул на меня, а тетка хлопала своими глазами и всё время повторяла:

— Какой нахал, однако! Какой, однако, нахал. Однако, какой нахал! — пока не вышла на своей остановке у Метизного завода.

Сразу стало гораздо свободнее. Двери уже начали закрываться, и ЛАЗ тронулся, когда водитель притормозил, ожидая кого-то. В автобус чуть ли не на ходу влетела запыхавшаяся Арина Петровна, вся раскрасневшаяся, чуть растрепанная и прехорошенькая от быстрого бега. Как можно бегать в туфлях с каблуками? И в такой узкой юбке? Но — у ответственного секретаря вполне получилось. А вот удержаться на ступеньке — нет, и она бы совершенно точно или выпала из ЛАЗа, или была бы зажата дверями, если бы я не среагировал — ухватил за запястья и притянул к себе. Автобус тут же тронулся, и мы с девушкой вдруг оказались очень близко — на грани приличия.

— Гера, ты? — удивилась она. — Ты что — меня спас? Погоди — ты снова пил?

— Я, спас, пил, — отвечать пришлось сразу на три вопроса.

Арина Петровна возмущенно фыркнула, а старичок с котятами в корзине вдруг сказал:

— А вы товарища не ругайте. Он только что кутенка спас! Не только вас!

Ответственный секретарь подозрительно посмотрела на меня, а потом на дедушку:

— Какого котенка?

— Вот этого, рыженького! Нужон вам кутенок? Мы с моей Порфирьевной на рынок едем — даром кутят раздавать! Возьмите кутенка?

— Какой хорошенький… — тут же подобрела Арина Петровна и погладила котика за ушком, но потом собралась с мыслями: — Нет, мы на работу едем. Надеюсь, его возьмут хорошие люди.

— Эх! Все вы бабы такие, а? Сначала поманите, а потом…

— А больно много ты баб знаешь, старый? — встрепенулась Порфирьевна. — Или опять про свою Зинку? Знаю я, что ты к ней через забор лазил…

— Да какой забор, старая, у меня ноги не гнутся… — попробовал оправдаться дедушка, но тщетно.

— Знаю я, что у тебя не гнется! Ишь, окаянный, и тута глазки строит девкам! И ты отвернись, бесстыжая!

—