Джен Александер - Пустошь Страница 11

Я должна попытаться их разбудить.

– Эйприл!

Я слегка встряхиваю девушку за плечо, потом наклоняюсь и заглядываю ей в глаза.

– Ты… ты здесь?

Она не двигается, не смаргивает, не вздрагивает. Просто смотрит прямо перед собой, прижимая к груди рюкзак, точно ребенок – любимую игрушку.

Пробую расшевелить Итана с Джереми – бесполезно. Они в таком же бессознательном состоянии.

Сгорбившись, я подхожу к двери, хватаюсь за ручку, и меня бьет током. Я с криком падаю на колени, а электричество пробегает по руке и распространяется по всему телу.

Глава седьмая

Целую вечность я валяюсь на животе, корчась от боли. Когда наконец я нахожу в себе силы подняться на четвереньки, кости по-прежнему гудят. Я кошусь на дверную ручку и вонзаю ногти в ладони.

Почему такого не бывало раньше? Я выходила из этой комнаты тысячу раз, и меня никогда не било током.

Наверное, чего-то подобного следовало ожидать, но мысль о побеге так вскружила мне голову, что я позабыла об осторожности. Больше это не повторится. Я медленно поднимаюсь на ноги, стараясь делать вид, будто не чувствую ни боли, ни тошнотворного запаха паленых волос. Опираюсь о стену и задумчиво обвожу комнату взглядом.

Есть, конечно, окно над кроватью – довольно высоко, однако дотянуться реально. Можно поставить на кровать коробку, влезть на нее и открыть задвижку. А дальше что?

Я, разумеется, худая, но не настолько, чтобы протиснуться в такое крошечное окошко. Даже если бы мне удалось вылезти наружу, все равно я на втором этаже, и спуститься не по чему. А восемьдесят километров со сломанной рукой или ногой – это самоубийство.

Если я хочу выбраться отсюда, пусть один – через дверь. Я отрываю от штанины большой кусок и оборачиваю им руку. Не помогает. Меня бьет так же сильно; по крайней мере на этот раз я готова. Я распахиваю дверь и шагаю сквозь электрический барьер. Вываливаюсь в коридор и хватаюсь за перила, чтобы не упасть.

Надеюсь, входная дверь меня не подожжет…

Доверху набиваю рюкзак энергетическими батончиками и бутылками с водой. От боли, нетерпения и страха трудно дышать, и я произношу небольшую речь для поднятия собственного боевого духа.

– Я сильная, – шепчу я, продевая руки в лямки, потом затягиваю их потуже и невольно охаю – рюкзак весит килограммов двадцать как минимум. – Я сильная. Я справлюсь. Я выживу.

Прежде чем уйти, я снова поднимаюсь наверх. Долго стою перед дверью в сэйв и смотрю на лежащих внутри друзей, понимая, что у меня нет иного выбора – только оставить их здесь.

На других персонажей я натыкаюсь только через двадцать пять километров пути, когда солнце начинает садиться. Откуда ни возьмись появляются двое мальчишек и останавливают меня под полуразрушенным железнодорожным полотном. Пытаюсь сохранять спокойствие. Они обходят меня кругом, пиная по асфальту пыль, мусор и обломки зеленого дорожного знака. Оба жадно косятся на мой рюкзак.

– Что у тебя там? – спрашивает маленький тощий пацан с ярко-голубым рюкзаком за спиной. На вид ему лет десять, а судя по писклявому ломающемуся голосу – двенадцать-тринадцать. Неожиданно мне вспоминается логово людоедов, где я очнулась три года назад: полумрак, забрызганная кровью стена и кандалы – целый ряд кандалов, прибитых к плинтусу и свисающих с потолка.

Мне тогда тоже было тринадцать.

– Энергетические батончики, – отвечаю я. – Вода. Ножи – достаточно, чтобы заставить вас мечтать о смерти. Пистолет у меня тоже имеется. Если подойдете слишком близко, покажу, как им пользоваться.

Это блеф. Я уже решила, что больше не стану никого убивать. Впрочем, если моей жизни грозит опасность, я готова защищаться.

– Куда ты идешь?

– На встречу со своим кланом.

Тот, что повыше, бросает взгляд на две стены леса и тянущуюся между ними разбитую дорогу.

– Мы как раз оттуда, – сообщает он, теребя лямку моего рюкзака. – Никого там не видели.

Я отшатываюсь от него.

– Значит, плохо смотрели.

– Нам нужна еда, – говорит маленький. – Припасы у нас кончились, и наш уровень жизни…

Я не испытываю ни малейшего сострадания к человеку, произносящему эти слова. Но при одном взгляде на мальчика, которого он медленно сводит в могилу, все у меня внутри сжимается. Трясущимися руками я сую обоим пацанам по два батончика и по бутылке воды. Возможно, потом, когда меня будут мучить голод и жажда, я пожалею о своем решении. Тогда я снова вспомню этих несчастных исхудалых мальчиков.

– Надо лучше заботиться о своих персонажах, – говорю я, застегивая рюкзак. – Они же еле держатся на ногах!

Когда я углубляюсь в лес, тот, что повыше, произносит:

– Терпеть не могу этих заступников.

Каждые несколько часов я делаю короткий привал – всего на пятнадцать минут. Когда наступает второй вечер пути и за плечами у меня как минимум семьдесят километров, я заставляю себя отдохнуть по-настоящему: ложусь на траву, молясь, чтобы она не оказалась ядовитой, и стягиваю кроссовки. Ноги стерты до волдырей, и я тут же жалею, что сняла обувь.

– Еще десять километров, – говорю я вслух. – Максимум – пятнадцать. Я обязана дойти.

С первыми лучами солнца я отправляюсь в путь. И зачем я отдыхала так долго? Все равно не сомкнула глаз. Всякий раз, как хрустела опавшая листва или ветер шевелил ветви деревьев, я вскакивала, сжимая в руке пистолет.

Четыре часа спустя я все еще иду. Солнце беспощадно жжет мне шею, живот сводит от голода. Я знаю, что прошла как минимум пятнадцать километров. Все мышцы болят так, будто меня избили. Кожа горит. А я по-прежнему в «Пустоши»… Слезы катятся из моих сощуренных глаз и текут по сухим щекам, словно капли дождя. Я плачу впервые на своей памяти, и ощущение это болезненное – и душевно, и телесно. Я прислоняюсь к дереву, не обращая внимания, что шершавая кора обдирает с обгоревшей спины кожу.

И тут я замечаю, что между деревьями что-то блестит.

Долго, очень долго я просто стою и смотрю. Сосущее чувство под ложечкой сменяется нервной дрожью.

– Пожалуйста… – шепчу я.

Я осознаю, что бегу со всех ног, только когда выскакиваю из леса и оказываюсь на дороге.

Впереди пейзаж пересекает серебристый забор из проволочной сетки. Единственная ограда, которую мне доводилось видеть в «Пустоши», окружала тюремный двор для прогулок. Быть может, за этим забором тоже ждет свобода?

Я забываю о стертых стопах и усталых ногах. Пересохшее горло больше меня не беспокоит. Я бегу, размахивая руками, а горячий ветер развевает мне волосы.

Добежав до забора, я просовываю пальцы в сетку и прижимаюсь к нему всем телом. Я помню только последние три года своей жизни, и за это время я плакала дважды. Причем первый раз – минут пятнадцать назад.

Проходит некоторое время, прежде чем я достаточно успокаиваюсь и начинаю соображать. Я иду вдоль забора в поисках выхода: дырки, в которую можно пролезть, защелки – чего угодно. В шести метрах надо мной забор увит колючей проволокой – о том, чтобы перелезть через него, не может быть и речи.

Я перебираю оружие Эйприл, пока не натыкаюсь на плоскогубцы. Провожу рукой по нижнему краю забора и уже хочу ухватиться плоскогубцами за проржавевшую секцию, как вдруг у меня за спиной раздается мужской голос:

– Тебе ведь известно, что побег запрещен законом?

Глава восьмая

– Попробуем угадать, кто тут у нас: геймер-извращенец, которому захотелось поразвлечься с персонажем вне игры?

Я с такой силой вцепляюсь в забор, что тонкая проволока впивается в ладони почти до костей. Глупый, напуганный персонаж – вот кто я такая. Не знаю, заметно ли со стороны, но меня всю трясет. Остается только надеяться, что на карте имя этого парня светится зеленым, а не красным.

– Ну?

Что бы сказала на моем месте Оливия? Она управляла мной три года, а я даже не могу представить, как бы она ответила! Я запрокидываю голову назад. Смотрю на витки колючей проволоки. По спине, словно холодные струи дождя, течет пот.

– Мне просто стало интересно, что тут такое, – медленно говорю я.

Нет, Оливия ответила бы совсем не так. Она бы принялась дразнить противника – сначала спросила бы, какое ему дело, а потом потянулась бы моей рукой за «глоком». И плевать, что его пушка наверняка смотрит мне в затылок. Возможно, я бы осталась в победителях – пока мной управляет Оливия, обычно так и происходит. Однако в ту минуту, когда она заставила бы меня выстрелить, я бы увидела на его месте себя. Опять одна кровь и смерть.

Пожалуй, я даже рада, что не ответила, как Оливия: уж больно ей нравится подвергать мою жизнь опасности.

– Стало интересно, говоришь?

Несколько секунд я слышу только шорох сухой травы у него под ногами, а потом он приказывает:

– Повернись.

Последний раз, когда мне было велено повернуться, мой противник погиб, вцепившись себе в волосы. Тогда я не поняла, почему людоедша держится за макушку. Может быть, она чувствовала встроенное в мозг устройство?