Владислав Русанов - Махолетного полка поручик

Владислав Русанов

Махолетного полка поручик

Бивачный дым плыл по-над землей, смешиваясь с утренним туманом. Воздух горчил и стылыми пальцами забирался за пазуху.

Поручик Льгов потянулся и сбросил рубашку на растяжку палатки.

— Архип!

— Тута я, вашбродь!

— Давай!

Денщик с размаха плеснул из ведра ледяной днепровской водицей.

— Вот чертяка! — крякнул поручик. — Опять штаны залил!

— Виноват, вашбродь! Сейчас сухие принесу.

— А ну тебя! Некогда! Полотенце лучше неси!

Алексей Алексеевич стряхнул воду с усов и принялся растираться жестким, как дерюга, полотенцем. Накинул свежую рубашку, застегнулся, заправил в белые лосины. Принял из рук Архипа черный с серебряным позументом и синими отворотами мундир, накинул на плечи. Наслаждаясь утренней свежестью, зашагал на летовище, где застыли, словно пришедшие из сказок Змеи Горынычи, громоздкие и вместе с тем ажурные махолеты.

Несмотря на скудость утреннего солнца, команды, вкупе с мастеровыми, уже трудились не покладая рук. Махолет, он капризный, как конь арабских кровей. Чуть недоглядел — и живота лишился. Солдаты мазали оси жиром, подтягивали крепления, прощупывали каждый вершок крыльев, сделанных из натянутой на тонкий дубовый каркас тончайшей, пропитанной маслом, кожи.

Завидев командира, служивые вытягивались «во фрунт».

— Вольно, вольно, братцы, — на ходу бросал Льгов.

Вмешиваться в ежедневное обслуживание он не собирался. Капралы и унтера проследят, неожиданностей быть не может. Не было еще случая, чтобы его «крыло», хоть на учениях, хоть в бою, не оправдало чаяния поручика.

— Здравия желаем, ваше благородие! — рявкнул рыжий, как лисовин, унтер Портков, бросая ветошь на траву.

Расчет командирского махолета построился рядом с ним, пожирая глазами поручика. Рядовые Акимов, Ильин и капрал Славкин.

— Здорово, молодцы! Вольно. По распорядку.

— Есть, вашбродь!

Солдаты рассыпались, окружая чудо мысли санкт-петербургских механиков. Славкин откинул с приводного шкива ремень, а Ильин с Акимовым, взгромоздившись в седла, напоминавшие казачьи, принялись крутить педали.

— Левая заедает!

Портков, не доверяя столь важное дело подчиненным, самолично мазнул по оси куском прогорклого сала.

— Еще пробуй!

Солдаты пыхтели, педали мелькали, оси нежно подвывали, выпуская капельки разогретого жира по краям втулки.

— Вроде ничего так пошла!

— Еще, еще!

Когда из втулки показалась тонкая струйка дыма, унтер сжалился. Дал оси остыть и еще раз густо намазал салом.

Поручик улыбнулся, мельком оглядел оружейный запас — утяжеленные стрелы против вражеской конницы и пехоты, револьверные ружья для воздушного боя и даже один реактивный снаряд, закрепленный под днищем, на киле летного устройства. Тут тоже беспокоиться не о чем. Пусть французы только сунут нос в Смоленск. Умоются кровушкой…

— Ну что, бг’атцы! — послышался позади бодрый голос. — Побьем непг’иятеля?

— Побьем, отчего же не побить, вашбродь! — нестройно, но довольными голосами отвечали солдаты.

Алексей Алексеевич, не оборачиваясь, догадался, что на летовище появился Жорж Заблоцкий, бывший гусарский ротмистр, разжалованный за беспробудное пьянство и разврат в фендрики, но благодаря протекции троюродного дядюшки, интенданта при штабе генерала Витгенштейна, отправленный не в занюханный пехотный батальон, а в махолетный полк самого Феоктистова, героя Гейльсберга и Фридланда и георгиевского кавалера.

— Ну, здг’аствуй, Алёшка! — Несмотря на легкую мутноватость взгляда, впрочем, по утрам для него характерную, Жорж выглядел сущим бодрячком. — Вг’ежем бг’атьям-мусью? — И вдруг пропел слегка надтреснутым голосом: — Всё выше и выше и выше, стг’емим мы полет наших птиц!

— Врежем, отчего же не врезать, — в тон нижним чинам отозвался поручик. — Ты сегодня как? Наверху не поплохеет?

Прапорщик Заблоцкий отличался отчаянной, просто невероятной храбростью, да, кроме того, за два с половиной месяца в совершенстве постиг устройство махолетов — настолько, что выдал несколько замечательных идей по усовершенствованию, аж строгий инспектор из Санкт-Петербурга головой качал, — но очень плохо переносил высоту. Когда чудо-машина взмывала к небу и звонница колокольни становилась на вид не больше кивера, он зеленел, бледнел, покрывался испариной, хотя и терпел, не показывая вида. Когда Льгов однажды сказал приятелю, что, на его взгляд, тому следовало проситься в пехоту или в кавалерию, Жорж нахмурился и ответил: «Из гусар за блядство выгнали, из летчиков сам побегу… Мне тогда одна похог’онная команда остается для службы…» И никуда не ушел.

— Я как огуг’ец! — Прапорщик гордо расправил плечи. — Меня ж мутит не от стг’аха, а от злости.

— Ну, коль так, в бой парой пойдем. Я — «ведущий», а ты — «ведомый».

— Как пг’икажешь, господин пог’учик! — дурашливо вскинул три пальца к козырьку картуза Заблоцкий. И снова добавил строчку незнакомого поэта: — Сегодня мой дг’уг пг’икг’ывает мне спину, а значит, и шансы г’авны.

Алексей покачал головой. Но он уже привык к чудачествам Жоржа. Тем паче, не о поэзии сейчас следовало беспокоиться. Русская пехотная дивизия пятилась от Красного к Смоленску, огрызаясь от конницы Мюрата. С вечера к ним отправился Раевский с подкреплением, но чем закончилось дело, махолетчики не знали. Ждали распоряжений от полковника и готовили машины.

Увидев на высоком берегу Днепра белокаменные стены Смоленска, Мишель Ней утратил обычную осмотрительность. Словно пес, вставший на «горячий» след добычи, сын бондаря погнал вверенный ему корпус «Великой армии» тремя колоннами вперед. За перелесками, вдалеке, мелькали жемчужно-серые ментики гусар и зеленые куртки конных разведчиков резервного корпуса Мюрата, которые хранили дурацкую верность дедовским способам ведения войны. Кавалеристы долго и безуспешно преследовали отступающую пехоту генерала Неверовского и, вне всякого сомнения, заслужили отдых, но рвались в бой.

С того берега реки раскатилась частая россыпь ружейных выстрелов — будто пригоршню щебня швырнули в жестяное ведро. Заросли лозняка окутались дымом. Русские огрызались. Водную преграду, по разумению маршала, следовало немедленно форсировать, силы противника окружить и уничтожить, не допуская их соединения с остальной армией Барклая-де-Толли, а город захватить. Бородатые варвары не сумеют противостоять военной мощи всей Европы, объединенной французской доблестью и французской же мудростью. А если удастся взять Смоленск до подхода Даву и Бонапарта…

Ней засыпал адъютантов злыми, короткими, похожими на удары шпагой, приказами.

Драгуны, значительно обогнав неторопливую пехоту, покидали самобеглые коляски, завязывая оживленную перестрелку с егерями Войейкова. В голову штурмовых колонн выдвинулись паровые повозки с понтонами.

Русские ответили шрапнелью. Над головами атакующих поплыли белые облачка.

Больше всего досталось вюртембергцам, которые расстроили ряды и потянулись под защиту дубравы.

— Подавить! — яростно бросил Ней.

Юный адъютант кивнул и, вскочив в седло, помчался к ракетной батарее.

Полковник Кламбо свое дело знал, сноровистой работой вызвав улыбку маршала. В считаные минуты с реек начали срываться длинные, похожие на огромные свечки снаряды, с ревом уносясь на противоположный берег. Дымные шлейфы прочертили небо. К сожалению, маршал это прекрасно знал, ракеты пока еще не обладали должной точностью попадания, зато могли накрывать значительные площади, не только нанося урон живой силе противника, но и повергая его в ужас. Ученые-изобретатели обещали императору уже к концу этого года создать реактивные снаряды, способные пробивать крепостные стены, а также оружие с разделяющейся боеголовкой, в сотни раз эффективнее шрапнели.

Русские орудия смолкали одно за другим. Пехота «Великой армии» подступила к Днепру.

В это время маршалу доставили срочное донесение. Конница Багратиона глубоким фланговым обходом зашла в тыл наступающему корпусу и атаковала на марше колонну «Grande tortue». Огромные, не уступающие по размерам какому-нибудь корвету береговой охраны, изрыгающие клубы пара, машины решили когда-то судьбу сражения под Аустерлицем, а ведь там император ввел в бой всего четыре из них. Сейчас под командование Нея передали шесть сухопутных дредноутов.

— Быстро учатся эти русские! — рыкнул маршал и приказал ускориться воздухоплавателям.

Капитан Эжен Леклерк через подзорную трубу наблюдал суету на дороге. С высоты громадины «Grande tortue» напоминали перевернутые килем вверх лодки, на которые прибоем набегали литовские уланы — синие вальтрапы с красным кантом. Бородатые казаки Иловайского теснили в сторону обоза огрызающиеся частым огнем пехотные батальоны охранения и два эскадрона бело-зеленых конных разведчиков. Не успев развернуться в боевой порядок, бронированные исполины оказались беззащитными перед приблизившейся вплотную конницей — от орудий главного калибра в такой схватке толку никакого, а стрельба вспомогательных не наносила противнику ощутимого урона.