Ник Перумов - Череп на рукаве Страница 11

Само собой разумеется, в следующий понедельник бухгалтерия получила от «подружки» соответствующим образом оформленный «листок». Само собой разумеется, у нас с девушкой ничего не было. Я просто сказал ей, что устал и хочу элементарно побыть в тишине, посидеть на кухне и попить чайку. Ничего больше. «Танненберг», надеялся я, не дознается, как именно я провожу время. Девушка донести бы не должна — зачем ей это? Ничего не делала, смотрела себе мыльную оперу, а денежки — и немалые — в это время капали себе да капали. Кто же от такой халявы откажется, думал я…

В понедельник господин штабс-вахмистр устроил нам двадцатикилометровый марш-бросок в полной выкладке. Разумеется, с зачётом «по последнему». Разумеется, последние три километра мне пришлось тащить на закорках вконец выбившегося из сил рекрута Раздва-кряка.

А после марш-броска, едва только мы выползли из бани, меня подозвал уже наш собственный лейтенант. Командир пятого учебного взвода, где погонялой состоял господин штабс-вахмистр Клаус-Мария Пферцегентакль.

Приказание явиться мне передал рекрут из другого учебного взвода, сказав, что лейтенант ждёт меня на полосе препятствий и чтобы я поторопился. Морда у рекрута была при этом донельзя злорадная. Я знал, что меня считали «командирским подлизой» — правда, исключительно за то, что не могли со мной сравниться ни на беговой дорожке, ни в тире, ни на перекладине.

Я побежал являться.

Лейтенант стоял возле грязевого рва, жевал стебелёк. Не в обычной форме, какую носили почти все офицеры учебной роты, в полевом камуфляже, надевавшемся, только если командиру предстояло делать что-то вместе и наравне со своими солдатами.

Чётко по уставу, за шесть шагов до офицера я перешёл на строевой шаг, впечатывая каблуки в землю так, что летели брызги. Отрывисто вскинул ладонь к берету, отрапортовал.

— Вольно, рекрут, — сказал лейтенант. Выплюнул стебелёк, заложил руки за спину. — Я посмотрел твой формуляр, рекрут. Весьма похвально, должен сказать тебе. Весьма похвально. Всё сдано на «отлично с плюсом». У нас в роте давно уже не было такого рекрута. Тебя прямо для журнала снимать можно. Знаешь «Императорский десантник»? Вот там тебе самое место.

Никогда не показывай, что понял иронию или скрытый смысл. Ты — рекрут, солдат, автомат, к винтовке приставленный. Вот и веди себя соответственно.

Выкатив глаза и поедая оными начальство, я гаркнул:

— Премного благодарю, господин лейтенант!

Тот как-то не слишком хорошо нахмурился. Стянул губы в тонкую беловатую линию. Выразительно поднял бровь.

— Рекрут, — проникновенно сказал лейтенант. — Не прикидывайся идиотом. Человек с высшим образованием и высшими оценками по всем предметам просто не может быть таким. О да, ты сейчас идеальный солдат. Другие командиры взводов завидуют мне чёрной завистью. А у меня очень сильное ощущение, что я говорю с человеком, вступившим в ряды имперских вооружённых сил исключительно с подрывными намерениями.

Я молчал. И лишь усердно пялил глаза.

— Что молчишь, рекрут? Язык проглотил?

— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, не могу знать, что говорить! Вы ведь не задали мне никакого вопроса, господин лейтенант.

— Ишь ты! — усмехнулся лейтенант. — И верно, не задал. Университетский диплом не скроешь. Хорошо, рекрут. Вот мой тебе вопрос — можешь ли ты доказать, что вступил в ряды не с подрывными целями?

— Никак нет, не могу, господин лейтенант, — отрапортовал я. — Осмелюсь доложить, господин лейтенант, невозможно доказать существование несуществующего. Но точно так же невозможно доказать его несуществование. Я стараюсь быть хорошим рекрутом, господин лейтенант, вот и всё. Вы знаете, что я уже не наследник семейного дела и капиталов. Мне остаётся только искать счастья в иных местах. А Империю я полагаю как раз таким местом, господин лейтенант.

— Твой отец лишил тебя наследства, я знаю, — кивнул головой лейтенант. — Особый отдел проверил это обстоятельство особенно тщательно. Ты действительно вычеркнут из всех бумаг. Твои акции переведены на второго брата, Георгия. Всё верно. Но ты — образованный, имеешь опыт работы. Почему не попытался устроиться к кому-то другому? На Новом Крыму немало процветающих морехозяйств, пусть даже и не столь обширных, как латифундия твоего почтенного батюшки.

— Осмелюсь доложить, никто не принял бы меня на работу, господин лейтенант. Сделать так — нанести несмываемое оскорбление всей моей семье. С моим уважаемым отцом стараются не ссориться. Считается, что ему виднее. И если он не доверил управление семейным делом мне, почему же должны доверять другие?

— Резонно, — кивнул лейтенант. — Но необязательно сразу же становиться главным управляющим. Можно начать снизу. Доказать, проявить себя… А потом, глядишь, И твой отец изменил бы мнение.

— Господин лейтенант, мне… мне скучна коммерция. Я не хочу бултыхаться в садках и пересчитывать молодь.

Рыбу я предпочитаю в варёном или жареном виде, но никак не в живом и плавающем. Лейтенант кивнул.

— Ладно, рекрут. Считай, что ты меня убедил. Пока не появилось прямых доказательств измены, я особистам тебя не отдам. А то они уже рвутся в бой… со своими оперативными разработками.

В его голосе звучало плохо скрытое презрение — извечное презрение боевого офицера неважно какой армии к секуристам и сигуранцам всех мастей и калибров.

— Ты на самом деле хороший рекрут, — сказал он, пристально глядя мне в глаза. — Ты хороший рекрут, так не становись же плохим шпионом.

Салим — Баклану. Прибыл. Устроился. Салим.

Баклан — Салиму.

Ничего не предпринимать вплоть до специального указания.

Искать контакты в верхах. Баклан.

Сказать, что в казарме меня не любили, — значит ничего не сказать. Не просто не любили — тихо ненавидели. За что? — за всё. Что мог отжаться от пола пятьдесят раз и не запыхаться, сделать «подъём переворотом» тридцать раз, когда у остальных едва-едва два-три раза получалось. Что ни разу не запутался в последовательности сборки-разборки штурмовой винтовки и на стрельбах выбивал девяносто очков из ста с предельной дистанции. Я старался не терять бдительности. «Темная» — дело такое, что и чемпион мира по рукопашному бою не справится. А я, само собой, чемпионом не был.

В учебной роте «Танненберга» было пять взводов. По пятьдесят пять рекрутов в каждом. Пятьдесят пять рекрутов, штабс-вахмистр и просто вахмистр, его заместитель. Во взводе — пять отделений, по десять человек, и одиннадцатый — командир. Ефрейтор. Из рекрутов. Получающий пятнадцатипроцентную надбавку к окладу жалованья и имеющий право на два дополнительных дня отпуска. Достаточно много, чтобы к этому стремиться.