Ян Миклашевский - Куклы Страница 10

***

Ранняя весна, она и на Аномальных ранняя весна. Можно даже сказать, самая хреновая из всех вёсен. Промозглый ветер, пожухшая, мерзко чавкающая под ногами прошлогодняя листва и назойливая морось, сыплющаяся с низкого серого неба. Не разберёшь, то ли ноябрь сейчас, то ли... И так с начала марта. Солнце выйдет ненадолго, и снова эта серость. И сырость. Всё, что может стать сырым, становится сырым. Всё, что может гнить - гниёт. В воздухе порой такие миазмы проносятся, что в нос хоть пробки вбивай - даже противогаз не всегда помогает. Тропинки расползаются в липкую грязь, повсеместно возникают мутные лужи и остаётся лишь гадать, какую из них перейти возможно, а какая только и ждёт, как бы затянуть в себя неосторожного путешественника. И над всем этим стоит всепоглощающая атмосфера тотального уныния и такой безнадёги, что впору только голову совать в петлю. Кстати о петлях: те, которые дверные, скрипят с осени по весну нещадно, хоть смазывай их, хоть не смазывай. Некоторые, причём, настолько гнусно, что аж в костях нытьём отдаётся. Кровать холодная, да вечные эти сквозняки, как щели не конопать. Зимой, и то теплее было. Сырость, это всё сырость. Помнится, Наташка от этих сквозняков шла мурашками и на ощупь становилась подобна ощипанной курице. Вроде, и смешно с одной стороны, но если поразмыслить...

И от всего этого на душе становится даже не плохо, а не по-весеннему серо, безразлично и тоскливо. Не жизнь - существование сплошное, с перспективами полурастительного, если попробовать начать лечиться местным пойлом. Есть, правда, ещё один вариант, а именно - сбежать на Большую землю, но Михалыч полагал, что там не лучше. Тут, конечно, всё говно, но хотя бы нет такого количества любителей смотреть на других как на говно, коими Большая земля издавна славится.

Через некоторое время показался старый Периметр, вид имевший ещё более печальный, нежели артёмовы мысли. Представить, что эти два ряда покосившихся столбов с лопнувшей или провисшей ржавой колючкой, местами поросшей "рыжей волоснёй", защищали мир от тех самых ужасных порождений Аномальных Территорий, если верить различной наглядной агитации на кордонах, было сложно. Хотя тот же Михалыч вообще обзывал Периметр материальной формой самовнушения и полагал вещью не столько ненужной, сколько, скорее, бесполезной. Из его рассуждений следовало, что если бы зверьё с Аномальных захотело поглазеть на Большую землю, дабы отведать тамошней свежей пищи, то возможностей для реализации этой задумки у него было предостаточно. А коль скоро оно в массе своей подобного желания не выказывает, если, конечно, не брать в расчёт редких заблудших особей, то и смысла в Периметре особого нет. Ну только если поменять полярность, а именно - представить его не как границу для тех, кто внутри, а как для тех, кто снаружи.

- Вот куда этих умников потянуло, хотел бы я знать, - продолжал рассуждать Якушев, - почему на север-то, когда, наоборот, южнее надо было забирать? Может, запаниковали настолько, что не сразу и сообразили, куда дёрнули?

Через полчаса пути в глазах началось мельтешение, как если бы в воздухе висела пыльная взвесь. Комп пиликнул и отобразил зелёного цвета иконку, впрочем, Артёму непонятную. Датчик радиоактивного фона, однако, показывал приемлемую для этих мест цифру, детектор аномалий светил только небольшой "сковородкой", да и та находилась метрах в пятнадцати в стороне, потому Якушев решил неизвестное предупреждение проигнорировать.

Спустя полчаса мельтешение перед глазами усилилось, иконка сменила цвет на жёлтый, однако другие показатели состояния окружающей среды остались без изменений. Ухудшения самочувствия, однако, не наблюдалось. Якушев насторожился, полез было в справочный раздел компа, но к своему неудовольствию обнаружил там отсутствие инструкции по эксплуатации прибора. Оставалось лишь гадать, о чём же комп предупреждает своего нового владельца.

"Что-то я наверняка сейчас хапаю, - рассуждал Артём, - Неизвестно что, но хапаю. Скорее всего, в не полезных, но всё же не в критических дозах, иначе бы иконка эта, по логике вещей, должна была гореть красным".

К тому моменту, когда он заметил стоящий в стороне от дороги древний УАЗ, к мельтешению перед глазами добавился и шум в ушах, но его Якушев списал на переутомление и прошедшую безумную ночь. Попытка установить связь снова успехом не увенчалась.

Ещё на подходе Артём заподозрил неладное. С привалившимися к колёсам машины телами было что-то странное и неестественное. Их неподвижность можно было бы объяснить тем, что люди вымотались и почему-то заснули на улице, или же... Якушев пожалел о том, что не захватил в оружейке бинокль, и на всякий случай взял автомат наизготовку.

Что бы ни случилось в этом месте с машиной и её экипажем, но произошло это никак не несколько часов назад. Произошло это не нынешней ночью, да и не прошлой тоже. Колёса уазика были безнадёжно спущены, даже успели порядком врасти в землю, а саму машину изрядно побила ржавчина. В том, что сидящие около машины люди мертвы, сомнений не имелось, тем более весь их вид говорил о том, что сидят они тут уже далеко не первый год. Сквозь забрала шлемов просвечивали черепа, одежда местами истлела. Третий покойник сидел в салоне, но сквозь стекло было видно, что вид у него не лучше, чем у тех двух, что находились снаружи.

Первой мыслью Артёма было, что это какая-то ошибка. Всякое бывает. Где-то не там свернул, куда-то не туда вышел. Вот случилось такое совпадение, и скорее всего, те ждущие помощи кукуют сейчас где-нибудь в километре в стороне. Он даже почти поверил в это, но ощущение того, что он упускает из виду что-то важное, исчезать и не думало.

К величайшему его удивлению, у покойных оказались при себе документы, закатанные в многослойные герметичные пластиковые пакеты, с честью выдержавшие испытание временем и непогодой. К не менее величайшему же своему ужасу, а также убеждению в полнейшем непонимании происходящего, Артём обнаружил, что покойники при жизни своей носили фамилии Иванов, Петров и почему-то Бронштейн, хотя Якушев в момент распечатки пакета с документами этого третьего предположил, что оный член погибшей команды наверняка должен зваться Сидоровым. Бронштейнов в списке личного состава части точно не было, но теперь это уже не имело никакого значения.

"И вот что мне теперь делать, а?" - Якушев смотрел на инсталляцию из трёх несвежих жмуров и одного "козла". Идей не было никаких, кроме как послать всё это по известному адресу, вернуться в часть и завалиться спать, вот только вспомнилось, что возвращаться-то ему и некуда.

"А сношайся оно конём!" - Артёма охватила злость. Злость на всё случившееся прошедшей ночью, злость на всё, что случилось в последние полгода, злость вообще на всё, что связано с Аномальными. На их загадки, на их непонятности и, до кучи, на гнусную погоду. Вытащив из салона машины третьего покойника и усадив его рядом с двумя другими, Якушев залез внутрь, опустил передние сиденья и закрыл дверь, попутно удивившись отсутствию неприятных запахов. То ли автомобиль неплохо проветривался, то ли господин Бронштейн отошёл к праотцам настолько давно, что амбре успело выветриться естественным путём.

"Что тут у нас? - Артём проводил инспекцию содержимого салона. - О, водочка. Уже не так всё печально. Ну, за тех, кто не дождался помощи".

Горячительное пошло легко. Тут же обнаружилась выцветшая початая пачка каких-то старых, и скорее всего, дешёвых, сигарет.

После третьего глотка шум в голове не изменился, мухи не исчезли, однако начало клонить в сон. Укутавшись найденными в салоне двумя пыльными шерстяными одеялами, непонятно почему там оказавшимися, он закрыл глаза. Стало тепло. Последней его мыслью было, что если куда теперь и идти, так только на паперть. Неизвестная иконка на экране компа несколько раз моргнула и сменила свой цвет на красный.

Глава 2.

- Вот такая фигня опять, Борис Филлипович, - Дима, ещё некоторое время назад известный под кличкой Хендрикс, пил крепкий чай вприкурку. Борщевский явно уже составил своё мнение о происходящем, однако пока что делиться им со своим заместителем не спешил.

Борщ уже который раз пытался сопоставить нынешнего Диму с тем отвязным сталкером Хендриксом, каким тот был некоторое время назад, но снова и снова убеждался, что общего у этих людей практически ничего нет, хотя, без сомнений, это был один и тот же человек. Спустя три месяца после "возвращения" Гвоздя, Борщевский однажды утром обнаружил в своей электронной почте письмо, отправленное через какой-то совершенно левый почтовый сервер, находящийся чуть ли не в Африке. Писал некто Михалёв, и из его слов следовало, что у него к Борщевскому есть дело, которое обсуждать следует исключительно в приватной обстановке. Вызванный в качестве придворного консультанта по делам особой мутности Витальич, прочитав то письмо, ни секунды не медля сходу заявил, что ехать надо, поскольку такую возможность упускать нельзя. Правда, что это за возможность, он уточнять не стал.