Александр Афанасьев - Нет дороги назад Страница 9

В отличие от многих других террористов и лидеров террористических групп, практически неграмотных – закончил медресе, а потом и исламский университет в Аль-Азхар, в Каире. Придерживается принципов ваххабизма – крайне агрессивного суннитского религиозного течения, созданного британской разведкой с целью дестабилизации Османской Империи, а потом применявшееся против нас. Магистр усуль аль-фикх, исламского правоприменения с правом быть кади, исламским судьей. Виновен, по меньшей мере, в двухстах террористических актах против русских, на его счету – не менее пятисот загубленных жизней.

Просто удивительно, почему такой человек – пошел на контакт с нами.

Его люди – установили контакт со мной, когда я покупал очередную партию мобильных телефонов. Несколько человек, двое из которых были в полицейской форме, и скорее всего – настоящей полицейской форме. Они запросто могли бы и убить меня… я бы убил двоих, возможно троих, еще менее вероятно – четверых – но их было восемь, и пятый – однозначно убил бы меня. Но вместо этого – они сказали, что один шейх желает говорить со мной и только со мной, и более ни с кем из русских. И если я желаю с ним поговорить – то они гарантируют мне безопасность, для чего несколько человек из числа крайне авторитетных в горах, представители трех разных родов – не просто гарантируют мне безопасность, а спустятся вниз и отдадут себя в руки моих людей, как гарантию моей безопасности.

Я поверил. Потому что шейх не такой дурак, и хоть он и фанатик – он понимает, что вступать в конфликт сразу с тремя пуштунскими племенами, в том числе и со зловещими Африди, воинами и мятежниками – это уже слишком. И что если он нарушит обещание и убьет меня – Шура муджахеддинов, скорее всего, примет решение, что он действовал не по воле Аллаха, и выдаст его пуштунам на расправу. Конечно, можно было предположить, что например, у уважаемого шейха обнаружили рак и ему теперь все равно, и он перед смертью решил сделать, что еще может против русских, разменять свою жизнь на мою. Но… в общем, я поверил. И дал свое согласие.

Мы снова поехали…

Самое плохое – все приходилось держать внутри. Доверять – никому было нельзя, ни единому человеку, ни единому! Поэтому – официальные структуры просто не знают, где я нахожусь, и если шейх все же обманул – я погибну. Но такова плата. Такова плата за победу – по крайней мере, это более достойно.

Мы ехали по дороге, и я знал, по какой. Шоссе на Пешавар, первое национальное. Это всего лишь дорога по русским меркам, словом "шоссе" у нас обозначается нечто другое. Его строили англичане, в шестидесятых годах – в некоторых местах оно сужалось так, что можно было пройти только одной машине в любую сторону, приходилось пропускать идущие в разные стороны машины по очереди, а высота скальных стен в этом месте достигала нескольких десятков метров, отчего становилось жутко. Британцы взорвали эти стены и создали дорогу, проходимую для бронетехники – но узким местом оставался Хайберский проход, ворота в Северо-Западную Индию. Когда мы пришли – мы расширили и проход до трех рядов в каждую сторону, и теперь – эта дорога была намного более оживленной, чем раньше. Я это понимал по гудению фур, идущих в Пешавар. Город, объявленный вольным торговым городом по условиям Бисмаркского урегулирования. Город под британской властью – но никто не вправе запретить там торговать. В том числе и русским. В этом был смысл – если мы не выбьем Британию из Индии военной силой – то рано или поздно выдавим своими товарами. Британцы просто потеряют рынок, оккупация Индии станет затратной, и будет больше забирать денег, чем приносить и тогда они уйдут.

Вопрос в том, что дальше. Что-то мне чертовски не нравится то, в кого превратились мы, русские за последнее время. По зубам ли нам этот кусок…

Хреново было еще и то, что стало тяжело дышать. Тут и так тяжело дышать, горы, приехавший сюда человек первое время ходит, как задыхается. А тут еще и водилы – чтобы хоть немного повысить мощность двигателя в горах, они убирают нейтрализатор и делают что-то типа прямоточной системы. Да и солярка здесь не лучшего качества. В результате – грузовики дымят как паровозы, весь этот дым, вся эта гарь скапливается в ущелье, по которому идет трасса и дышать тут чертовски тяжело. Особенно – когда лежишь без движения в сорока сантиметрах от дорожного полотна.

Черт бы все побрал, не спать!

Интересно, далеко ли? По моим прикидкам – километров десять от Кабула отмахали. Зона безопасности двадцать, это как раз радиус применения примитивных ракетных систем Б1,[17] и в этой зоне, по заверениям разведки нет и не может быть ни одного отряда моджахедов. Нет, конечно сами моджахеды есть – но поодиночке, с легальными документами и без ракетных систем. Дальше – идет зона свободной охоты, которую не удается стабилизировать даже постоянным дежурством беспилотников. Каждый месяц хоть что-то – но происходит[18]…

И интересно, в каком состоянии я буду, когда мы приедем на место? Живом – или не очень.

Чертов холод начинал о себе знать. Самое опасное – это когда ты перестаешь чувствовать, что тебе холодно. Если ты это чувствуешь – значит, все в порядке. Если перестаешь, и при этом тебя клонит в сон – приехали…

Чтобы не замерзнуть – я начал вспоминать, чертовы курсы. Те самые, на Балтике. Полуостров Порккалла-удд, станция торпедных катеров. Холодно-серая свинцовая вода – на Балтике она никогда не бывает по-настоящему теплой. Утренний комплекс упражнений у нас – примерно соответствовал комплексу морской пехоты, зато проводился – по пояс в воде. Потом – в мокром обмундировании мы бежали в столовку. На этой чертовой базе все приходилось делать бегом, чтобы не замерзнуть, нас приучали к холоду, к постоянном пребыванию в сырости, к переохлаждению. Сухая одежда для нас была скорее исключением, нежели правилом, мы целыми днями занимались в мокрой. Кто заболел – того отчисляли.

Потом – нам устроили испытание. Этот хренов курс построен так: сначала физические испытания, потом огневые, потом – различные высадочные средства. Поскольку на курсы боевых пловцов записывается много идиотов, романтиков, парней желающих показать, какие они крутые – физо идет в первую очередь, потому что на нем отсеивается большинство. На моих глазах – сдался и не выдержал член олимпийской сборной по стрельбе, призер соревнований – он то думал, что если он умеет стрелять, то ему тут море по колено. Потом я его случайно встретил – он тогда уже был снайпером парашютистов, и на мой вопрос, не хотел бы он снова попробовать, он ответил – я что, псих что ли?

А мы тогда все были сорванными.

Так вот – нас с утра загнали в воду по грудь и сказали, что нас слишком много. По правилам – должен быть девяностопроцентный отсев, а мы не дотянули и до пятидесяти. Поэтому, мы будем стоять в воде до тех пор, пока не наберем нужного отсева. А это значило, что из каждых пятерых – трое должны были сдаться, и это после нескольких недель сырого ада, после сна днем и подъемов ночью, после "изучения рукопашного боя", когда нас просто заставляли драться толпа на толпу, после пробежек по грудь в ледяной воде, когда и дна то не чувствуешь, после отбросов, которыми нас кормили – четверо из пяти должны были сдаться и сказать – ну, все, нахрен. Я выбываю. К черту все, я пошел домой. Это не для меня.

Если бы кто-то из нас в то время попал в ад, первое что он сказал бы – господи, хорошо, что тут можно обсушиться.

Я кстати, потом узнал смысл этих упражнений. Флот вбивал нам в голову, что если происходит что-то нехорошее – это не значит, что мы в чем-то виноваты. Это значит, что жизнь полное дерьмо, только и всего. И ничего хорошего от жизни – боевому пловцу-ныряльщику ждать не приходится…

И нам еще напомнили о том, что каждый из нас давал расписку в том, что если он не рассчитает свои силы и с ним на курсах подготовки произойдет что-то плохое – по этому поводу он будет иметь претензии исключительно к себе самому. Но если кто-то больше не желает играть с судьбой в орлянку – тот может просто выбраться на берег, подойти к офицерскому столику, где пили горячий кофе и чай инструкторы – и никто не будет иметь к нему никаких претензий.

Нас учили, как не замерзнуть. Надо просто прижать все конечности к телу, ограничить движения и попытаться удержаться в сознании. Представить, что где-то в глубине твоего тела горит очаг – и удерживать это ощущение, удерживать тепло внутри себя. Здесь это было не так то просто сделать – Финский залив, волны…

Мы стояли. Шло время, а мы стояли. Между нами – было по десять метров дистанции, и никто из нас не мог поддержать другого – даже просто повернуть голову, означало разрушить ту драгоценную пленку воды рядом с твоей кожей, которая хоть немного теплее обычной воды. Вода – плохой проводник тепла, поэтому тепло она отдает медленно, как и забирает. В нашем случае – важнее было второе.