Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром Страница 104

Слава богу, все чисто. Обычный фон.

Он сел на ближайший камень, с кривой улыбкой посмотрел на Ларису снизу вверх, закурил.

— Порядок. Еще чуток поживем…

Потом они продолжили обход плацдарма.

— Вот почему они своих не хоронили? Или хоронить некому было?

Рассуждая вслух, чуть громче, чем обычно от пережитого и благополучно миновавшего страха, Левашов шел по смертному полю, но не находил ничего, кроме костей. Ни оружия, ни снаряжения, ничего, что имеют при себе в походах люди, хоть военные, хоть штатские. И сгоревшие машины — а это были именно боевые машины, а не грузовые, скажем, контейнеры, тоже ничего не объясняли. Размером с тяжелый танк, но ниже и шире, они пострадали настолько, что невозможно было понять даже способ их передвижения. Горела не только органика, горел и металл, застывая по бортам тяжелыми каплями.

— Чем же это так? Термитом, что ли? — удивлялся Олег.

— Давай уедем, не могу я здесь… — просила Лариса.

— Да ты что? Костей не видала? Мы же затем и ехали… Странно, что даже пуговицы никакой не валяется! — злился Олег.

Лариса наконец вспомнила, что она историк.

— Тут как раз ничего странного нет. У нас тоже в древности на полях величайших сражений почти ничего, кроме костей, не оставалось. Живые все подбирали подчистую. Даже на Куликовом поле нашли не больше десятка мечей и шлемов…

Наконец они вернулись к снегоходу и, отъехав километров на десять ниже, остановились на ночевку.

Обычно Лариса спала на заднем диване в салоне, а Левашов устраивался в моторном отсеке, на плоском кожухе двигателя, покрытом толстым поролоновым чехлом. Но сейчас Лариса не могла уснуть. Чернота ночи вплотную обступила машину, заглядывала в панорамные окна, и ей казалось, что тени, еще более черные, чем ночь, скользят за тонкими алюминиевыми бортами, приникают к стеклам, шуршат и поскрипывают жестким снегом. А закрывая глаза, она вновь и вновь видела безбрежное поле скелетов.

Левашов услышал, как Лариса встала и, ударившись в темноте обо что-то, от боли шумно втянула воздух. Он протянул руку, включил плафон.

Лариса в теплом тренировочном костюме, заменяющем ей пижаму, стояла в проеме двери и щурилась от внезапно вспыхнувшего света.

— Потуши. Не могу я там одна…

В темноте зашелестел снимаемый костюм. Олег подвинулся на своем ложе. В отсеке было тепло, тихонько гудел вентилятор электропечки, и он обходился без спального мешка.

Лариса легла рядом. Левашов обнял ее горячее тело. Лариса сама нашла его губы.

— Только молчи, — шепнула она, прерывая поцелуй. — Вообще молчи, ни слова…

Берестин подходил к дирижаблю как учили — собравшись для броска, чуть отставив руку с пистолетом, готовый к чему угодно, даже если бы на него кинулся из-под складок оболочки гигантский паук с брызжущими ядом челюстями.

Но никто ниоткуда не выскочил, и Алексей долго разгребал груды тяжелой, похожей на прорезиненный брезент ткани. Добрался до расколотой ударом гондолы с выбитыми стеклами и увидел наконец не чудовище и не разумную плесень, а совершенно обычных людей в желтых комбинезонах. Один был безусловно мертв, потому что четырнадцатимиллиметровая пуля попала ему в живот, а второй шевелился и в беспамятстве мычал.

Стало быть, он только что самолично убил человека. Однако Берестина это почти не взволновало. Его душевному равновесию способствовало пятно обожженной и даже, похоже, закипевшей от невероятного жара почвы в полусотне метров отсюда. Отчетливо тянуло горячим смрадным дымом. Еще чуть — и была бы ему самому там могила. Да и стрелял он не персонально в этого вот неудачника, а так, по направлению цели.

Алексей оттащил живого аэронавта подальше от его корабля, осмотрел. Кроме ссадин на лице, никаких увечий не обнаружил. Скорее всего, должен жить. Присев на лобовой лист транспортера, Берестин стал ждать.

Удивительно получается, думал он. Каждая встреча с братьями по разуму сопровождается конфликтами и столкновениями. А где же ефремовское братство цивилизаций? Неужто и оно такая же прекрасная, но, увы, абстрактная мечта, как и стремление пролетариев всех стран к мировой революции?.. Но факт есть факт: валгалльские аборигены, увидев впервые в жизни посланца Земли — тут же его бомбой. Впрочем, раз бомбы у них наготове, значит, есть в кого их кидать? Весело они тут живут…

Абориген пришел в себя довольно быстро. Сел, опираясь рукой о землю, другой рукой потрогал голову.

Потом он поднял взгляд и увидел Берестина. Алексей ожидал, естественно, негативной реакции, и пистолет был у него наготове, но пилот повел себя совершенно нестандартно. Вскочив на ноги, он начал что-то быстро говорить, энергично жестикулируя и показывая то на транспортер, то на Берестина. Язык жестов был у него развит даже лучше, чем у сицилийцев, но только один показался Алексею более-менее понятным — когда воздухоплаватель приложил большие пальцы к вискам и зашевелил остальными, отставленными в стороны.

— Ну-ну… Это еще неизвестно, кто из нас кто. Чего ж ты-то сразу начал бомбы кидать?

Он показал на дирижабль, на обугленное пятно земли, на ствол пулемета и развел руками.

Услышав голос Алексея, абориген насторожился, затем неуверенно произнес фразу явно на другом языке.

— Нет, этого я тоже не понимаю, — с сожалением покачал головой Берестин. Но то, что потерпевший туземец не кидался на него врукопашную и вообще — не выглядел настроенным враждебно, сильно обнадеживало. Правда, бдительности Алексей не терял. Мало ли какие у них обычаи.

Дальнейшие действия пилота подтвердили первое впечатление. Он явно не собирался видеть в Берестине врага. Поняв, что речевой контакт не налаживается, валгаллец замолчал, подошел к транспортеру вплотную, потрогал броню, обошел вокруг, с интересом присел перед гусеницей. Обернулся к Алексею и что-то спросил.

Берестин уловил вопросительную интонацию и обрадовался. Значит, взаимопонимание в принципе возможно. Абориген сопроводил свои слова движениями рук вправо-влево. Надеясь, что понял правильно, Алексей ногами вперед нырнул в люк, нажал кнопку стартера. Из трубы с грохотом ударил столб синего дыма, и пилот невольно сделал шаг назад.

Берестин на первой скорости проехал метров двадцать, показал повороты, переключился на задний ход и вернулся на место. Заглушил дизель и вылез.

Демонстрация явно восхитила туземца, и он вновь разразился длинной тирадой.

— Нет, приятель, так у нас не получится, — ответил Алексей. — Начинать надо как-то по другому…

Он подвел летчика к дирижаблю, показал на тело его товарища, сделал скорбное лицо и вновь развел руками.

Присев перед трупом, абориген бегло осмотрел его, кивнул, поднял на руки и отнес на десяток метров в сторону. Расстегнул комбинезон и что-то вытащил у убитого из-за пазухи. Может, документы, а может — смертельный медальон. Вернулся к гондоле, вынес из нее серый цилиндр размером с гильзу стомиллиметрового снаряда, положил на грудь покойника и жестом предложил Берестину отойти подальше.

Вспыхнуло ослепительно белое пламя, будто магниевое, и все. Осталось только черное пятно обгоревшей почвы, как и там, куда упала зажигательная бомба. И больше никаких следов.

Простота похоронного обряда удивила Алексея.

— Выходит, у вас тут тоже — жизнь копейка… — сказал он.

В течение ближайшего получаса они пытались найти взаимоприемлемые способы общения. Но если абориген свободно схватывал и повторял произносимые Алексеем слова, для Берестина чужая фонетика оказалась практически недоступной.

Назвав себя и сопровождая имя постукиванием по груди, Алексей в ответ услышал длинную фразу. Ясно было, что летчик тоже представился, но из потока звуков Алексей выделил только сравнительно доступно звучащее слово «Сехмет» и повторил его, показав на собеседника. Тот ответил прежней фразой.

— Нет, это не для меня. Будешь Сехмет, и хватит. Ты — Сехмет. Так?

— Сехмет, — согласился абориген и тряхнул головой. Мол, что с тобой поделаешь…

Позже Алексей узнал, что Сехмет — не имя пилота, а часть воинского звания, в приблизительном переводе означавшее нечто вроде: «Начальник отряда из четырех боевых дирижаблей охраны Севера такой-то», но так уж и остался абориген Сехметом.

Вместе с летчиком Алексей осмотрел остатки дирижабля. И поразился, насколько интересно развивалась здесь техническая мысль. Имея самые общие познания в механике, он тем не менее сразу сообразил, что на Валгалле царил затянувшийся на многие столетия век пара. Силовая установка дирижабля состояла из очень компактной паровой турбины, работающей на топливе из серых кристаллических брикетов. От редуктора к винтам шли толстые гибкие валы. Команды с пульта управления по гидравлическим приводам передавались на рулевые машинки, отклонявшие винты в любом направлении. Турбина свободно реверсировалась. Специальный змеевик позволял нагревать газ в баллоне и маневрировать по высоте.