Боярышня Дуняша (СИ) - Юлия Викторовна Меллер Страница 9

её поддержкой, — предложила Машенька. — Пригласи к нам матушку настоятельницу, пусть

она посмотрит, а когда заручимся её поддержкой — позовём отца Варфоломея. Там же твоя

тетушка живёт и её сестра там же, так может скажут словечко за нас?

Милослава сидела, задумавшись и что-то решив, мотнула головой:

— В Серпухов я не успею съездить, да и игуменья там… — боярыня поморщилась.

Дуня с Машей больше ничего не могли предложить. Дуняша только удивилась сестре, которая вдруг насторожилась против отца Варфоломея. Ранее она ему в рот смотрела.

— Если успею, то приглашу боярыню Никитину с дочерями и Сергееву, — Милослава ещё

подумала и махнула рукой: — Спрошу у Ирины, что у Кошкиных приживалкой живет, уместно

ли Евпраксию Елизаровну зазвать на смотр картины.

Дуня обрадовалась:

— Спроси, мама, сегодня же спроси!

На Никитиных и Сергеевых у неё надежды не было. Дед говорил о них, как листиках на

ветру — куда ветер дует, туда и они всем родом смотрят.

— Ох, дочка, мы словно к битве готовимся, — посетовала Милослава, — надо с отцом

вашим посоветоваться.

— Ты с тётей Ириной переговори, — попросила Дуня, — а там видно будет. Не надо пока

мужей втягивать в это. Женским умом всё решим, а потом уже надавим на остальных.

— Ишь ты какая! — воскликнула Милослава и засмеялась. — А и верно, Дуняша. Сами

красоту оценим и решим, как дальше быть. Но что делать, если боярыня Евпраксия Елизаровна

себе такую же красоту домой захочет?

Дуня пожала плечиками, всем своим видом показывая, что нет проблем.

— В её светёлке мне не зазорно бывать.

— И то верно, девушки будут вышивать, а ты рисовать.

— А я? — жалобно спросила Маша.

— А ты покажешь, как такое чудное одеяло сотворила. Как выложила разноцветные кусочки

и прошила видно, а что внутри?

Маша расцвела и принялась объяснять. Милослава слушала и улыбалась. Конечно, девушки

уже рассказали ей, как щипали и раскладывали тонким слоем овечью шерсть, стегали и только

потом соединяли с изукрашенной верхней частью и шёлковой нижней. Боярыня не сразу

поняла, почему младшая дочь называет одеяло верхним, но потом пощупала и согласилась, что

оно только для красоты.

— Так надо сейчас послать кого-нибудь к Кошкиным и договориться о встрече сначала с

Иринкой, — нахмурив брови, решительно произнесла боярыня и подошла к окну. — А если она

зазовет к нам Евпраксию Елизаровну, то тогда посмотрим, что делать дальше.

Милослава поводила пальчиком по удерживающей слюду рамочке и вздохнув, пожаловалась:

— Ох, чую я, что отец Варфоломей недобро настроен.

Дочери кивали и с надеждой смотрели на неё. Милослава поджала губы, а потом решительно

произнесла:

— А отцу и деду сегодня же покажем созданную вами красоту!

Боярышни тут же помчались вниз ждать деда и отца с работы. А Милослава перекрестилась

и покаялась строго смотрящему на неё Николе Чудотворцу:

— Прости, что нарушаю порядок в доме! Не знаю, как иначе защитить светлые детские

души…

ГЛАВА 6.

— М-да, дивно! — в который раз повторял боярин Еремей, покачивая головой и опасаясь

ступить сапогом на простенький светлый коврик возле постели внучки.

Он степенно оглядывал светёлку и не находил слов, чтобы выразить свои эмоции. Роспись на

стене была хороша, но не только она создавала уют в комнатке. Большие окна, украшенные

полотном, богатое покрывало на кровати, натёртый маслом вещевой сундук, лаконичный

деревянный столик и чудное креслице, сделанное по запросу Дуняши… а ещё множество

мелких вещичек… всё вместе выглядело цельным, удобным и благостным.

— Лепо! Ну до чего же лепо! — в восторге вторил вернувшийся из поездки по княжеским

делам отец Дуняши и едва удерживался, чтобы вновь не подхватить дочку на руки и не

расцеловать.

— Внучка, а это что же такое? — Еремей и сам видел, что это полки, но какие-то странные.

Их было много, они расположены одна над другой и ещё поделены на квадраты. В каждом

отделении положено что-то важное для внучки и вроде бы много всего, а порядок.

— Это? — девочка смутилась. Вводить слово стеллаж ей не хотелось, а как по-другому

назвать не придумывалось. — Не знаю, деда, — призналась она. — Но очень удобно ставить

туда короба с тряпочками и нитями, кисти, разведённые краски или вот в корзинках разложены

осенние дары, что мы с Машей и Ванюшей в имении собрали.

— Вижу. Ладно всё получилось.

— Деда, я думаю, что если у тебя в приказе сделать тако же во всю стену, то свитки удобнее

хранить будет.

— Ишь, думает она, — хмыкнул Еремей.

— А что, — подключилась Маша, — всё стену с полками использовать, как карту нашего

княжества и раскладывать свитки соответственно карте, а не абы как!

Дьяк открыл рот и выпучил глаза, а потом со стуком закрыл. Медленно повернулся к стене с

полками, мысленно себе что-то представил и перевёл взгляд на Машку:

— Это ты сама придумала?

— Про карту? — отчего-то уточнила она.

— Да.

— Про карту — сама.

— А не про карту? — с подозрением спросил Еремей.

— Дуняша сказала, чтобы я себе подобно же во всю стену сделала, только с дверцами, и

каждую подписала, чтобы не путаться, где какой рисунок для вышивки лежит и нити разложить

по ящичкам.

Дуня улыбнулась, видя Машино оживление. Сестра говорила, возбужденно поводя кистями

рук, будто дирижировала оркестром.

— Ишь, какой порядок задумали у себя сделать. Экие вы у меня разумницы. А мне, значит, карту посоветовала… По середке положить свитки московских служивых, по краям

подмосковные, а далее…

Еремей потыкал пальцами, мысленно определяя, куда следует положить свитки с именами

служивых из Коломны, Дмитра, Каширы…

— Умно, отец! — одобрительно воскликнул молодой боярин Вячеслав и подмигнул

раскрасневшейся от волнения жене с дочерями.

Еремей оглаживал бороду и опять качал головой, не в силах выразить своё удивление.

— Стило… иль нет? — ткнул он пальцем на палочки, обмотанные кожаным шнуром.

— То для рисования, — Дуня подскочила и вытащив с полки свиток, на котором она делала

эскиз, положила на столик и в несколько штрихов обозначила силуэт кошечки.

— Дивно, — повторил боярин и после того, как рассмотрел силуэт, взял в руки палочку.

Покрутил, наклонился и провёл черту по бумаге. — Удобно, но мягковат стерженёк!

Дуня тяжко вздохнула. Она сама знала,