Владимир Михайлов - Решение номер три (Сборник) Страница 12

– Вовсе нет, – сказал оператор обиженно. – Когда-то она была такой вся – кроме узких полосок вдоль рек, но рек у нас мало. Вся история Наюгиры – это борьба за оживление её поверхности. Сейчас таких баз, как эта, уже много; но расширяются они медленно. Поэтому нам и нужна помощь других миров. Вот вашего, например.

– Но все почему-то отказываются сотрудничать с вами? Ничего удивительного; если только на Терре узнают о вас хотя бы то, что знаю я, то вряд ли найдётся хоть один человек, которому придёт в голову иметь с вами дело.

– Возможно, вы и правы, доктор Кромин, – если узнают только то, что знаете вы. Но вы успели узнать очень немного – а понять и того меньше. Вот если вы узнаете по-настоящему много о нас – тогда, я уверен, ваше мнение изменится и вы сможете показать нас так, как мы того заслуживаем. Впрочем, если даже вы не захотите… Благодаря визиту вашей делегации у нас уже есть некоторое количество наюгиров, владеющих терраной, а вскоре их будет ещё больше. Никогда не надо делать поспешных выводов, доктор Кромин; разве не этому учили вас, специалиста своего дела, на Терре? Я уверен, что и в вашем мире помимо мнений требуют ещё и доказательства, чтобы сделать вывод? Кстати, опустите оружие: оно здесь излишне. Думаю, что и вы сами поняли это.

Кромин медленно опустил оружие.

– Да, ректор, – ответил он. – Но у меня доказательств столько, что они убедят и самого нерешительного.

Он сказал «ректор», потому что именно этот наюгир только что поднялся к ним по лестнице, пройдя тем же путём, что и они сами. И сейчас стоял рядом – без охраны, без оружия, совершенно уверенный, видимо, в своей безопасности.

Порыв ветра налетел из пустыни, жаркий, шершавый и хлёсткий. Ректор поморщился. Сказал:

– Спустимся: думаю, разговор наш затянется, а этот ветер коварен и приносит болезни.

– Согласен, – ответил Кромин. – Но мне нужно несколько минут, чтобы вызвать с орбиты катер. Здесь прекрасные условия для посадки.

Он произнёс эти слова спокойно, тоном человека, владеющего положением. Да и в самом деле: он был тут единственным вооружённым, и если даже ректор привёл с собой охрану, да хоть солдат – с той позиции, что занял сейчас Кромин, можно было мгновенно поразить всякого, кто появится на нижней ступеньке узкой лестницы. А следовательно, можно было диктовать условия, одновременно дав понять, что он здесь не одинок: есть ещё некто на орбите.

– Предлагаю изменить последовательность, – невозмутимо сказал ректор. – Прежде всего наш разговор – переговоры, если угодно. А потом уже вы поступите, как вам заблагорассудится: вызовете катер или не вызовете, улетите или останетесь, сообщите вашим соотечественникам тот вывод или другой, противоположный. Заметьте: я прошу вашего согласия, хотя мог бы сказать и по-иному: в наших силах – распылить ваш катер, едва он начнёт сходить с орбиты, и это весьма затруднит ваше положение. Я даю вам возможность вести переговоры на равных; если вам угодно выбрать другой вариант – сделайте одолжение!

Ага, вот, значит, какова ситуация.

– Хорошо. Я согласен спуститься. – Кромин оглядел местность: нигде – никого, так что ждать удара в спину во время спуска вроде бы не приходится. – Вы пойдёте за мной, отставая на десять ступеней. Ступайте громко, чтобы я слышал каждый ваш шаг. На последней ступеньке остановитесь – я скажу, когда можно будет войти.

– Вы хорошо обучены, доктор.

Кромин не счёл нужным ответить. Вместо этого перевёл оружие в режим полной мощности, огня на уничтожение. И не сошел, а скатился по лестнице, прыгая через три-четыре ступеньки сразу и приземляясь на носки – чтобы железо не очень гудело. Палец лежал на клавише огня, готовый вжать её до предела, едва кто-либо промелькнёт внизу. Если его хотели захватить обманом – сейчас для этого был самый удобный момент.

Но никто не появился. Кромин соскочил с последней ступеньки, пригнулся, выглянул из-за угла; в ближайшем помещении поста не было ни души. Стремительно ворвался в среднюю комнату, в проёме отработанным движением нырнул, встретил пол левой ладонью, правая рука с излучателем была вытянута вперёд; если по нему хотели хлестнуть встречным огнём – трассы прошли бы поверху, а перенести прицел противник уже не успел бы. Но и здесь не было никого. В третье помещение Кромин заглянул уже почти спокойно. Никто не ждал его и тут.

Это как будто бы должно было свидетельствовать о честных намерениях ректора. Но не очень-то в его честность верилось. Всё говорило в пользу другого варианта.

Кромин вернулся к лестнице. Оба наюгира послушно ожидали его на нижней ступеньке, как им и было велено. Не опуская оружия, Кромин хмуро проговорил:

– Входите. Садитесь рядом.

Сам он уселся напротив, у противоположной стены.

– Ну, что же вы хотите мне сказать? Что вы – цивилизация каннибалов? Людоедов? Но это я и сам уже понял. Что ещё?

Он ожидал, что ректор хотя бы опустит глаза. Ничего похожего; наюгир по-прежнему смотрел на него – спокойно и, кажется, чуть печально. Потом медленно кивнул:

– Да, нас можно назвать и так – хотя сегодня это будет уже неточно. – Он вздохнул. – Исторически – да, это так. Нам суждено было оказаться в мире с богатейшим минеральным царством – и крайне бедным растительным, а следовательно, и животным. В течение тысячелетий мы отвоёвывали у пустыни и оживляли один клочок за другим; но и сейчас большая часть планеты такова, какой вы её только что видели наверху. Нам нужна помощь со стороны, прежде всего – помощь продуктами питания, за которые мы можем хорошо заплатить теми ископаемыми, порой очень редкими, которых постоянно не хватает в большинстве цивилизованных миров. Но нам не хотят помогать. Мы как бы поставлены вне закона. Хотя давно уже не используем себе подобных в пищу. И хотя нет такого мира, который в своё время не прошел бы через эту стадию развития. Просто остальным удалось отказаться от этого раньше…

– Если бы вы отказались! – не вытерпел молчания Кромин. – Но ведь и сейчас!

– Нет, мы не едим друг друга, я уже сказал.

– Но вы убиваете себе подобных!

– А вы? Разве вы не воюете и не казните?

– Но это совсем другое!

– Почему же? Убийство есть убийство, а уж если говорить о мотивации, то наша, я уверен, даже благороднее.

– По-вашему, убить профессора Горбика было проявлением благородства?

– Это было вызвано необходимостью.

– По-вашему, жестокая традиция – это необходимость?

– Нет. Наоборот: необходимость – это традиция.

– Не совсем понимаю.

– Между тем, всё очень просто. Наши предки долгие годы жили, не развиваясь, способные только удержать себя от вымирания. Но умнейшим из них становилось всё более ясно, что эта борьба с природой окончится нашим исчезновением. Нужно было много знаний и умений для того, чтобы начать пусть и медленно, но всё же одолевать жестокую природу. Нужно было как можно быстрее распространять и знания, и умения среди наюгиров. Те же самые проблемы, собственно, в своё время стояли и у вас – но у вас они решались значительно легче.

– Почему же так?

– Потому, что мы не могли тратить целые годы на обучение. Двадцать лет жизни было у нас чуть ли не максимальным пределом. А ведь человеку мало получить знание – нужно успеть применить его, чтобы мир продвинулся ещё хоть на крошечный шажок вперёд. Мы должны были найти способ быстрой, почти мгновенной передачи больших объёмов знаний и навыков. И мы нашли его.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что наша находка не является чем-то новым для вас – как и для остальных живых миров. У вас это было найдено ещё во второй половине столетия, которое вы называете двадцатым, и получило название «Транспорта памяти». Не стану утомлять вас подробностями; скажу только, что у вас уже очень давно узнали, что если ввести необученному животному экстракт мозга другого, обученного, – просто сделать укол – то второе животное получает всё то, что хранилось в памяти первого, поскольку в мозгу всё это кодируется на молекулярном уровне. То же самое узнали и мы. Но вы остановились на уровне животных – во всяком случае, в официальной практике, потому что у вас уже куда раньше было налажено обучение словом и показом. У вас было время, которое вы могли тратить на это, а у нас его не было – и мы сразу же пошли дальше. Перешли к людям.

– Но это же варварство! Жестокость!..

– Вы – очень богатый мир, как нельзя лучше пригодный для жизни. И потому у вас была возможность объявить главной ценностью вашей цивилизации – человека. Личность. О, вы далеко не всегда придерживались этого правила – но во всяком случае оно провозглашалось. А у нас главной ценностью всегда было – и сегодня остаётся – сохранение всей расы. Всех наюгиров. Вот почему каждый из нас со всеми нашими личными интересами – исчезающе малая величина по сравнению с миром, с нашим человечеством. Вот почему всё законодательство и всё воспитание у нас исходит из того, что наюгир рад, счастлив принести свои собственные интересы, самого себя в жертву ради блага всех. Мы обучаемся мгновенно; вы, кстати, тоже – не случайно ведь вы сразу же заговорили на наюгире. Такая методика применяется у нас более двухсот лет; и за это время мы стали жить вдвое дольше. Наше число умножилось. И надеемся на дальнейшие улучшения… Вы уже могли увидеть: наша сегодняшняя технология если в чём-то уступает вашей, то очень ненамного. А дальше…