Сергей Калашников - Лоханка Страница 9

Комполка куда-то уехал верхом — точно знаю, потому что сам ему мерина седлал. Потом все снялись с места, и начался долгий многодневный переход. Горные дороги — тяжкие. Вверх-вниз, толкать-придерживать. Жара, а на голове — суконный шлем-будённовка с суконной же малиновой звездой и мокрая от пота гимнастёрка с длинными рукавами липнет к телу. И это, несмотря на то, что иду налегке, ведя в поводу лошадь, впряженную в телегу, и груза на мне — только карабин, да пара запасных обойм в подсумке. Ну я в таких вопросах стесняться не привык — нательную рубаху — долой, рукава засучил, воротник расстегнул, шаровары тоже засучил на манер длинных шорт, а башмаки надел не на обмотку, а на носок.

Ох, и вломил мне старшина за ненадлежащий вид! Особенно — за носки. Однако, чуть погодя, гляжу — обозники наши принялись перенимать мои приёмы — реально жарко. Привал устроили уже через час. Я достал из сидора запасную гимнастёрку — она второго срока, застиранная до почти полной потери цвета — и аккуратненько выпорол рукава. Потом ворот развернул, сколь можно, чтобы проклятый воротничок-стоечка отвернулся на спину, и в таком виде прихватил несколькими стежками. Ну и подворотничок пришил по-новому… уродски, конечно. Штанины снова подвернул, и тоже прихватил нитками, чтобы не сползали вниз.

А вот как культурно сдыхаться от ремня — не придумал. Повесил его через плечо. Только с буденновкой ничего не сделал. В общем, весь наш обоз дружно переобмундировался — а что вы думали — нам ведь телеги по склонам приходится частично на руках спускать-поднимать потому, что лошадки не сдюживают — перегружены телеги. Старшина смотрел на нас злобно, но потом и сам так же поступил — вроде как образовалась единая форма одежды.

Следующие три часа двигались без остановки, а после из основной колонны двоих с тепловым ударом положили к нам на повозки. На бойцах-то и противогаз навьючен, и скатка шинельная и вещмешок — нет у них, куда это положить, как у нас, возниц.

Мы как раз пересекли открытое место. Солнце жарит, и ни ветриночки, ни тенёчка. А от кромки леса, что справа, по нам открыли стрельбу. Как только пули засвистели, я рубанул постромки, схватил Каурку под уздцы — и бежать. Это потому, что Кобыланды так поступил — он хорошо соображает, быстро. А я торможу — вот и повторяю за ним почти любые действия. И еще два наших обозных последовали нашему примеру. Полк же, как шел колонной, так и развернулся и рванул в атаку, считай, толпой прямо на огневую точку. Мы-то в хвосте двигались, а стрельба аккурат против нас и случилась, поэтому двум ротам пришлось прилично возвращаться — ну да совладали они как-то с супостатом, хотя он издалече лупил — сперва заставил залечь фланговое охранение, а уж потом и на колонну перенёс огонь.

Мы сразу повернули обратно, а тут, как подошли, на нас бросился ротный:

— Трусы, предатели, дезертиры, — а сам размахивает «Наганом», и так мне от этого беспокойно сделалось…

— Лошадки зато целые, — отвечает Кобыланды. А я вижу, что многие из телег нашего обоза перевёрнуты, а возле иных на земле бьются лошади.

Ротный оглянулся, засунул «Наган» обратно в кобуру и сделал вид, что очень занят. Тут в спокойной обстановке, то есть, когда без стрельбы, способность мыслить вернулась ко мне окончательно. Глядя, как относят куда-то наших убитых, как грузят на повозки раненых, сообразил наконец — это действительно война. Вот уж никак не ожидал оказаться в зоне боевых действий, да ещё в качестве военнослужащего — как-то до этого момента подобная возможность рассматривалась достаточно гипотетически.

Поначалу, так уж вышло, стал думать о себе. В смысле — как правильно отнестись к опасности, которой, оказывается, грозит мне происходящее. И ничего не пришло в голову, кроме, как делать, что должен. И вообще, в будущем Грузия — чужая страна, а я служу своей. Вот и буду служить дальше. Ну а опасность — так вокруг в точно таком же рискованном положении ещё много моих товарищей… и командиров. Как-то никогда раньше ничего подобного в голову мне не взбредало — не было случая задуматься. А вот, поди ж ты — и на мою долю выпала доля Родину защищать. Так и определялся я со своим внутренним миром, пока восстанавливал сбрую. Это сейчас моя боевая задача.

Наши прочёсывали окрестности, суетился полковой фельдшер, переходя между ранеными, ушла вперёд полная рота, причём не колонной, а рассыпным строем — место отркытое, ровное, всё видно, как на ладони. А тут комполка появился пешком — убили под ним мерина — да и говорит:

— Будем делать тачанки, хоть они нам по штату и не положены.

Народ у нас, что важно отметить, толковый — паники или иного беспорядку не устроил, да и неразберихи не возникло — вот как-то так всё получилось, что бойцы и командиры в едином порыве бросились в сторону опасности, а не в рассыпную. Ну а там и по подразделениям разобрались и командиров своих нашли. Так что беспорядку нам этот обстрел большого не наделал, даже как-то сплотил людей.

К Кобыланды на повозку стали Максимку прилаживать, а ко мне — пулемёт, что с бою взяли. Тот самый, из которого с такой дали нам столько конского состава убавили. Гляжу я на него, и диву даюсь — очень он смахивает на ДШК, правда не на турели, как я видел, а на колёсном станке с лафетом и сидением, вроде велосипедного, поверх станины. Здоровенный щит, как у «Максима», но на дульном срезе колечко на щелястой вороночке. Дульный тормоз, если кто не в курсе. И ещё отличка имеется — сверху плоским блином пришпандорен магазин, как у Дегтяря, только толще.

А, надо сказать, ручники ДП в полку имеются, хотя и немного. Так что пулемётчики быстро во всём разобрались и стали на задок телеги прилаживать этот агрегат, а я им помогал.

Вот так и перешли мы с товарищем из обозников в пулемётную команду. И на следующем привале новый взводный принялся учить нас пулемёту. Ох и попотели мы, пока наш казах со всем освоился. Нет, он сообразительный, но принцип автоматики перезаряда от него ускользал. А, может, просто слов парень не находил, чтобы всё как полагается доложить? Мы ведь не так уж много с ним преуспели в русском языке. Он меня куда как большему успел научить, а я как путал в школе склонения со спряжениями, так до сих пор и путаю.

— Слушайте боевую задачу, — это комбат объясняет двум ротным, разложив карту на земле в тени моей боевой повозки. — Форсируем реку Алазани. Силами первого взвода разведываете наш берег и окапываетесь. Потом, вы, подтягиваете тачанки и берёте под контроль противоположный берег, а ещё два взвода переходят на ту сторону. Один продвигается вглубь берега, и тоже окапывается, а другой промеряет глубины и обозначает брод вешками. Вопросы есть?

Оба ротных доложили, что вопросов нет и тот, что командует пулемётной командой, «нарезал» участки ответственности нашему расчёту и экипажу второй тачанки.

Поначалу всё шло по плану — мы выехали на низменный пологий берег не слишком широкого потока, рассыпавшегося на несколько русел, струящихся в галечных ложах. Места для пулемётов выбрали толково, а сами их сняли с повозок и принялись готовить позиции. Мы же с Кобыланды отвели лошадок за деревья — пусть травку пощиплют, хоть бы и оставаясь запряженными в телеги. Ну, можно кое-что ослабить, удила изо рта вытащить, а сколько нам здесь торчать — кто же его знает!

Я хотел прилечь в тенёчке да покемарить, но товарищ мой указал, где замаскироваться и куда наблюдать. Когда он начинает распоряжаться, я никогда не перечу — он ведь только с виду простак а, на самом деле много в чём понимает, особенно, если ситуация обостряется. Часа два всё было тихо, только перекликались бойцы со стороны будущего брода, костеря ледяную воду и напористое течение. А потом послышалась стрельба, и мы срочно перешли в состояние готовности к движению. Что было потом — почти не помню. Лежал и стрелял по фигуркам, перебегающим между редкими деревьями. Был совершенно спокоен и, кажется, не промахивался — не то, чтобы я какой-то особенно меткий стрелок, но карабин у меня пристрелян и я умею концентрироваться.

Потом справа показалась цепь нашей второй роты, и все, кого я только что «убил», вскочили и пустились наутёк. Я ещё два раза успел пальнуть, а потом цели куда-то подевались. Через час с чем-то, стуча зубами от холодной воды, мы были на другом берегу. Это, получается, у меня состоялось боевое крещение.

— Далеко бьёт, и точно, — командир расчёта вечером довольно погладил пулемёт, тот самый, незнакомый, крупнокалиберный. — Судя по всему, вроде, как нашенский — очень уж он своим устройством на Дегтяря похож. И станок под ним знакомый. Только непонятно, как он не у нас оказался, а у них?

Я молчал потому, что неоткуда мне, беспамятному, знать про то, что это некий прототип ДШК, только пока секретный и не доведённый до ленточного питания. Дисковый же магазин, на мой взгляд, однозначно выдавал авторство Дегтярёва.