Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны Страница 9

— Ну ладно, — сказал Дэви, — но я не понимаю, почему ограничили конфеты. Ведь их же не из травы делают, правда?

— Слишком много желающих, — ответил Джон. — И ты в том числе. А теперь у тебя есть своя собственная норма, да еще то, что Мэри не получает от твоей матери и от меня. Так что цени свою выгоду — ты мог бы быть сиротой.

— Ну и как долго все это протянется?

— Еще несколько лет, привыкай.

— Надувательство, — ворчливо сказал Дэви. — Даже никакой войны нет, а продуктов все равно не хватает.

Дети разъехались по школам, и жизнь в остальном вошла в свое обычное русло. После того памятного разговора Джон только один раз позвонил Роджеру. Больше они не встречались.

Ограничение продуктов мало–помалу становилось все ощутимее, хотя их было пока достаточно, чтобы противостоять настоящему голоду. Из некоторых стран, особенно тех, что были удалены от моря, доходили слухи о продовольственных бунтах. Лондон щеголевато реагировал на подобные сообщения, противопоставляя им хладнокровие и организованные очереди за продуктами. «Британцы вновь показали всему миру, — писал корреспондент «Дейли телеграф», — пример стойкости и непоколебимости в преодолении трудностей. И даже если нас ждут еще более тяжкие испытания, мы знаем: сила духа и спокойствие истинного британца помогут нам выстоять».

5

Джон приехал в Сити, где возводилось здание по их новому проекту. Возникли кое–какие проблемы с подъемным краном, и его попросили прибыть на строительную площадку.

Джон как раз находился в кабине крана, когда увидел внизу Роджера.

Повернувшись к сидящему рядом механику, Джон спросил:

— Как теперь?

— Немного лучше. Думаю, к обеду закончим.

— Я скоро вернусь.

Роджер ждал его у лестницы.

— Забежал посмотреть, какую кутерьму мы тут затеяли? — спросил Джон.

Роджер не улыбнулся. Оглядевшись вокруг, он сказал:

— Мы можем поговорить где–нибудь наедине?

Джон пожал плечами:

— Я бы, конечно, мог вытащить директора из его уютного гнездышка. Но здесь, прямо через дорогу, есть паб. Он, пожалуй, больше подойдет.

— Где угодно. Но немедленно, хорошо?

Лицо Роджера было, как обычно, невозмутимо, но голос выдавал волнение. Перейдя дорогу, приятели вошли в маленький уютный бар, совершенно пустой в такое раннее время.

Джон взял по двойному виски и отнес к столику в дальнем углу, который уже облюбовал Роджер.

— Плохие новости? — спросил Джон.

— Мы должны уехать, — ответил Роджер, глотнув виски. — Шарик запущен!

— Как?

— Ублюдки! — воскликнул Роджер. — Кровавые ублюдки! Мы не азиаты — точно, мы самые что ни на есть англичане, до мозга костей!

Его дикий гнев и непритворная горечь испугали Джона.

— Что случилось?

Роджер допил виски и заказал у проходившей мимо них официантки еще два двойных.

— Перво–наперво: матч с Чанг–Ли проигран.

— А как же контрвирус?

— Бесполезно.

— Когда это выяснилось?

— Бог знает! Не так давно, наверное. Они просто держат это в секрете, судорожно пытаясь уничтожить ядовитые растения.

— Но ведь они не отказались от дальнейших попыток, правда?

— Не знаю. Думаю, нет. Не важно!

— Очень важно!

— Последний месяц, — сказал Роджер, — страна живет на текущих поступлениях продовольствия, с постоянным запасом менее чем на полнедели. Фактически мы полностью надеемся на суда из Америки и колоний. Я и раньше знал об этом, но не придавал значения. Продукты даны нам в долг.

Официантка вернулась к стойке и принялась наводить глянец, насвистывая какой–то популярный мотивчик.

— По–моему, моя ошибка простительна, — сказал Роджер, понизив голос. — При нормальных обстоятельствах, конечно, долг был бы выплачен в срок. Но сейчас, когда слишком многое в мире уже докатилось до варварства, люди стремятся принести кое–что в жертву, чтобы спасти остальное.

Однако своя рубашка все–таки ближе к телу. Вот почему я сказал, что не имеет значения, будут продолжены опыты с контрвирусом или нет. Пойми, люди, у которых есть пища, не верят в победу над вирусом. И они хотят точно знать, что не умрут с голоду следующей зимой, если продукты станут отправляться в нуждающиеся страны. Последний пароход с продовольствием с той стороны Атлантики пришел в Ливерпуль вчера. Еще несколько, наверное, сейчас на пути из Австралии, но они могут быть отозваны домой еще до того, как прибудут к нам.

— Я понимаю, — сказал Джон. — Ты их назвал ублюдками. Но ведь они обязаны в первую очередь побеспокоиться о собственном народе. Конечно, для нас тяжело…

— Нет, — перебил Роджер. — Я имел в виду другое. Помнишь, я говорил тебе, что у меня есть трубопровод к верхушке? Это Хаггерти, секретарь премьер–министра. Несколько лет назад я оказал ему большую услугу. Теперь он сообщил мне всю подноготную происходящего. Все произошло на уровне правительственной верхушки. Они знали о том, что должно случиться, уже неделю назад и, пытаясь переубедить поставщиков продовольствия, надо полагать, надеялись на чудо. Но добились они только секретного соглашения о предоставлении полной свободы действий внутри страны в случае, если информация станет общеизвестной. Это устроило всех. Конечно, пока новости не просочились, по ту сторону океана предпримут какие–то свои меры, несравнимые с нашими.

— Что ты имеешь в виду?

— Вчера произошел дворцовый переворот. Место Лукаса занял Уэллинг, хотя Лукас все еще член Кабинета. Просто он не хочет пачкать руки в крови, вот и все.

— В крови?

— На этих островах живет около пятидесяти четырех миллионов человек, из них сорок пять миллионов — в Англии. Если треть из них сможет выжить на диете из корнеплодов — хорошо. Единственная сложность — как отобрать оставшихся в живых?

— По–моему, — сказал Джон, усмехнувшись, — это очевидно: они выберут себя сами!

— Слишком расточительный способ и к тому же верный путь крушения дисциплины и порядка.

— Уэллинг, — сказал Джон. — Я никогда не обращал на него внимания.

— Человека выбирает время. Я сам терпеть не могу этого нахала, но сейчас нечто подобное было необходимо. Лукас не способен решиться на что–либо. — Роджер смотрел прямо перед собой. — Сегодня в предместьях Лондона и всех крупных городов армия приводится в боевую готовность. Дороги будут перекрыты завтра на рассвете.

— Если это самое лучшее, что он мог придумать… — сказал Джон. — Никакая армия не сможет спасти его род от взрыва под давлением голода. На что он надеется?

— Время. Он надеется выгадать драгоценное время, чтобы подготовиться к следующему шагу.

— А именно?

— Атомные бомбы — для маленьких городов, водородные — для больших типа Ливерпуля, Бирмингема, Глазго, Лидса, и пара–тройка — для Лондона.

Несколько мгновений Джон молчал, потом медленно проговорил:

— Я не верю. На такое никто не пойдет.

— Лукас не пошел бы. Он всегда был премьер–министром для обыкновенного человека — провинциальная скромность, провинциальные предрассудки и эмоции. Но, оставшись членом Кабинета и умыв руки, Лукас будет спокойно стоять рядом. Чего еще ждать от обыкновенного человека?

— Они никогда не заставят ни одного летчика сесть в такой самолет.

— Преданность и верность — предметы роскоши цивилизации. С сегодняшнего дня прежние привязанности пойдут на убыль, а на их место придут свирепость и жестокость. Но если это единственный способ спасти Оливию и Стива, я согласен.

— Нет! — протестующе воскликнул Джон.

— Когда я говорил о кровавых ублюдках, — сказал Роджер, — я чувствовал к ним одновременно и отвращение, и восхищение. Впредь я собираюсь быть таким же, если потребуется, и надеюсь, что ты присоединишься ко мне.

— Но сбрасывать водородные бомбы на свой собственный народ…

— Да, вот для чего Уэллингу и нужно время. Я думаю, подготовка займет по меньшей мере двадцать четыре часа, может, сорок восемь. Не будь дураком, Джонни! Сейчас уже не то время, когда «свой собственный народ» был народом из твоей деревни. Собственно говоря, он может даже надеть на это деяние добрую маску великодушия.

— Великодушия? Водородные бомбы?

— Они все равно обречены. В Англии по меньшей мере тридцать миллионов умрет, пока остальные будут цепляться за жизнь. Какой путь лучше — голод и лишения, убивающие твое тело постепенно, или водородные бомбы? По крайней мере это быстрее. Таким образом, количество населения будет снижено до тридцати миллионов, а поля — сохранены для того, чтобы вырастить урожай и спасти оставшихся в живых.

С противоположного конца зала донеслась тихая музыка — официантка включила радио. Продолжалась обычная беззаботная жизнь.

— Ничего не выйдет, — сказал Джон.

— Я склонен согласиться, — ответил Роджер. — Думаю, информация все равно просочится так или иначе и города затрещат по швам сами, до того как Уэллинг соберется поднять в воздух свои бомбардировщики. Но я не тешу себя иллюзиями, что тогда будет лучше. По моим прикидкам, это означает пятьдесят миллионов умерших вместо тридцати и намного более варварское и примитивное существование для оставшихся в живых. Кто возьмет на себя смелость защищать картофельные поля от разъяренной толпы? Кто спасет посаженный картофель до следующего года? Уэллинг — свинья, но свинья–чистюля. В некоторой степени он пытается спасти страну.