Олег Верещагин - Будьте бдительны! Сборник рассказов Страница 11

Надо сказать, никто из тридцати пяти человек отряда (столько их было в начале боевых действий; сейчас осталось двадцать девять) не выглядел Рэмбо или Балуевым. Обычные молодые мужики; пара — уже не очень молодые, тройка — совсем мальчишки. Таких полно в каждом подразделении. Но даже на их фоне командир по прозвищу Дед выглядел вопиюще невоенным человеком.

— Мальчишку, значит, не отпустишь? — Дед поставил пустую кружку. — Плохой у тебя чай, надсотник, чай заваривать не умеете…

— Не отпущу, — покачал головой Верещагин. — Хоть стреляй, хоть приказ от генерала суй…

— Откуда такой приказ, если ему четырнадцать лет… — пробормотал Дед. — Ладно, может и правильно. Кемпинг мы знаем, кое-кто из моих там до войны часто бывал… Обратно вот. Если их там больше сотни, да маленьких много, да забитые все — как обратно-то идти…

— Дед, — Верещагин навалился на стол. — Как на бога молиться буду. Выведи, а? Все тебя просят. Весь город.

— Выведи… Думаешь, мало их сейчас по России — женщин и детей — вот так мучаются? — беспощадно сказал спецназовец.

— Много, — кивнул надсотник. — Но этих-то можем спасти. Дед, не выведешь — я утром дружину в атаку подниму. Все пойдут.

— Чего ты меня уговариваешь? — брюзгливо сказал Дед. — У меня-то как раз чёткий приказ. Значит — выполню. Только вот думать надо — как. Ты вот что, надсотник. Ты поди погуляй. А мне сюда пусть план кемпинга принесут, скажи там, снаружи, чтобы Барин принёс, там есть такой — скажешь, он сразу принесёт. И кипятку с заваркой, а сахара не надо — сам чай заварю, а то от ваших помоев с души воротит…

— Значитца, сделаем так, — Дед со вкусом прихлебнул из кружки чёрный, густой, как дёготь, чай — практически чифир. Поставил кружку на край карты. — Туда мы доползём, тут даже вопросов нет. Там тоже всё тихо сделаем, вот сейчас ребят проинструктирую пофамильно — и ни одна мышка не пукнет. А обратно мы поедем.

— Поедете? — Верещагин ошалело посмотрел на Деда. Тот опять отпил из кружки и кивнул:

— Ага. Я человек старый, чего мне ноги-то бить? Тут четыре километра по Хользунова. Улица не перегорожена — так, рогатки в нескольких местах. Пароли мои ребята на месте узнают. Грузовики у них там стоят на бывшем рынке, рядом. Переоденемся — да мы даже заранее переоденемся. В штатовцев. Детишек и баб погрузим. Сядем. Поедем. Шум поднимать всё равно некому будет — ну, разве что случайно. Езды тут — пять минут. Ну — шесть. А штатовцев пшеки всё равно останавливать особо не станут. Пока с начальством свяжутся, пока то, пока сё…

— Наглость, — сказал Верещагин, качая головой.

— Так это — наглость второе счастье, — заметил Дед, вставая. — Ну, я пойду готовиться. А ты, надсотник, вот что. Ты с полуночи и до трёх утра держи проезд на Московский проспект открытым. Сегодня в ночь. Ну и завтра — на всякий случай. Вдруг задержимся? Уговор?

— Уговор, — Верещагин пожал протянутую руку. И только сейчас заметил на тыльной стороне кисти Деда синие штрихи татуировки — буквы ГСВГ.

Свирепо дёргая ножом, Димка чистил чёрт-те-какой по счёту вялый прошлогодний клубень. В соседней комнате повариха — девчонка на пять лет старше него — напевала немузыкально «с Новым Годом, крошка» и по временам нагло покрикивала:

— А-рес-то-ван-ны-ы-ы-ый! Скоро дочистишь?!

— Лахудра, мочалка, блин… — бурчал мальчишка и кромсал картошку. За этим занятием и застал его Верещагин.

— Ты ещё и вредитель, — грустно сказал надсотник, останавливаясь в дверях. Димка вскинул злые глаза:

— Почему вредитель? — не удержался он.

— Потому что у нас картошки хорошо если десять ведёр. А у тебя половина в отходы уходит. Дай сюда.

Отобрав у Димки нож, он присел на корточки и начал ловко, одной лентой, снимать тонкую кожуру, почти непрерывно вращая картошку в пальцах.

— Дома не чистил, что ли? — поинтересовался он.

— У нас ножик был специальный… — Димка с интересом наблюдал за процессом и, когда очищенная картошка булькнулась в ведро, с готовностью подал новую. Верещагин засмеялся и вернул нож:

— Дочищай норму и свободен. Зайдёшь ко мне за барахлом.

— Я всего три дня отсидел, — напомнил Димка.

— А больше и не надо, — ответил Верещагин. — «Солардъ» вернулся.

— Вернулись?! — Димка приоткрыл рот. — А они…

— Вывезли сто семнадцать человек, потерь нет, — сказал Верещагин, встал и, не оглядываясь, вышел.

Димка засмеялся. Подбросил картошку, поймал её на кончик ножа. Вздохнул. Начал чистить, стараясь срезать кожуру так же, как надсотник.

И, чертыхнувшись, сунул в рот порезанный палец.

— Сержант уже не вернётся.

Димка промолчал, ощущая, как сами собой набухают губы. Потом спросил у Верещагина, неотрывно глядящего в проём окна:

— Я не знал, что его посылали… А он один ходил?

— Нет, — надсотник пошевелился, сел удобнее на опрокинутом шкафу. — Я не знаю, если честно, кто с ним был. Ещё двое ребят из его отряда.

— Может, они просто… задержались? — безнадёжно спросил Димка.

— Нет, — надсотник вздохнул. — Они… они висят на пересечении Острогожской и Херсонской, Дим.

— Как… — Димка подавился — Как висят, Олег Николаевич?

— За ребро, — тихо ответил надсотник. — За ребро на фонарных столбах они висят, Дим… Одно хорошо — кажется, их повесили уже мертвыми.

Димка отвернулся в угол. Верещагин продолжал смотреть в окно.

Где-то там, на юго-западе, в придонских плавнях, лесах и одичавших садах, ждали проводников и плана действий почти три тысячи бойцов, подошедших на помощь блокированному гарнизону Воронежа. Чэзэбэшники, сводный отряд из старших суворовцев и кадетов, кубанцы — тащившие на себе боеприпасы, немало продуктов, медикаменты. Войти в город с боями они не могли, слишком неравными были силы. Ромашов со штабом выбрал место для возможного прорыва, составил план. Оставалось одно — связаться с командованием отряда.

И при попытках установить эту связь погибли уже две группы. Первая — разведчики-десантники. Вторая — мальчишки Сержанта во главе с ним самим.

— Скоро янки опомнятся, — сказал Димка, глядя всё туда же — в угол, — и перепашут участок самолётами. Я те места знаю, там глушь, но со всех сторон дороги. Олег Николаевич, я пойду, а?

— Придётся, — Верещагин не отворачивался от окна. — Один пойдёшь?

— Нет… Зидана возьму… ой, Альку Зиянутдинова. Он в Малышево родился, всё там исползал.

— Не ходи сам, — предложил надсотник. — Пошли Альку и ещё кого-нибудь. Ты всё время сам ходишь.

— Все ходят, — возразил Димка и встал со шкафа. Поправил куртку, ремень. — Дел много. А тут такое… в общем, сам пойду. Сержант, наверное, на Песчаном Логу сгорел. Там вроде маленькое пространство, а всё открытое. Наверное, решил — перебежим. И забыл, что там пожаров-то нет, фона нет, в ночники всё видно. А мы вдоль речки пойдём, она в Дон впадает. Там дольше, зато рощи, а потом сразу садовые участки. Нырь — и на месте. Всё нормально будет. Я пойду готовиться.

— Да, — Верещагин кивнул. — Иди, потом зайдёте ко мне, я всё расскажу, как следует… Погоди, Дим! — надсотник встал. Мальчишка остановился у порога. — Это очень важно. Надо дойти. Надо, чтобы они прошли в город.

— Ой, да всё сделаем! — сказал Димка. И улыбнулся. Потом улыбка исчезла, он тихо добавил: — Сержанта жалко. Очень.

Круто повернулся и вышел из комнаты.

— Всё, — прошептал Зидан и, повернувшись на бок, вытер лицо, перепачканное болотной жижей. Подмигнул Димке. Димка подмигнул ему. Зидан подмигнул снова (он был совсем не похож на татарина, синеглазый и белобрысый), и мальчишки синхронно хихикнули.

До рассвета оставалось полчаса. Но они лежали в полусотне метров от сожжённого полевого стана, за которым начиналась садовая глушь. Оставался последний бросок, и они законно переводили дыхание после четырёх часов ползанья на животах по болоту, траве, щебню и прочим милым местам.

— Пошли, — Димка приподнялся. Но тут же присел на корточки. — Вот что… — он покусал губу, посмотрел на развалины. — Я сейчас пойду. Если позову — иди следом. А если что-то… — он покрутил ладонью. — Не вздумай лезть. Сразу уходи в обход.

— Да нет там никого, — сказал Зидан недовольно.

— На всякий случай, — строго ответил Димка. — И помни — я тебе приказал. Если что-то — сразу уходи.

— Ладно, понял, — буркнул татарчонок.

Димка поднялся и пошёл, чуть пригнувшись, к стану. Вообще-то он тоже был уверен, что там пусто (тыловой рубеж обороны интервентов остался на городских окраинах, и его они обошли по реке). Но всё-таки. Ну, просто на всякий случай.

Ему оставалось пройти метров пять, не больше, когда из чёрного широкого проёма дверей вышли сразу двое. Димка не различил ни лиц, ни каких-то знаков различия. Но угловатое снаряжение, матовый мутный блеск на шлемах — не оставляли сомнений в том, кто это такие.