Архитектор големов - Макс Крынов Страница 11

Лунора — богиня Луны и Тайных Сил. Покровительница воров, разбойников, монстров и тех, кто решил перенять частичку сил иных существ и перестал быть человеком.

И, наконец, последняя в списке, но первая по значимости, а теперь ещё и единственная богиня — Ксантия. Богиня Смерти и Перехода, что бы это ни значило. Ее изображали в длинном черном платье и вуали, за которой не разобрать лица. Волосы богини были серебристые, тусклые. На тех изображениях, где Ксантия не носит вуаль, она заслоняет лицо изящным веером. Или просто стоит в тенях, и её изображение не разглядеть. Темная лошадка, которая нагнула и Крошгара с его ратью, и прочую божественную шушеру, а потом забрала силу у своих жрецов и приказала мертвецам восстать из могил.

Жрецы Ксантии избирали для своих обрядов места, где переплетаются грани жизни и смерти — кладбища, крипты, древние руины. Они обладали способностью призыва духов умерших из-за грани, или наоборот — упокоевали тех. Часто практиковали некромантию и обладали темными магическими способностями, такими как вызов призраков и контроль над теневыми силами. В храмах жрецы Ксантии помогали людям принять факт неизбежности смерти, могли вызвать душу внезапно почившего дядюшки, чтобы тот рассказал, где захоронка, или назвал своего убийцу.

После произошедшей божественной битвы, когда находящиеся в городской черте кладбища вдруг перестали быть тихим и спокойным местом, за жрецами Ксантии началась охота. Людей вешали на подвернувшихся столбах, топили, сжигали. Обезумевшие горожане готовы были рвать их руками. С тех пор о жрецах ничего не слышно. Причем обо всех жрецах — утратившие силу своих архетипов люди разбежались по местам, где их не знают, и притаились. Тот же дядюшка Бу вполнк может быть жрецом, а не авантюристом, который «внезапно завязал с приключениями».

Об архетипах подумать не успел — добрался до трактира.

Зал был набит битком. За столами общались громкие компании: место нашлось и жителям окраин, которые приходили сюда каждый вечер, и путешественникам, что желали согреться и основательно набить желудки перед тем как поспать, чтобы завтра продолжить путь.

В углу сидел музыкант с лютней — патлатый мужчина в выцветшей рубахе. Он задумчиво пощипывал струны, и одинокие звуки органично вплетались в многоголосый шум, добавляя трактиру особенной атмосферы. Дождь так и не разошелся, ветер прогнал тучи, поэтому на улице и в самом трактире было душновато. Из-за приоткрытой по случаю летней жары кухни оглушительно шкворчало и булькало, оттуда неслись волны жара и приятных запахов — повара готовили бараньи ноги.

— Хочешь сказать, что ты добыл всё это в одиночку?

Я едва разобрал слова дядюшки Бу, перед которым выложил уши гоблинов и их кинжалы. Духовую трубку, дротики и бутылки, наполненные ядом, я решил приберечь на будущее — мало ли, где мне это добро пригодится. Трубки лучше сбыть и купить новую трубку, свежую и не пользованную. Но сбывать лучше не здесь — где трубки, там и сосуды с ядом, и дротики, и неудобные вопросы, мол, почему не выкладываешь и их.

— Я ничего не хочу сказать, — громко сообщил я. — Хочу лишь продать это всё!

Дядюшка Бу кивнул головой, посмотрел на меня с возросшим уважением, и решил:

— Насчет «продать» мы не договаривались. Был уговор — приносишь вещи и платишь ими за проживание. Я могу обменять вот это, — обвел он вещи ладонью, — на десять дней проживания. Что скажешь? Согласен?

Дядюшка Бу слегка подкрутил в свою пользу, но лишь слегка — судя по цене, трактирщик не планировал наживаться на мне. Тем лучше для наших деловых отношений.

— Давайте обмен на неделю, но с полноценным питанием?

— Хорошо. Много ты всё равно не съешь, — усмехнулся трактирщик. Я тоже усмехнулся, но мысленно. Мне нужно хорошо питаться, и в еде я себя ограничивать точно не буду.

— Спасибо, — чуть склонился я, и собирался было уйти, но трактирщик решил, что разговор не закончен.

— Ты стремишься стать авантюристом?

— Верно.

В признании не было ничего страшного. Обвинить человека в охоте на монстров было нельзя. Это даже почетно — идти по пути боевого архетипа и уничтожать тварей.

— Один ходил?

— Да.

— И как давно ты ходишь за стену?

— Это мой первый выход, — признался я, чем изрядно повеселил дядюшку.

— Ох, не могу, — расхохотался трактирщик, вытирая слезы. — Лучшие группы Гильдий после обучения, бывает, возвращаются в урезанном составе, если ты понимаешь, о чем я. А ты один, в первый выход, разобрался с тройкой гоблинов. Ох, малец, повеселил! Не буду спрашивать, что случилось с прочим снаряжением гоблинов. Иди, иди.

Фраза про снаряжение меня слегка напрягла, но раз трактирщик ничего не требует, то и повода для беспокойства нет. В любом случае, хранение ядов в своей комнате не запрещается, и за такой поступок мне не будет даже штрафа. А вот если я начну применять их на людях, или хотя бы намекну, что готов это сделать, то дядюшка мигом оповестит стражников. И правильно сделает. Город очень щепетильно относится к убийствам. Живых и так не слишком много, чтобы уменьшать их количество, да ещё и в городской черте. Здесь обычный мертвец может наворотить дел, окажись он среди беззащитных горожан, а уж если подойти к выбору жертвы с умом, то после убитого останется не самая простая нежить. Я слыхал и про призраков, и даже про личей. Хотя превращение обычного человека в последних — это скорее из сказок. Очень страшных сказок, которые, я надеюсь, никогда не произойдут. Хотя, в курганах чего только не бывало…

Я вежливо попрощался и направился в свою комнату. Пока поднимался по лестнице, в голове кружилось множество мыслей.

Мой второй старт в этом городе был очень, очень хорош. Теперь у меня есть снаряжение, крыша над головой и даже кое-какая репутация с трактирщиком. В прошлой жизни я никогда не слышал одобрительного смеха дядюшки Бу, да и никто из других людей не показывал такого уважительного отношения ко мне. Если в прошлом Вяжск выглядел для меня, как город-дыра, где все стремятся друг друга облапошить, навариться на чужом добре, продать в рабство и чтобы им за это ничего не было, то в этот раз…

Хотя, в этот раз всё происходит так же. Нежить и монстры хотят меня убить, работорговцы — поймать, люди на воротах — скупить мое добро за бесценок и продать задорого. Единственное, что здесь изменилось — мое отношение ко всей этой грязи. Я давно к ней привык и научился здесь жить. Двадцать лет в этом мире не прошли даром. Теперь у меня есть самое важное, что