Недоброе утро Терентия - Денис Грей Страница 8

рожа моя им не понравилась! Ну не шибко красавец я конечно... Дык и чо?! Им же не с рожи моей пить, да жрать! Я вот может и не красивый, зато добрый! Никакую животину зазря не обижу! А еще — сильный! И бревна таскать могу, и огород весь перекапаю, и сена наготовлю! Воды много могу принести... А, эти в крик! Даже не разобравшись, что, да как... Тьфу! Прямо обидно маленько стало!

Смотрю, народ собираться начал. В кучу. Да напротив меня все кучкуются! Мужики вперед норовят, бабы все за ними попрятались. У мужиков рожи злые. Топоры подоставали. И от куда так сразу топоры взяли? На меня зыркают, фыркают! Один так вообще с вилами прибежал! Крик подняли. Орут че-то! А че орут, не разберу. Они ж на все лады орут! Дети заревели, пальцами на меня показывают. Бабы, так те вообще вой подняли! Чо орать-то?

«Убивец» — кричат! «Леший» — еще кричат. «Сотоной» — обозвали! Тот, что с вилами, ближе подбег, шипит чегось, вилами мне грозится! Вот дела... Мож они подумали, что я эту девку убил? Ну да! Точно! Вот же она, лежит коло меня в обмороке! Наклонился я, чтобы девку ту поднять, да в чувства привести, ну чтобы людям показать, что жива она! Только руку протянул... Дык, этот вилами мне в бок! Да со всего, маху! Да больно так... Ну, гад!

Осерчал я. Вилы отбил в сторону и в лоб ему кулаком — шлеп! Да не сильно так, чтоб не зашибить. Он и на жопу сел. Сидит, глаза в кучу. Скулит чего-то, а чего, не разобрать! Тихонечко так поскуливает. Маму вроде вспоминает. И руками по сторонам шарит, шарит... Может вилы свои ищет?

Ну поднял я его вилы, отряхнул с них грязь и в руки ему их сунул. Он за них схватился, прижал к себе, и сидит раскачивается из стороны в сторону. Счастлив видать, что имущество вернулось! Тут и девка та на ноги вскочила. Очухалась. Как заорет! И тоже ходу от меня! Ну что за люди такие...

Стою, смотрю на них. Они на меня. Но вроде топоры-то по опустили. Не было с моей стороны смертоубийства. Целы девки! Вот и расслабились. И тот, что с вилами на ноги поднялся. Тока глаза в кучу осталися. Стал, на вилы оперся. Молча стоит. Уже не хочет вилами махать. Видать, когда хорошенько «в рыло», то оно к умиротворению располагает! Ведь неправ он оказался. Зазря меня вилами проткнул выходит! Хотел я людям сказать чего, да тут у меня голова и закружилася. Бок то мне проколот вилами! Кровушка вытекла. Еще после медведя не хорошо было. А сейчас, так вообще... Плохо мне стало. Присел я на лавку. Перед глазами мотыльки белые. Дурно так. Так и свалился с лавки той.

Очнулся я уже в хате. Чужая хата, не моя. Белый потолок, белые стены, да занавески на окне. С цветочками такие, разноцветные. У нас таких отродясь не бывало, чтоб с цветочками. Маманька больше однотонные любила, а у дядьки Вия, я вообще не видал занавесок. Он обычно окна старыми газетами затуляет. Это чтоб вообще ни одна рожа тудыть свой нос не сунула. Чо в хате, да как. А-то приглянут чего, да и унесут! Ищи потом-свищи...

Ну открыл глаза. Огляделся. На постели лежу. Койка деревянная, да матрас, да подушка с пером. Голый весь лежу. Бок мой бинтами перевязанный, да морда чем-то натертая. Вроде жирное, да слизкое, да мятой воняет. Зато приятно. Холодит и уже совсем почти не больно! Хорошо! Встал на ноги, потянулся во весь рост. И бок почти не болит. Вообще благодать!

Гляжу, девка в углу сидит. На табурете. Незнакомая мне. Сидит и глаз с меня не сводит. И улыбается вся, да так, что рот до ушей растянула! А чо лыбится?.. А она глаз не оторвет. Вниз смотрит. И красная вся. Щеки прям огнем горят у нее! А куда смотрит? Опустил и я глаза. Ох, я же голый! Вот срамота! И прикрыться ведь нечем! Некультурно совсем выходит. Да еще и при девушке то...

Ладошками прикрылся как смог. Так и стою. Дык, оно-же не помещается в ладошки-то! А она смотрит. Ну чо делать... — Здрасьте! — говорю. Вот! Спохватилась, выбежала из комнаты и вернулась сразу. Штаны мне принесла. Сама дала, а сама опять смотрит! Ну чо, спрашивается, туда смотреть-то? Чего там такого, особенного?! Все, как и у всех там! А она смотрит... А глазища-то у нее красивые! Черные! И сама чернобровая, румяная, да дородная! Все при ней и даже выпирает. Ух какая! Натянул я штаны свои. Гляжу, залатанные, чистые! Поблагодарил ее. — Спасибо тебе, хозяюшка! — говорю. Она и расцвела совсем. За руку меня хвать! И в другу комнату. А там уже и стол накрыт. Батюшки! Та много всего на столе! И соленья всякие, и копченья, и мясо, и птица и рыба даже имеется! И горячее видать все. Парует, да пахнет! Прям под ложечкой у меня засосало, да заныло... Ох! Усадила она меня за стол. Тарелочку поддвинула. Мясо положила, огурчики малахольные. — Папанька сказал, кушать тебе хорошо надо! — она мне говорит. — Маманька все и наготовила. Ты кушай! — а сама улыбается. Ну я и накинулся! С самого утра ведь не жрамши. Ем, и ем. И то ем, и — се. И все мне вкусно! Хорошо-то как... Стоп, думаю: — А папанька твой где?

— В больницу. — говорит. — В город поехали с маманькой!

— А чего в больницу?

— Так ты-ж ему в лоб дал, так глаза у него в кучу и сбежалися, а назад — никак!

Ох, как мне не хорошо сделалось... Это же видать тот самый мужичок, что с вилами был! Видать совсем плохо дело у его с башкой-то, что глаза взад не разбегаются... Сижу, поник совсем. Даже кусок в горле застрял... А она мне: — Да ты не переживай так! Папанька сказал, что, то