Дмитрий Старицкий - Вверх по течению Страница 12

Вздохнув, я при свете костра принялся пришивать галуны на гоцевские обшлага. Уговор дороже денег.

6

Наш обоз догнал батальон только на перевале, где тот должен был построить укрепления для горных стрелков. Горная дорога представляла собой сплошной серпантин с пологим подъемом: километр вправо — три километра влево и наоборот. С одной стороны обтесанная гора, с другой — крутой склон до нижнего витка серпантина. Но это была дорога, построенная людьми, а не горная тропа. На ней вполне могли разъехаться без напряжения две повозки, следующие в разных направлениях. Как представишь себе, сколько сюда вбухано ручного труда, так страшно становится.

— Десять лет эту Горно-винетскую дорогу строили, — пояснил мне юнкер Клевфорт, когда перед сном мы вместе любовались красивым горным закатом. — Она имела статус общеимперской стройки под личным патронажем императора. Все для того, чтобы не возить южные товары морем в обход всего континента, да еще чужими кораблями. Хотя бы только для южных районов страны. Да, ты прав, ручками всё, ручками возвели, а горы рвали черным порохом. Поначалу сюда согнали каторжан, но потом поняли, что те будут ее строить до возврата богов. На этой дороге и родились военно-строительные батальоны. Как раз реформа прошла о всеобщей воинской повинности, а требования к человеческому материалу в боевых частях повысилось. Куда-то надо было деть толпу безграмотных призывников, желательно с пользой. Но теперь нас будут использовать не только для строительства таких стратегических объектов в тылу, но и для полевой фортификации — как говорят штабисты, готовить так называемые «заранее подготовленные позиции».

— Осмелюсь спросить, господин юнкер, а какова ваша инженерная специальность? — задал я давно меня интересующий вопрос.

— Я архитектор от фортификации, а товарищ мой будет инженер по возведению военных зданий и сооружений. Через год, когда дипломный проект в академии защитим, — не чинясь, ответил Клевфорт. — Просто пойти производителем работ на стройку мне семья бы не дала. Даже под офицерскими петлицами. Невместно старой имперской аристократии иметь дело с грязной стройкой, как простому купцу-подрядчику. А архитектор — это даже где-то благородно, — засмеялся он. — Зáмки там проектировать… Воздушные на песке. Романтика рыцарских времен. Что еще хочешь спросить, я же твой вопрос в глазах вижу?

— На присяге наш маркграф сказал, что мы можем в армии бесплатно обучиться грамоте. Это правда? — выпалил я.

— Истинная правда, Савва. Как обустроимся, так и начнем заниматься с теми, кто желает. Это наша юнкерская обязанность помимо инженерной практики. А когда нет юнкера, то все зависит от желания офицеров роты взять на себя такую дополнительную нагрузку. Как прибудем в расположение, так денька через три-четыре подходи, что-нибудь придумаем. Только учти, вся учеба будет за счет твоего свободного времени, которого у солдата и так негусто. Так что большого наплыва в классы я не ожидаю.

— Тогда не забудьте, господин юнкер, — столбил я халяву, — я первый на очереди за грамотой. Не только рецкой. Желательно было бы мне еще и общеимперский язык освоить.

— Желаешь сделать карьеру после получения гражданства? — поднял юнкер бровь.

— Карьеру? — удивился я. — Не думал пока над этим. Я кузнец, пока меня это устраивает, раз мои изделия востребованы.

— Понимаешь, Савва, — просвещал меня аристократ, — последние десять лет, пока росла армия, все простые фабричные изделия: подковы, пилы, лопаты, топоры — шли только на мобилизационные склады. Но когда-то они заполнятся, и поток фабричных кузнечных изделий хлынет на рынок. И многих кузнецов фабриканты разорят низкими ценами. Такова правда жизни.

— Осмелюсь возразить, господин юнкер, — вставил я свою монетку, — видел я эти фабричные подковы на наших стирхах в обозе. Никакого сравнения с моей работой. Железо мягкое, качество ковки паршивое. Особенно зимних подков, с ввинчивающимися шипами. Мои подковы стоят всего в два раза дороже, но зато ходят минимум в четыре раза дольше. А крестьянин деньги считать умеет.

— Это пока — пока большинство фабричных изделий казна забирает прямо со станка, — возразил юнкер. — А потом, когда дойка казны закончится, фабриканты цены резко снизят. Вот увидишь. И имперское правительство их в этом поддержит. Потому как пока армия на гужевом транспорте, то на случай войны правительству необходимо иметь в стране налаженное производство сразу, а не через некоторое время. По крайней мере, пока не перейдем на другой транспорт.

— А что, есть и другой транспорт?

— Есть, — просветил меня юнкер. — И это не только железная дорога, которая уже разорила многих ломовых извозчиков, промышлявших перевозками между городами. Появились рутьеры — паровые машины, которые ходят по обычным дорогам и везут за один раз груза столько, сколько и дюжине стирхов не потащить. Однако, — обратил юнкер мое внимание на заходящее солнце, — скоро резко стемнеет. Пора нам укладываться, а то в темноте как бы с горки не сверзиться.

Ночевали прямо на дороге, потому как движение по ней в любую сторону прекратилось с момента объявления империи войны со стороны Винетии. А говорят, что оно было достаточно оживленным. И каждую половину дневного перехода в скалах были обустроены «карманы» и гроты для отдыха проезжающих. Чтобы они не мешали движению. Но мы спешили на соединение с батальоном, и не всегда наши стоянки совпадали с такими удобствами.

Кузнец, мой прямой начальник, когда я ему пересказал свою беседу с юнкером, вообще меня озадачил, когда заявил, что эту дорогу построили прямо на древней контрабандной тропе, чем кучу горцев если не разорили, то сильно обездолили.

— Пришлось многим переквалифицироваться в обычных торговцев и платить эти проклятые пошлины, придуманные подземными демонами, — сплюнул Гоц тягучую бурую слюну от жеваного табака.

Первое, что я увидел на отведенном в расположении для кузни месте, когда мы наконец-то догнали батальон, так это кучу поломанного и покореженного шанцевого инструмента, ожидающего ремонта.

— Вот я и дома, — радостно заявил Гоц.

— Не вижу, чему радоваться, — почесал я затылок под кепи, оглядывая будущий фронт работ.

— Тому, паря, что не придется нам долбить камень, пока у нас есть работа по специальности, — Гоц поднял указательный палец в зенит. — Учись, пока я жив, как надо устраиваться в армии. На сегодня у нас только одна забота — обустроить свой быт и разобрать фуру. Но завтра нам уже придется показывать усердие в труде. Повторяю для тех, кто только что с горы за солью спустился: не усердно трудиться, а показывать усердие. Усек?

«Вот, черт… — усмехнулся я. — Миры разные, а армии везде одинаковые».

Начав разбирать на следующее утро нуждающийся в ремонте шанцевый инструмент, немало поразился, как это вообще можно так железо руками погнуть? Ну ладно еще лопаты, хотя они тут еще не штампованные, а кованые. Но кирку?..

Взял, перевернул инструмент неповрежденным концом и, отойдя метров на пять от полевой кузни, воткнул эту кирку в землю. Мдя… Земелька-то, как в горном Крыму. Пополам с камнем, и будто ее еще утрамбовали тяжелым таким асфальтоукладчиком. То-то тут нормальные деревья не растут, только колючие кусты.

Кирка была типа обушка — с обоих концов острая. Подумал — все равно нагревать и ковать — и переделал ее в привычную для русского человека кирку-мотыгу.

Пришел Гоц. Посмотрел на мое изделие. Почесал затылок и спросил:

— А расплющил на кирке конец зачем?

Пришлось объяснять, что острым концом можно в таком грунте только неглубокие дырки наделать, а вот мотыгой все это потом очень удобно отколупывается, и остается только совковой лопатой подобрать.

— Сам придумал? — посмотрел на меня ефрейтор с подозрением.

— А то, — ответил я не без гордости, потому как на бадонском хуторе самолично переделал аналогичный инструмент после похорон брата кузнеца. — Думаешь, на нашей горе земля лучше?

— Ладно, — согласился со мной батальонный кузнец, взявшись раздувать мехи горна. — Хуже не будет. Один же конец остается по-прежнему острым. Работаем. — И тут же выдал нечто обратное: — И не так, как ты взялся, словно тебе сдельно платят, а так, как я сказал вчера. Изображаем… Нам этой кучи ломаного струмента надолго хватит, а там еще подбросят. А служба между тем каждый день идет. Где смысл надрываться?

— Не получится, — ответил я ефрейтору. — Было бы мирное время, я бы со всей душой с тобой согласился, но сейчас идет война. Не построим вовремя укрепления на перевале, вынесут отсюда винетские горные стрелки наши войска, и будем мы с тобой ударно вкалывать, но уже в плену за пайку скудную. Ты этого хочешь?

Кузнец забрался под кепи всей пятерней.