Андрей Смирнов - Возрождение Бога-Дракона Страница 12

Я поздоровался — сначала с герром Рихтером, затем с Густавом.

— Присаживайся, Дил, — герр Рихтер кивнул на пустовавшее кресло, расположенное напротив и справа от стола (то, которое занимал Густав, находилось слева). Я последовал приглашению, гадая, для чего меня вызвали. Появилась какая-то пугающая аномалия, которую требовалось изучить? Чудовище, которое нужно уничтожить? Сильный и харизматичный лидер, занимающий высокий должностной пост, чью волю требовалось сломать? Своих воспитанников герр Рихтер готовил для самой разнообразной работы. Моя работа меня вполне устраивала.

Недолгое молчание завершилось, когда герр Рихтер взглянул на настоящего хозяина кабинета и произнес:

— Расскажи ему.

Густав не стал ходить вокруг да около, а просто сказал:

— Мы думаем, что взорвать в поезде пытались тебя.

— Меня? — Я фыркнул. Предположение выглядело нелепым. У меня не было врагов... по крайней мере, готовых совершить такое покушение. Нет, конечно, многие меня недолюбливали. Некоторые даже ненавидели. Но способных на такой поступок... нет, таких я не мог припомнить.

— Давай сначала. — Сухо произнес герр Рихтер.

Я быстро спрятал улыбку. Пусть это и нелепость, но демонстрация пренебрежительно-легкомысленного отношения к словам этих двоих может привести к тому, что меня воспримут как бестолкового подростка и вовсе не захотят делиться какой-либо информацией. Меня такой исход совершенно не устраивал. Тем более, что им, похоже, было что сказать. Пусть даже сделанные ими выводы и неверны, но были же какие-то факты, которые привели их к этим выводам? Ну что ж, послушаем...

— Да, начнем сначала. — Густав вздохнул. — Думаю, ты еще не забыл то происшествие в декабре, когда в мексиканском ресторанчике тебя едва не пристрелил снайпер?

— Не забыл. — Я по очереди посмотрел на Густава и герра Рихтера. — Но мне сказали, что целью был не я, а какой-то мелкий мафиози. Которого, собственно, и убили. А я лишь случайно оказался на линии огня.

— Да, я помню, — Густав устало протер глаза. — Такова была первоначальная версия. Убит Энрике Флечтон, когда-то — обычный сутенер, а ныне... или, точнее, перед смертью — владелец нескольких публичных домов в Центральной Европе. Что мы должны были подумать? Человек с кем-то не поделился, за что и был убран. Однако во время расследования...

— Стоп. — Сказал я. — А почему мне об этом рассказываешь ты, Густав? Насколько я помню, расследованием занялась ВЕСБ как раз по причине того, что в ходе этого преступления едва не был убит ученик школы «для особо одаренных», а вся информация, связанная с ШАД, считается засекреченной...

И я опять посмотрел на герра Рихтера.

— Мы вели расследование, — произнес мой наставник прежде, чем успел ответить тот, кому формально адресовался вопрос. — Но Густав решил проявить инициативу. — Усмешка. — Начав собственное расследование и, по сути, повторив путь моих людей.

— Вау!.. — Сказал я. А что я еще мог сказать? То, что казалось мне до сего дня досадной неприятностью, привлекло внимание мощнейших государственных организаций. Какие ресурсы, сколько десятков людей было задействовано в этих двух расследованиях, одно из которых, если верить Рихтеру, дублировало другое? Чрезмерно серьезное отношение к смерти сутенера вызывало недоумение. Что же они там накопали?..

Я опять посмотрел на Густава. Он казался смущенным. «Решил проявить инициативу...» Выходит, ему намекнули, чтобы он не лез в это дело, а он полез и начал копать сам. А может быть, поэтому мы сейчас вообще разговариваем? Если настоящей целью снайпера должен был стать не Энрике Флечтон, а я сам, мой наставник мог и умолчать об этом. Из самых лучших побуждений. Просто, чтобы обезопасить меня... и себя. Я ведь отреагирую остро, это и ежу понятно. А затем, оказавшись один против сильного и многочисленного противника, перестану выбирать средства борьбы. В результате мой «адекватный ответ» на угрозу может стать таким, что привлечет слишком много внимания, начнется шумиха, люди с паранормальными способностями перестанут быть достоянием одних фантастических фильмов и книг, засветится ШАД — в общем, произойдет много такого, чего герру Рихтеру совершенно не хотелось бы. Поэтому лучше мне ни о чем не сообщать, выдвинув успокаивающую, но насквозь фальшивую версию событий. Уверен, именно так он и мыслил. И этот план прекрасно работал до тех пор, пока в дело не влез Густав, с его нелепым чувством долга и еще более нелепым желанием во что бы то ни стало оказать мне услугу, способную уравновесить то, что когда-то сделал для него я. Слишком много людей оказалось вовлечено, чтобы скрывать все это и дальше... особенно теперь, после взрыва в поезде. Тут наметилась еще одна цепочка интересных размышлений, но додумать ее я не успел, потому что Густав, наконец, оборвал затянувшуюся паузу, откашлялся, и продолжил:

— Людей, которые крышевали бизнес Энрике, он вполне устраивал. С конкурентами он также договорился о границах. Было подозрение, что его могли заказать по личным причинам, но после тщательной проверки отпала и эта версия. Конечно, мы что-то могли упустить. Самого снайпера так и не нашли, и сомневаюсь, что когда-либо найдем. Не думаю, что он до сих пор жив.

— Не пойму, — сказал я. — Так что же заставило вас думать, что этот сутенер был не целью, а случайной жертвой?

— Это же очевидно, Дильгерт, — вполголоса произнес мой наставник. Я хотел спросить, что именно ему очевидно, но не успел, потому что герр Рихтер вдруг отодвинул ящик стола, молниеносным движением руки схватил лежавший там пистолет и выстрелил мне в голову.

Нет.

Выстрела не было.

Мир стал неправильным в тот момент, когда его рука еще только начинала движение к лежащему в ящике и уже снятому с предохранителя оружию. Снайпер, стрелявший два месяца тому назад, был слишком далеко и не оставил мне выбора — чтобы выправить «вывих мироздания», я мог сделать только одно: уйти с линии огня. Сейчас же выбор был. Не обязательно было уклоняться, чтобы остановить источник дисбаланса в окружающем пространстве и вернуть все к исходному равновесию. Сила вырвалась из меня еще до того, как палец герра Рихтера коснулся курка — навстречу угрозе. Он нажал на курок, но выстрела не произошло. Осечка. Еще осечка. И еще.

Герр Рихтер улыбнулся, поставил пистолет на предохранитель и убрал его в кобуру под мышкой.

— Помнишь наши уроки? — Спросил он. — Бои вслепую?

Я кивнул, хотя моего ответа, в общем-то, и не требовалось.

— Ты чувствуешь угрозу лишь в том случае, если желание переходит в намерение, которое приводит к действию. Просто желания убить тебя ты не ощутишь или, максимум, почувствуешь чужое раздражение. Да что я говорю! Большинство обитателей ШАДа — может быть, все, кроме Бьянки — мечтали о том, чтобы поставить тебя на место. Но ты реагировал только тогда, когда желание переплавлялось в поступок. Пока кто-то сидел в уголке и тихо ненавидел тебя, ты не обращал на него внимания. Но стоило кому-то схватить вазу и швырнуть тебе в голову — ты сразу отвечал. Видимо, в тот момент, когда желание перестает быть просто «хотением», становясь намерением, ищущим способа немедленно воплотиться, мозг агрессора излучает какие-то особые волны, которые ты — на внесознательном уровне — улавливаешь, переводишь в понятный для себя образ «неправильного мира» и реагируешь в ответ.

В этом что-то было... Но с вазой он переборщил. В меня никогда не кидали вазой. Не помню такого. Один раз кинули стаканом. Кстати, кидала Бьянка, и ее я простил. Тем более, когда стакан лопнул в воздухе, осколками ей порезало щеку и руки, и пришлось срочно звать школьного врача, чтобы она не истекла кровью. Еще раз, помню, бросили обломок кирпича... Он тоже лопнул на середине полета.

— Ты бы почувствовал угрозу лишь в том случае, если бы тебя собирались убить, — продолжал герр Рихтер. — Именно тебя, а не какого-то там сутенера. Более того, если бы стреляли в него, а ты случайно оказался бы на линии огня, твоя интуиция могла бы и подкачать.

— Это единственный аргумент в пользу того, что охотились именно на меня или есть еще?

— Профессионализм исполнения. — Опять заговорил Густав. — Оружие, которое мы нашли на месте, подготовка преступления, сокрытие следов — все это говорит о высоком профессиональном уровне как исполнителя, так и организатора. Такое убийство стоит больших денег. Слишком много за бывшего сутенера. Если бы Энрике действительно хотели убрать, наняли бы какого-нибудь безработного византийца, который за сотню крон пристрелил бы его на автостоянке. Большего он не стоил.

На некоторое время в разговоре образовалась пауза — мне давали возможность обдумать и усвоить все вышеизложенное. Пришла мысль, что вообще-то, до сих пор у меня не было причин не доверять выводам Густава и герра Рихтера. Кроме того, я давно привык жить в атмосфере враждебности и страха, которые время от времени выливались в агрессию, направленную окружающими меня людьми на то, что внушало им страх. Другими словами, на меня. Люди боялись того, чего не понимали и что не могли контролировать; мне было наплевать на их правила, на их мораль, религию и этику; я был опасен для них и за прошедшие годы (а может быть, века? ведь это была не первая жизнь и сильно сомневаюсь, что в предыдущих я был более благодушен) свыкся с их ненавистью и враждой: такое отношение казалось привычным. Поэтому идея о том, что кто-то охотился лично за мной, действуя с максимальным профессионализмом, что кто-то не достиг успеха в организации моего убийства лишь потому, что сыграли такие факторы, появления которых охотник не мог предвидеть — эта мысль не показалась мне чересчур странной.