Зауряд-врач - Анатолий Федорович Дроздов Страница 9

у него мягкий диван. Леокадия опирается на мою руку, в другой — гитара. Во флигеле расходимся по комнатам, пожелав другу спокойной ночи. Иду к себе. Достаю из-под кровати медное ведро и приношу из колодца воды. Моюсь и чищу зубы, сливая воду в таз. Удобства никакие, но жаловаться грех. На передовой хуже, это я знаю из рассказов. Солдаты не моются неделями, в мундирах — вши. Периодически их отводят в тыл, где моют и прожаривают белье и верхнюю одежду. Но это в теплое время, зимой не получается. Удивительно, что сыпного тифа нет. В мое время он косил людей тысячами. Или это в гражданскую? Будет ли она здесь? Не хотелось бы…

Снимаю мундир и складываю его на табурете. Успеваю полюбоваться на погоны. Они узкие, с оранжевой лычкой и цифрой 7 на другом конце. Номер дивизии. На прежних было 26 — такой номер носит Могилевский полк. Он, к слову, дислоцировался в Воронеже, а не в Могилеве. Белорусов в него набирали здесь — потери были большими…

Гашу свет и забираюсь под одеяло. Спать… Не удается. Легко скрипит дверь, в комнату впархивает тень. У койки она сбрасывает халат и лезет мне под одеяло. Леокадия?

— Молчи! — шепчет она. — Ничего не говори!

Горячие губы затыкают мне рот. Обнимаю ее. Через ткань рубашки чувствую горячее тело. От ее волос пахнет духами.

— Люби меня! — шепчет она.

А куда деваться зауряд-врачу? Люблю…

Глава 3

Бум! Бум! Бум!..

Неподалеку будто сваи заколачивают. Открываю глаза. Я один — Леокадия ушла ночью. Что это было? Не хочу думать, разберемся позже. Прислушиваюсь. Сваи продолжают забивать. «Канонада! — приходит догадка. — Немцы начали наступление. Или это наши?» Подумав, отвергаю второе. Стреляют из тяжелых орудий, а их в русской армии мало. К тому же подготовку к наступлению не скрыть. Для этого перебрасывают войска, подтягивают артиллерию… Дорога к фронту идет мимо лазарета, мы бы увидели. Карлович ездил в штаб, но новостей о наступлении не привез. Медиков о нем предупреждают…

Вскакиваю и торопливо одеваюсь. В ведре еще осталась вода. Споласкиваю лицо и бегу в лазарет. В кабинет Карловича набивается персонал: врачи, фельдшеры, сестры милосердия. Громадой высится унтер Кутейников — старший над санитарами. Леокадия тоже здесь, но на меня не смотрит. Ну, и ладно, не больно хотелось. На диване у Карловича неприбранная постель, сам выглядит встрепано.

— Телефонировали из штаба дивизии, — говорит он. — Германец начал наступление. Ожидается много раненых. Прошу всех приготовиться. Сортируем, моем, меняем повязки. В операционной понадобится второй стол — будем работать с Валерианом Витольдовичем. Леокадия Григорьевна, вы ассистируете ему, мне будут помогать Кузьма Акимович.

Фельдшер кивает, ему не привыкать.

— Вы все знаете, что делать. За работу, господа!

Разбегаемся. Помогаю санитарам установить в операционной второй стол. Размещаем его у окна. Электрическая лампа в комнате одна, на двоих не хватит. А сейчас лето, дни стоят длинные. Если что, керосиновой лампой подсветим, есть у нас такие — с отражателями. Леокадия помогает. Улучив момент, она говорит тихо:

— Валеариан Витольдович, хочу вам сказать…

— Понял! — прерываю ее. — Ничего не было. Вы ко мне не приходили, я вас не видел.

Поджимает губы. Кажется, не угадал. Ну, и бог с этим! Сестры милосердия начинают мытьоперационную, Леокадия остается присмотреть. Иду в столовую. Есть хочется! Надо набить желудок. По опыту знаю: пойдут раненые, будет не до еды.

Первых привозят скоро. Многие без сознания — растрясло на телегах. О медицинских повозках с мягкими рессорами начальство не позаботилось. Это я не о Карловиче. Он бы сделал, да кто ж ему даст? И почему в России перманентный бардак — даже здесь, в другом мире?

Сортируем раненых. Легкими займутся дантист и венеролог, опыт у них есть. Мы с Карловичем будем оперировать тяжелых. Он — конечности, я — раненых в грудь и живот. Так договорились. Не надо думать, что ему легче. Осколочные ранения конечностей приводят к летальному исходу ничуть не реже, если не чаще. Потом скажут: отчего раненый умер? Всего лишь ранение в ногу? Ага. На ногах вены и артерии, раненый может истечь кровью. Ее здесь не переливают — не научились. Группы крови известны, но это научные открытия, до практики не дошло. О резус-факторе не знают. Повреждения костей заживают плохо, могут привести к сепсису. Здесь это смертельный приговор. Про гангрену молчу — и так понятно.

Первыми пойдут раненые в живот. Здесь их не оперируют — не выживают, да и времени прошло много. Операции на кишечнике эффективны не позднее шести часов после ранения. Позже развивается перитонит — смертельный приговор в этом мире. Но я буду попробовать спасти этих людей. Это русские солдаты, и они воюют за Родину. Пусть я из другого мира, но Россия у нас общая.

Повреждения тяжелые, осколочные. В ранах много грязи. Чищу, удаляю поврежденные кишки. Хорошо, что они большей частью пустые — солдаты не успели позавтракать. Перед тем, как зашить рану, делаю легкий импульс свечением. Оно тянет силы, поэтому экономно. Главное, чтоб не умер сразу, добавлю потом.

Замечаю изумленный взгляд Леокадии — заметила. Трудно не усмотреть. Неважно, объясню потом.

Абдоминальные[15] кончились. Выхожу в предоперационную, ополаскиваю руки в тазу, вытираю полотенцем и сажусь на стул. Стягиваю маску на шею. Следом появляется Леокадия. Моет руки и смотрит на меня.

— Валериан Витольдович, хочу спросить. Я видела… У вас руки светились.

— Это у меня такой дар. Помогает заживлять раны.

— То-то смотрю, прооперированные вами поправляется на глазах, — оживляется она. — Слух ходил, что вы лечите руками, но я не верила. Теперь понятно. А как…

— Закурить есть? — перебиваю ее. Хватит объяснений. Сам толком не понимаю.

— Вы ж не курите? — удивляется она.

— После операции тянет.

— Сейчас!

Она лезет в шкаф и достает картонную коробку. На крышке надпись: «Дюшес». Леокадия извлекает папиросу и протягивает мне. Вторую берет себе. Не знал, что она курит, в этом времени среди женщин не принято. Хотя, что взять от эмансипированной? Леокадия кладет папиросы на стол и достает спички. Подносит огонек мне, затем закуривает сама. Некоторое время глотаем дым. Он ароматный и слегка сладкий.

— И мне тоже! — заявляет, входя в комнату, Карлович. Леокадия дает ему папиросу. Карлович берет ее окровавленными пальцами и сует мундштук в рот. Леокадия чикает спичкой. Карлович делает глубокую затяжку и выпускает клуб дыма.

— Почему вы оперируете абдоминальных? — укоризненно смотрит на меня. — Зря время тратите. Все равно умрут.

— Мои выживут! — говорю, упирая на «мои». — Увидите.

— Хм! — хмыкает он. —