Юрий Уленгов - Особая миссия

Юрий Уленгов

Особая миссия

Отряд специального назначения Армии Возрождения поднят по тревоге. Задание – найти и доставить на базу экипаж вертолета, потерпевшего крушение вблизи Леса. Казалось бы, обыкновенная задача. Но почему-то командование придает ей особое значение. Рядовой Кудинов по прозвищу Ударник, отправляясь на лесные рубежи в составе отряда, думал совсем не о значимости этого выезда. Но судьба распорядилась так, что именно ему выпало узнать всю правду об этой особой миссии.

– Не боись, майор. Прорвемся.

Я закончил набивать магазин и с щелчком вставил его на место.

Майор не боялся. Ему вообще как-то попроще было. Обколотый обезболивающим, он уже два или три часа был без сознания. Лишь хриплое дыхание да невольные стоны, вырывающиеся, когда я слишком резко сбрасывал его на землю, говорили о том, что он еще жив. Я осмотрел его повязку, убедился, что она не съехала набок, тяжело вздохнул и, повесив автомат на шею, вновь взвалил майора на плечи.

– Ох и бугай же ты, братец! – Майор был не меньше меня, а это значило, что девяносто кэгэ в нем точно наберется. Плюс моя снаряга, автомат, плюс каска, броник и сидор-трехдневка. Короче, нельзя сказать, что я бабочкой порхал между деревьями.

Ублюдочные байкеры гнали нас несколько часов. И откуда у них настырность такая? Я всегда считал, что они только на мопедах своих гонять сутками могут. А оно вон как оказывается. Прут пехом, уткнувшись в след, и не отстают, сволочи. Нельзя недооценивать врага. Это нам с учебки еще в башку вбивали. Хотя я и не недооцениваю. Так, брюзжу себе под нос. Для поднятия настроения и чтобы не впадать в отчаяние. Ибо дела наши с майором ой как плохи! А ведь ничто не предвещало.

Когда Бурбуляк ставил нам задачу, никто и предположить не мог, чем все обернется. Нет, понятно, что легкомысленности не было. Каждый выход всегда сопряжен с опасностью. И мы, как никто, это понимали. Однако особенно сложной задача не выглядела.

Наша вертушка рухнула в Лес. Причем рухнула крайне удачно – с краешку. Почему удачно? Потому что летунов мы через день теряем. Образно говорю, конечно. Нет у нас такого количества вертолетов. Но факт остается фактом: периодически какой-то из бортов перестает выходить на связь, и это значит только одно – парней больше нет. Горько, больно, но делать нечего. Рисковать личным составом и техникой для того, чтобы вытащить вертолетчиков, никто не торопится. Да и правильно, наверное. Хотя и цинично. Если авария происходит глубоко в Лесу… В общем, понятно. Но сейчас случай был особый.

Вертолет упал, да. Но, вопреки сложившейся практике, летуны вышли на связь и сообщили свои координаты. Уж не знаю, что там за ас сумел посадить машину, но только все остались целы, а это не могло не радовать.

И тут закипело.

В вертушке пассажиром летел какой-то невероятно важный майор. С каким-то невероятно важным пакетом. Настолько важным, что перед нашим подразделением была поставлена задача: майора вытащить любой ценой. Вместе с пакетом. Либо же при другом раскладе – убедиться, что майор мертв. Пакет изъять, доставить или уничтожить. Ни что находится в пакете, ни чем так важен майор, до нас не довели. Да ну и бес с ним. Спать крепче будем. Хотя уже тогда я начал подозревать, что ничем хорошим это не закончится. Как только командование начинает говорить о секретах – будь готов изгваздаться в говне по самые уши.

Кому-то такие мысли у бойца спецназа Армии Возрождения могут показаться странными. Да так оно и есть, пожалуй. Только мне чхать на это. Вслух не брюзжу, на вопросы особиста отвечаю так, как ему хочется, и честно тяну свою солдатскую лямку. Однако под каску я не только ем и потому умею складывать «два» и «два».

Армия Возрождения борется с Лесом. Это вроде как хорошо и правильно. Вот только, помимо этой самой борьбы, в умах командиров очень часто бродят мысли о возрождении великой страны, о мировом господстве и тотальном диктате. По крайней мере, так это выглядит со стороны. А когда у людей мания величия, это обычно плохо для них заканчивается. Я читал про двух таких в интернатской библиотеке. Одного Наполеоном звали, а второго – Адольфом. Ни один, ни второй свои планы так в жизнь и не воплотили, а вот бед принесли немало. Проскакивает у меня иногда подозрение, что и наше, самое что ни на есть наивысшее командование также лелеет планы победоносного шествия по планете, освобожденной от Леса. Уж чересчур старательно нам в головы вдалбливают мысли о Великой Миссии, что ожидает каждого из нас. Наводит на размышления. Особенно когда узнаешь, что очередной отряд не вернулся из разведрейда, в ходе которого тем не менее были получены невероятно секретные данные. Только сначала данные поступают, а потом отряд не возвращается. Поневоле поверишь в страшные байки про Специальный Отряд Особого Отдела. Устраняющий неугодных, зачищающий шибко умных, искореняющий не в меру любопытных и стоящий на страже всех секретов Армии Возрождения.

Мыслями своими я ни с кем не делился. Несмотря на воспитание в одном интернате, ни с кем из товарищей по оружию так и не сошелся близко, потому и размышлял об этом сам. И в принципе меня все устраивало. Вплоть до сегодняшнего дня.

Двигатель басовито урчал, колеса глотали километры. Я сидел на броне, одной рукой сжимая цевье автомата, а другой – вцепившись в скобу, и изо всех сил старался не сверзиться вниз. Это было сложно, учитывая, что каждые две минуты меня сгибало пополам.

Ну, Дуняша, ну, удружила! Если не сдохну, обязательно по возвращении пару ласковых скажу.

Вчера вечером Дуня, дородная барышня из деревеньки у лагеря, с самого нашего появления оказывающая мне недвусмысленные знаки внимания, притаранила гостинчик – трехлитровую банку молока. Молоко я люблю. Ну, а так как дело было вскоре после отбоя, делиться было не с кем. Ну, я и приговорил всю банку. Не пропадать же добру?

Одно воспоминание о «гостинчике» заставило меня снова согнуться вдвое. Из люка показалась голова «комода». Выражение его лица ничего хорошего для меня не сулило.

– Ударник, блин! На базу вернемся – сначала броню всю отдраишь, и только потом в медпункт отпущу. Понял?

Я хотел ответить ему, однако меня снова скрутил рвотный спазм, и я едва успел отвернуться от драгоценного командира. Тот выругался и снова скрылся в люке.

Желудок немного успокоился. Сплюнув тягучую слюну, я подставил лицо прохладному воздуху.

С обеих сторон от дороги мелькал лес. Нет, пока не Лес с большой буквы. Однако он был уже близко. И чем ближе наша маленькая колонна к нему приближалась, тем тревожнее делалось на душе.

Катастрофа изменила многие привычки и обычаи, и в первую очередь отучила ездить на броне. Старшие офицеры, заставшие время до Катастрофы, рассказывали, что именно таким образом в основном передвигались бойцы раньше. Связано это было с тем, что бронетранспортеры – основной вид техники для передвижения личного состава – не особенно соответствовали своему названию. Легкая броня не держала даже пули, выпущенные из крупнокалиберного пулемета. А если по «коробочке» работали из гранатомета, то машина и вовсе превращалась в коллективный гроб. То же касалось и мин. Противоминного бронирования техника не имела как такового, а если уж «повезло» нарваться на заложенный фугас – пиши пропало. Выжить, сидя на броне, шансов было гораздо больше, чем спрятавшись в потроха псевдобронированного ящика. Вот и ездили так. Но время внесло свои коррективы.

Сегодня основным противником являлась сама природа, а с вооруженным врагом воевать приходилось намного реже. Мутировавшая рысь влегкую могла сорвать одного-двух бойцов, прежде чем кто-либо успевал среагировать. Да и при нападении птичьей стаи внутри броневика было гораздо уютнее. От разбушевавшихся пернатых мог спасти только огнемет, и то не всегда. Да и вообще, взбунтовавшаяся природа придумала массу способов отомстить человеку, веками издевавшемуся над ней. Неожиданно оживающие лианы, обвивающие тело и впрыскивающие какой-то яд сквозь многочисленные иголки, лопающиеся наросты на ветвях, выделяющие крайне токсичный газ. Окунувшись в реалии жизни с Лесом по соседству, легко понять, почему снаружи на технике обычно никто не сидел. А вот для меня сегодня сделали исключение. После того как меня в первый раз вывернуло на пол десантного отсека, единогласное голосование товарищей-солдат и отца-командира отправило меня на броню. Да я особо и не сопротивлялся. Видимо, потому и выжил. Единственный из своего отделения.

Дорога резко вильнула, делая крутой поворот, головной БРДМ дозора скрылся за деревьями. Следом – БТР первого отделения. И вот тогда-то, когда наша машина на какие-то секунды осталась одна, нас и припечатали.

Я не знаю, из чего по нам ударили – из гранатомета или РПО. Послышалось шипение, глухой удар, машину тряхнуло, а через миг я, подхваченный ударной волной, уже летел вперед, за секунду преодолев расстояние до обочины и тараня шлемом кусты. Сзади запоздало раздался грохот, и вокруг меня зашелестело. Осколки и обломки, дымясь, со свистом срезали верхушки кустов и сбивали молодые деревца. Когда металлический полыхающий дождь прекратился, я приподнял голову и осторожно высунулся из кустов.