Фредерик Пол - В ожидании Олимпийцев Страница 9

Даже ораторы, как могло показаться, не слишком думали о том, что говорили. Первым из них был почетный Президор-Эмеритус, родом с южных египетских гор. Он резюмировал все известное до сих пор об Олимпийцах.

Свою речь он провозгласил так быстро, как будто диктовал ее скрибе. Впрочем, она и не была такой уж интересной. Понятно, дело было в том, что сама речь приготовлена была несколько дней назад, когда сигналы от Олимпийцев все еще приходили, и никто не мог ожидать, что сообщение будет прервано. Теперь все это уже не имело никакого значения.

На научных конгрессах больше всего меня привлекает не содержание зачитываемых рефератов — ту же самую информацию легче и удобнее найти в научной периодике любой библиотеки. Дело даже не в вопросах и ответах после каждого выступления, хотя здесь можно встретить презабавнейший материал. Нет, больше всего меня привлекает «звучание науки», своеобразный жаргон сокращений, которым ученые пользуются, говоря о своей специальности. Посему обычно я сажусь где-нибудь сзади, подальше ото всех, и стилосом по табличке записываю фрагменты бесед, одновременно придумывая, как воткнуть их в свой новый научный роман.

Сегодня об этом не могло быть и речи. Дискуссия никак не могла стронуться с места. Докладчики вставали поочередно, читали свои рефераты, давали необязательные ответы на несколько таких же необязательных вопросов, после чего спешно покидали зал. После каждого такого ухода число присутствующих таяло, и в конце концов до меня дошло, что сюда пришли лишь те, кому сегодня выпало выступать.

Когда, озверев от скуки, я решил, что, чем сидеть с пустой табличкой, лучше выпить вина и чего-нибудь перекусить, то заметил, что и в кулуарах мало кто остался. Никого знакомого я не встретил. Я даже понятия не имел, где можно найти Сэма. В самый полдень Президор, уступая перед неизбежным, сообщил, что до особого объявления все последующие заседания временно откладываются.

Этот день пошел псу под хвост.

Что же касается ночи, тут надежд у меня было больше. Рахиль приветствовала меня сообщением, что Сэм прислал весточку о том, что задерживается и на ужин прийти не сможет.

— Он хотя бы сказал, где его искать? — Рахиль отрицательно покачала головой. — Наверняка пошел к кому-то очень важному, — догадался я. Потом рассказал Рахили о провале конференции, и только после этого ко мне вернулось хорошее настроение. — Значит, можно будет сходить куда-нибудь поужинать, — предложил я.

Рахиль решительно отказалась. У нее было достаточно такта, чтобы не говорить о деньгах, хотя Сэм наверняка посвятил ее в секреты моей деликатной финансовой ситуации.

— Гораздо больше мне нравится еда, приготовленная моим поваром, чем все то, что подают в ресторанах, — заявила она. — Так что поужинаем дома. Ничего шикарного не обещаю, обычный ужин для двоих.

Больше всего мне понравилось это «на двоих». Базилий поставил софы в виде буквы V, так что мы чуть ли не сталкивались головами, а под руками у нас были низенькие столики, куда мы ставили блюда. Улегшись на софе, Рахиль сразу же заявила:

— Сегодня я совершенно не могла заниматься. Никак не идет из головы этот твой замысел.

Вообще-то идея исходила от Сэма, но я не видел повода ее поправлять.

— Мне это лестно, — сказал я. — Жаль только, что это помешало тебе работать.

Она лишь пожала плечами и продолжила:

— Я почитала кое что о том периоде, в особенности же, о некоей маловажной личности, иудейском религиозном предводителе по имени Иешуа из Назарета. Ты слыхал о нем? Большинство людей не слыхало, хотя у этого человека было довольно-таки много сторонников. Они называли себя христианами. Но это была всего лишь банда дикарей, не больше.

— К сожалению, я плохо знаю историю Иудеи, — ответил я по-правде, а потом добавил: — Но, хотелось бы узнать и побольше. — А вот это уже правдой не было, во всяком случае, тогда.

— Ну конечно же, — сказала Рахиль. — Ей, несомненно, казалось совершенно естественным, что я желаю получше ознакомиться с временами, наступившими после смерти Августа. — Так вот, этот Иешуа был предан суду за разжигание бунта, после чего его приговорили к смерти.

Я захлопал глазами.

— А не на рабство?

Рахиль отрицательно покачала головой.

— В те времена наказывали не только тем, что продавали в рабство, но и карали физически. Даже смертью, причем, довольно-таки часто, преступника умерщвляли очень варварскими способами. Но Тиберий, будучи наместником, решил, что это слишком суровое наказание для бунтовщика. Поэтому он смягчил приговор, приказав преступника лишь бичевать, а потом отпустить. Мне кажется, это было очень разумным решением. Ведь иначе, этот Иешуа стал бы мучеником, и одни только боги знают, что произошло бы потом. А так христиане постепенно отошли от него, и очень скоро течение распалось... Базилий, можешь подавать следующее блюдо!

Я с интересом приглядывался, как Базилий выполняет приказ. Оказалось, что подает он жаворонков с оливками! Мне это понравилось не только потому, что я обожаю это кушанье. «Простой ужин» оказался куда более изысканным, чем прием для нас с дядей вчера вечером.

Дела шли все лучше и лучше.

— Рахиль, ты можешь мне кое-что сказать? — спросил я. — Мне казалось, что ты тоже иудейка.

— Естественно, что это так.

— Вот это меня несколько и удивляет, — признался я честно. — Мне казалось, что иудеи верят только в единственного бога — Яхве.

— Так оно и есть, Юл.

— Но... — заколебался я. Мне так не хотелось испортить того, что, быть может, рождалось сейчас между нами, но любопытство побеждало. — Ведь ты сказала «боги». Разве это не противоречит твоей вере?

— Нисколько, — ответила она очень спокойно. — Наш великий пророк Моисей принес нам заповеди Яхве с вершины большой горы, в этом нет никаких сомнений. Первая же заповедь гласит: «Да не будет у тебя других богов пред лицем моим»* [Исход, 20:3]. Понял? Яхве наш первый бог. Перед ним нет никого. Обо всем этом сказано в книгах наших раввинов.

— И вы их слушаете?

Она задумалась.

— В каком-то смысле, да. Юл, мы традиционалисты. Ведем себя согласно традиций, а раввинские книги их только поясняют.

Рахиль уже не кушала; я тоже перестал есть и протянул руку, чтобы погладить ее по щеке.

Она не отодвинулась, но нельзя сказать, что и отреагировала благосклонно. Через какое-то время, не глядя на меня, она сказала:

— Существует, например, такая иудейская традиция, чтобы женщина до свадьбы оставалась девственницей.

Моя рука улетучилась сама, без всякого приказа с моей стороны.

— Да?

— Раввинские книги лишь уточняют все эти дела. Говорят, что в течение первого часа каждой ночи на страже у двери комнаты незамужней женщины должен стоять сам хозяин дома, но если его нет в живых, это делает самый доверенный невольник.

— Понятно, — сказал я. — Так у тебя до сих пор еще не было мужчины, правда?

— Еще нет, — ответила Рахиль и снова взялась за еду.

Я тоже не был еще женат, хотя, говоря честно, и девочкой меня не назовешь. Но дело было в том, что жизнь автора научных романов трудно считать финансово стабильной; опять же, я еще не нашел женщину, с которой хотел бы связать жизнь... Если цитировать Рахиль, я считал, что «еще нет».

Я пытался не думать об этом. Ясно было одно, если раньше моя финансовая ситуация была деликатная, то теперь она превратилась в трагическую.

На следующее утро я размышлял о том, чем заняться в течение всего дня, но решение за меня приняла Рахиль. Она ожидала в атриуме.

— Садись рядом, Юл, — сказала она, указывая на лавку. — Я долго не могла заснуть, размышляла, и думаю, что у меня для тебя кое-что имеется. Представим, что этого Иешуа все-таки казнили...

Не такого приветствия я ожидал, ни на мгновение все темы вчерашнего разговора не напоминали мне о себе этим утром. Но я с удовольствием сел рядом с девушкой в прелестном садике, под смягченными защитой лучами утреннего солнца.

— Так что? — сказал я не совсем внимая ее словам и целуя руку Рахили в знак приветствия. Руку она отняла не сразу.

— Эта идея дает парочку интересных возможностей развития действия. Понимаешь, Иешуа становится мучеником. Я могу хорошо представить, что в таких обстоятельствах христиане создали бы гораздо более сильное движение. Оно даже могло иметь существенное значение. В те времена в Иудее постоянно царило замешательство — время от времени появлялись пророчества и слухи о мессиях, о каких-то изменениях в обществе. Христиане могли бы даже стать самой важной силой в Иудее и захватить там власть.

Я попытался быть тактичным.

— Не удивляюсь, что ты так гордишься предками, Рахиль. Но, по сути, какая в том разница? — По-видимому, такта все же было маловато. Она повернулась ко мне, и я заметил, как ее брови начали сурово морщиться. Тогда я стал думать быстрее и обратился к защитной тактике: — А с другой стороны, почему бы не предположить, что его теория вышла за границы Иудеи?