Рус Агишев - Зеленый фронт (СИ) Страница 11

Поток пленных, казался нескончаемым. Люди все шли и шли, провожаемые взглядами победителей, пока победителей.

— Мне кажется, мы с вами и повоевать то не успеем, — с хрустом потянулся Отто. — Если они будут сдаваться в плен такими темпами, то по Москве мы будем гулять уже через месяц. Так ведь, Курт?!

— Иногда, Отто, мне кажется, что в твоей голове слишком много шнапса и совсем не осталось мозгов? — не поддержал шутливый тон его товарищ. — Мы с тобой уже давно воюем и я привык к твоим шуточкам. Но кто-нибудь другой может и не понять!

— А что, я такого сказал? — попытался обидеться тот. — Все это говорят! Мы скоро раздавим большевиков. Они везде бегут! Парни из соседней дивизии, что перегружалась с нами в Варшаве, вообще сказали, что у Сталина больше не осталось войск и до Москвы дорога свободна. Что тебе непонятно?

— Знаешь, Отто, не все так просто, как нам кажется. У нас ведь говорят не только про это… Ходят слухи о том, что русские настоящие фанатики и не отступают даже тогда, когда попадают в окружение.

— Ха-ха! Большего бреда я не слушал! — напарник мощно и с чувством заржал. — Вон, смотри! — взмах головой на проходящую колонну военнопленных. — Это что, по твоему, фанатики?! Смотри внимательнее! Я скажу тебе, кто это… Русские всего лишь славянское быдло, которое занимает принадлежащее нам по праву место. Только сильная раса — нордическая раса может и должна владеть всеми этими и другими территория. Быдло! Оно не умеет воевать! Ударить исподтишка, как обиженный раю или незаметно укусить, как жалкая собачонка… Ха-ха-ха-ха! И он мне говорит о фанатиках?!

Вдруг он резко замолчал, словно чем-то подавился. Курт удивленно проследил за взглядом друга. Прямо на них из колонны не отрываясь смотрел солдат, в глазах которого было столько ненависти, что становилось не по себе.

Он брел в той же самой колоне, где были точно такие же люди. Выгоревшая на солнце гимнастерка, грязно-белые спутанные волосы, устало мотавшиеся почерневшие руки — это был всего лишь один из многих сотен солдат.

— Эта скотина смотрит на меня! — не выдержал Отто, отводя глаза. — Ладно! Посмотрим!

Казавшееся грузное тело быстро перевалилось через подоконник и оказалось прямо перед пленным.

— Смотреть на меня! — рявкнул немец, тыча стволом карабина в грудь. — Ты, грязная собака, должен знать свое место! Перед тобой стоит немецкий солдат! — взбесившегося Отто, оравшего со всей дури, ничуть не заботила языковая проблема. — Твой господин!

Небритое, немного вытянутое лицо с выпиравшими скулам, было словно вырублено из камня. Это впечатление еще более усиливал налет всепроникающей пыли. Пленный стоял неподвижно, будто совершенно не понимал бросаемых ему в лицо фраз. Наконец, он слегка отпрянул назад и харкнул. Землистый плевок попал прямо на немецкий сапог.

— Ты…, ты, — багровое лицо, наводило на мысль о скором сердечном ударе. — В меня?! На!

Приклад со всей силы влетел в грудь пленному, сразу же согнувшемуся от невыносимой боли.

— Хорошо! — ровный багровый цвет сменился какими-то непонятными красными пятнами. — Еще получи!

Приклад с постоянством кузнечного молота поднимался и опускался, поднимался и опускался, превращая человеческое тело в кровавое месиво.

— А теперь слизывай! — Отто тыкал сапогом в окровавленное лицо. — Чтобы было чисто! Быстрее!

Высыпавшийся из вагона солдаты обступили обоих и весело гоготали. Их можно было понять — в монотонном пути, наконец-то, появилось хоть какое-то развлечение.

— Что, Отто, хочешь, чтобы этот русские за тобой и белье стирал? — раздался из кампании чей-то веселый голос. — Тогда не бей его больше!

— Нет, камрады, он больше по другой части! — подхватил второй, из-за реплики которого грянул хохот. — Вон Фриц из второй роты знает, что это за части!

Среди хохота чуть остался незамеченным пленный советский солдат, который с трудом встал на карачки. Из под всклоченных волос он с бессильной ненавистью оглядел врагов и… вновь плюнул.

15

— Воды, воды, — раздавался еле слышный голос из дальней части каземата. — Что вы, словно глухие, дайте же наконец кто-нибудь воды! Не мучьте! Пить! Сволочи, дайте попить…

Вокруг царил полумрак. Остро пахло потом и гниль.

— Братцы, пить, — хрипел неугомонный голос. — Сами же пьете, а я что, рыжий? Уроды!

Лежащие вповалку люди никак не реагировали на мольбы раненного. «Уже второй день пошел, — с трудом раскрыл воспаленные глаза старшина Игорь Колокольцев, единственный из еще более или менее способных держать в своих руках оружие пограничников. — Да, точно, позавчера последний раненные котелок добили. А этот с тех пор так и надрывается…».

По стене мелькнула тень, старшина нащупал рукой приклад винтовки. В дальний угол скользнула светлая фигурка. «Валька пошла, — с облегчением расслабился Игорь, откинувшись на свою лежанку. — А что толку то идти? Воды все равно нету».

— Да что это такое твориться? — вновь захрипел раненный, по-видимому, набравшись сил. — Госпиталь, госпиталь, а воды то и нет! Кто-нибудь, позовите дежурного… Я вам покажу, как глумиться над раненным солдатом… Покажу, век будете помнить.

В той стороне опять что-то зашевелилось.

— Потерпи, родненький, — зашептала медсестра, осторожно протирая влажной тряпкой лицо солдата. — Еще немного. Чуть-чуть совсем. Скоро наши придут и сразу тебя в госпиталь отправим. Там быстро на ноги поставят. Ты только потерпи!

Раненный ненадолго затих, тыкаясь, словно слепой кутенок, в шершавые руки девушки.

— Там тепло, светло, — медленно, немного растягивая слова, шептала она слегка наклонившись. — Везде чистые простыни. Чистые до ужаса, аж скрипят. Положат, тебя родимые, на кровать и вылечат. Скоро, совсем скоро.

Ее тихий голос, хоть и адресованный всего лишь одному человеку, распространялся по всему каземату. Затихли шорохи, всхлипы, скрежетание зубов — все слушали… Яркие видения близкой помощи, ослепительно чистых палат госпиталя, одуряюще красного борща — все это представало перед людьми живыми картинами, заставлявшими тянуть к ним руки и не осознано причмокивать губами.

— Мамуля, я тоже хочу в госпиталь, — вдруг раздался дрожащий детский голосок. — На белые простынке хочу полежать хочу. И к папе хочу на ручки…

Это было последней каплей, старшина чуть не застонал от бессильной ярости, охватившей его. «Все, хватит, с меня! — стучало в его голове. — Хватит этих хрипов и стонов, лучше сдохнуть!». Он осторожно встал и не обращая ни на кого внимания пошел в темный проем.

— Лучше уж при свете, чем тут гнить, — шептал он, подходя к очередному проему. — И патрон малеха есть… Пару тройку этих гадов прихвачу.

Вход в катакомбы, которые служили надежным убежищем для группы последних защитников Брестской крепости — раненных пограничников и членов их семей, располагался в глубине основных корпусов, поэтому он сильно и не пострадал.

Последние метры, оставшиеся до показавшегося светлого пятна — полу заваленного прохода, Колокольцев полз. Силы его оставили. Винтовка волочилась, глухо постукивая по валявшимся кирпичам. Наконец, сбитые в кровь пальцы ухватились за деревянный проем и медленно подтянули остальное, ставшее таким тяжелым тело. В глаза ударил яркий свет раннего июльского солнца, щедро залившего своими лучами весь внутренний двор крепости. Он несколько раз закрыл и открыл веки, пытаясь привыкнуть…

— Боже мой! — непроизвольно вырвалось у старшинаа, уже давно старавшегося не вспоминать слова молитвы. — Это же… ад.

В очередной раз война показало свое настоящее лицо. Нет, не то, что видят раскормленные генералы, присутствуя на парадах! И даже не то, что показывают в победных кино реляциях! Оно явилось без всяких прикрас — с оскалом из мертвеющей плоти и почерневшей крови из разбросанных кусков тел, с волосами из стелющегося удушливого дыма, с телом из изуродованной военной техники.

Он смотрел на бывший плац, где еще недавно проводили занятия, и не узнавал его. Вскрывшимися гнойниками его покрывали многочисленные воронки. Огромные (дотошный и удивленный немец не жалел снарядов крупных калибров) ямы с ровными вывороченными краями они полностью искажали перспективу внутреннего двора крепости. Это уже были не ровные прямоугольники и квадраты, кое-где покрытые обрызганной брусчаткой, а ломанные плоскости.

То тут то там валялось какие-то деревяшки, размочаленные взрывами до потери своего внешнего вида. Возможно, когда-то они были ящиками и верно служили пограничникам в качестве тары для оружия, или это остатки выбитых дверей и рам. Дальше, ближе к внешним стенам, выходящим на западное направление, ветер шевелил кучи грязно-серой ткани, густо наваленной на земле. Почему-то именно на них и зацепился взгляд старшинаа, с ужасом гулявшего по плацу. «Прачечную что-ли взорвали? — проскользнула мимо всего этого хаоса мысль. — На белье больно похоже…».