Царская немилость - Андрей Готлибович Шопперт Страница 9

Брехт остановился у большого зеркала, в пол, на стене одной из комнат. Оглядел реципиента с головы до ног. Мать твою за ногу. Красавчик. А нет. Красавчег. Нос орлиный. Кудряшки, глаза нордические синие. Усики прикольные. Бакенбарды тоже ничего. И гигант с развитыми плечами. Ну, немного помят после возлияния и мундир, и рожа лица. Мундир, кстати, синий с золотым позументами и галунами всякими. Так понять и простить можно Петра Христиановича за помятость. Не каждый день на тебя император, хоть и малахольный, кричит и не каждый год тебя из армии без пенсии выгоняют под зад коленом. В деревню к тётке в глушь в Саратов. Из генералов и любимчиков, бац и в ссылку. А жить, спрашивается, на что? Жена опять с ребёнком малолетним. Прыщ курносый! Иван Яковлевич взбаламутил кудряшки на бедовой головушке и пошёл дальше за «министром» ливрейным.

Валериан Александрович сидел в глубоком кресле возле низкого столика, который потом назовут «журнальным», закинув настоящую ногу на деревянную. Не, был в таком же голубом мундире и штаны деревяшку скрывали, но не закинешь же деревянную ногу поверх здоровой. Пётр его отлично знал, в Дербенте вместе воевали, и потом десятки раз пересекались. Чуть быстрее рос в чинах бывший командир. В 1792 году пожалован генерал-майором, 1793 года вместе с братьями и отцом возведён в графское достоинство Священной Римской империи. Потом был Дербент и Дербентский хан Ших-Али был захвачен им в плен. Там дальше был забавный эпизод, которому Пётр Христианович был свидетелем.

Вечером того дня, когда Дербент – «златые врата Кавказа» был занят русскими, в лагерь к Зубову с большой свитой женщин приехала просить за брата сестра пленного хана персидская принцесса Хараджи-Ханум, славившаяся красотой и умом. Ну, по непроверенным слухам. Пётр Христианович с ней в дурочка подкидного не играл и проверить ум не мог. А красота, так в кисеях и чадрах всяких. Как проверить? Лезть под платья? Так получишь по мордам. Граф Зубов уважил её просьбу и разрешил остаться с братом до утра, строго запретив кому бы то ни было приближаться к их палатке. Отпустив на утро гостью в город, Зубов поставил её во главе совета правительницей владений брата, которого оставил у себя в качестве заложника. Екатерина II поведение Валериана Александровича с принцессой «весьма одобряла», находя, что он поступил с ней «как честный человек», по-рыцарски, и послала ей в подарок перо, серьги и перстень. Про принцессу оставленную править Екатерине Алексевне докладывал сам граф Витгенштейн, посланный Зубовым в Санкт-Петербург с ключами от Дербента.

Зубов тогда был возведён по старшинству в генерал-аншефы, а Пётр Христианович только в полковники. Правда, через полгода стал генерал-майором. При Павле, как и все Зубовы, Валериан попал в опалу, и возвращён из ссылки, вот, всего несколько дней назад.

Все эти три с лишним года Валериан жил в Хорошёво, близ Москвы. Не так и далеко от имения Петра. Несколько раз генерал посещал бывшего командира, несмотря на то, что тот был под строгим надзором московского военного губернатора графа Ивана Петровича Салтыкова. В конце 1800 года Зубовы были возвращены из опалы, граф Валериан был восстановлен на службе в чине генерала от инфантерии и поставлен во главе Второго кадетского корпуса. Отобранные имения ему Павел вернул.

Павел сам своих будущих убийц всех в Петербурге собрал.

Событие одиннадцатое

Не желайте здоровья и богатства, а желайте удачи, ибо на Титанике все были богаты и здоровы, а удачливыми оказались единицы!

Уинстон Черчилль

– Присаживайся Пётр. Коньячка? – Валериан провёл рукой над столом, на котором с полдюжины различных бутылок стояло.

Иван Яковлевич прислушался к ощущениям позаимствованного у Петра Христиановича тела. А что, не помешает для поправки здоровья.

– Да, от ста грамм не откажусь.

– От ста чего? – говорили по-французски, Брехт ещё иногда подбирал слова, но в целом теперь язык Гюго тайной за семью печатями не был. Впритык, но синих кристалликов хватило. А все бы слизал, так ещё и китайский бы уразумел?

– Грамм. – Ёкарный бабай. Да ведь метрическую систему ещё не ввели. Ещё чуть не век всякие фунты будут. Большевики введут, кажется. Стоп. А во Франции-то как раз сейчас метрическая система. Пять лет назад ввели, потом со свержением Наполеона снова отменят. Или нет? – Грамм, это масса одного кубического сантиметра воды.

– Чего? – по-русски чивокнул граф. Даже чашку отставил с кофием, очевидно двухчасовую лекцию по физике ожидая услышать.

– Французы ввели новую систему измерений. Литр воды или кубический дециметр… Ладно, понял, не дурак. Рюмочку выкушаю. Для поправки здоровья.

– А и я с тобой. – Валериан мотнул головой и, стоящий за ним другой ливрейный, с чуть меньшим количеством золота на ливрее, наполнил две такие приличные фужерины коньяком. Там не сто грамм, там все двести было.

– А потерявши голову по волосам не плачут, – и Брехт двумя большими глотками в себя Камю вбулькал. – Хорошо. Лепота. Лепота-то какая.

– Странный ты сегодня какой-то Пётр. Из-за прыща этого?! Так не … Замнём. Что делать собираешься? – Зубов снова кивнул второму «министру» и тот из турки настоящей, что стояла на песке у камина, налил Петру (Пусть уж будет Петру) в красивую кофейную чашку на пару глотков тёмно-коричневой бурды. По-турецки пьёт кофий граф Зубов. Там в чашке один осадок, жидкости-то нет. Зато крепкий, как чёрте что.

Пётр Христианович сделал, обжигая губы, малюсенький глоток и пожал плечами.

– Выбора-то нет. В имение подольское поеду. Хозяйством и охотой займусь.

– Нда. Сам три года … Ну, да ладно. Не долго… А … Слушай Петруша, а хочешь я тебе тысячи две рубликов серебряных одолжу. Вернул мне деспот этот имения и доходы с них. Не ожидал, если честно. Думал, сдохну в деревне.

– Так чем я отдавать буду? Там не имение, а название одно. – Отгородился руками Пётр.

– Ерунда. Ну, тысячу. Это ненадолго. Да и я не обеднею, а там получишь награду за какую викторию и отдашь. Гюстав! – Зубов поманил рукой первого «министра» стоящего в дверях этой кофейни. – Приготовь тысячу рублей серебром для их сиятельства.

Брехт другими глазами посмотрел на будущего цареубийцу. Мот, картёжник, бабник, и т. д. и т. п.