Зеб Шилликот - Люди-тритоны Страница 12

Загнанные в глубь метеорита, пленники жили в своем ритме. Просыпаясь, они бросались в воду, выйдя из воды, находили убежище во сне. Время в подземелье словно бы растворялось. С каждым разом Джаг мог находиться под водой все дольше и дольше. Он погружался, позволял течениям подхватить себя, прикасался по ходу к кустикам голубоватых водорослей, которые приветствовали его успокаивающим светом.

Достигнув щели-"производительницы" газовых пузырьков, он набирал их полные горсти, наполняя сетку за меньшее, чем для того требовалось, время.

Что-то похожее на доверие зародилось между человеком и этими странными пузырьками. Они позволяли ему ласкать себя, иногда деформировались, но никогда не лопались. Ему нравилось проникать в центр какой-нибудь огромной грозди, чувствовать почти неосязаемую материю, катящуюся вдоль его тела, заставляющую его приятно поеживаться от тысяч прикосновений. Это был уже не промысел, а почти признание в любви.

На стеллажах "дозревания" пузырьки медленно твердели и становились перламутровыми. Но иногда пузырьки лопались, оставляя после себя лишь тонкую сверкающую пыль, и никто не мог объяснить, что являлось тому причиной.

На восьмой день, когда приятели ели, сидя у скалы рядом с водоемом, Кавендиш вдруг ударил себя кулаком по колену.

– Происходит что-то странное, – негромко сказал он. – Что-то ненормальное! Мы торчим здесь уже, наверное, лет сто, но до сих пор не составили даже приблизительного плана побега! Я уверен, что ты и думать забыл о внешнем мире, о том, что существует за пределами это чертовой пещеры! Или я ошибаюсь?

Занятый поглощением кукурузного супа, подслащенного патокой, Джаг замер с ложкой у рта и удивленно приподнял брови.

Разведчик был прав. Действительно, он, всегда такой деятельный и свободолюбивый, обожавший открытые пространства, сейчас вел себя, как примерный заключенный.

В первый вечер, пребывая в возбужденном состоянии, он обошел лагерь, присматриваясь к людям, пытаясь уловить в них нетерпение, увидеть понимающие взгляды.

Тщетно. В лагере уже образовались кланы: старожилы отгородились от вновь прибывших, а те, в свою очередь, разбились на группы. Жалкий раскол, не имевший под собой никакой реальной почвы.

Тогда Джаг решил немного выждать. Поговорить по душам с остальными пленниками не представлялось возможным, поскольку поблизости всегда находился Джетро, который, несомненно, продался амазонкам.

Той же ночью, еще не остывший от желания вырваться на свободу, Джаг бродил неподалеку от единственного, на первый взгляд, выхода: подъемника. Однако Джага постигло быстрое разочарование. Ни свисавшего кабеля, ни противовеса, – ничего не было в прямоугольной шахте, вырубленной в скале. Ее гладкие стены терялись во тьме, уходя на сотню метров вверх.

– Глухой номер, приятель, – прошептал чей-то голос совсем рядом, и Джаг непроизвольно вздрогнул.

Он даже не услышал, как к нему кто-то подошел. Обернувшись, Джаг увидел парня примерно такого же возраста, как и он сам, но тот был намного ниже его и более скромной комплекции. Длинные светлые волосы незнакомца были зачесаны назад, собраны на затылке в "конский" хвост и перевязаны ярко-красной тесьмой. На его ничем не примечательном лице застыло безучастное выражение. Но Джага поразили его разноцветные глаза – один голубой, второй зеленый, – смотревшие, казалось, прямо в душу.

Удивленный Джаг молчал, и парень кивнул в сторону подъемника.

– Все кабели, как и система подъема, находятся снаружи, – объяснил он. – Поэтому побег этим путем невозможен. Кроме того, наверху постоянно дежурит охрана.

Внимательно выслушав его, Джаг еще раз осмотрел темный колодец. Пожалуй, никому не удалось бы добраться до поверхности без соответствующего снаряжения. Да и действовать требовалось совершенно бесшумно и незаметно, что представлялось невозможным, учитывая сложившиеся в лагере взаимоотношения.

Джага охватило любопытство, и он собрался забросать вопросами своего собеседника, но тот уже исчез. Он ушел так же незаметно, как и пришел, оставив Джага в недоумении. Тот даже подумал, уж не привиделся ли ему этот светловолосый парень.

С того вечера Джаг занимался лишь тем, что нырял, стараясь как можно больше собрать пузырьков. О побеге он даже не думал, что было на него совсем не похоже.

– Ты прав, – ответил он Кавендишу. – Я не знаю, что со мной происходит, но в голове у меня пусто. У меня такое впечатление, будто все, что существует вне этой пещеры, – вторично... Я думаю лишь о том...

– ...как бы побыстрее нырнуть! – отрезал разведчик. – Я это знаю, потому что испытываю то же самое. Когда я оказываюсь под водой, я ощущаю себя таким счастливым, как никогда в жизни. Мне хочется, чтобы это никогда не прекращалось. Даже ночью я просыпаюсь от нестерпимого желания броситься в это отравленное болото. Ты понимаешь? А ведь я никогда не был любителем плавания!

Во взгляде Джага появилась обеспокоенность.

– Вода... – словно во сне проговорил он. – Из нее действительно не хочется выходить. Это как головокружение, хочется спускаться все ниже и ниже...

Кавендиш сплюнул на землю.

– Мы подпитаны наркотиком, одурманены паразитом, если тебя интересует мое мнение, – проворчал он глухим голосом. – Других объяснений я не вижу. Эти гнусные твари прививают нам свой вкус к водной среде!

Джаг опустил ложку в миску с супом.

– Думаю, так оно и есть! – завелся разведчик. – Мы подверглись влиянию медуз. Они защищают нас от яда, но постепенно берут под свой контроль наш мозг! Ты отдаешь себе отчет, что мы почти довольны своей судьбой, и что единственно важным для нас является пребывание в этом вонючем липком озере? – поскольку Джаг не возражал, Кавендиш продолжил: – Если пустим дело на самотек, то никогда отсюда не выберемся по той простой причине, что не будем испытывать в этом необходимости. При такой системе, когда нет ни ключей, ни замочных скважин, ни сторожевых собак, мы сами себе надзиратели!

Ошеломленный столь очевидным выводом, Джаг отшвырнул свою миску. Неожиданно у него пропал аппетит. Он прекрасно осознавал, что водная среда и мокрые подземелья становятся для него все более привлекательными, но понятия не имел, как от этого излечиться.

Радикальное решение проблемы заключалось в том, чтобы сорвать со спины паразита, но в настоящий момент это ничего не решало, так как у приятелей не было даже приблизительного плана побега. Кроме того, Джетро мгновенно пресечет любые их попытки бегства.

С другой стороны, если они ждали так долго...

Джаг почувствовал, как ледяные мурашки пробежали у него по спине. Никогда еще он не попадал в такую западню.

– Если мы будем бездействовать, – сказал он Кавендишу, – поверь мне, мы начнем сходить с ума, забудем о существовании внешнего мира и о том, кто мы есть в действительности.

– Так оно и есть, – согласился разведчик. – Ты видел остальных?.. Они работают, как одержимые. Ныряют, всплывают с полными сетками пузырей, снова ныряют, всплывают, и так без конца. Настоящие роботы! Ты пробовал разговорить их, вытащить хотя бы слово? Глухо! Они не отвечают! Они разучились даже ругаться! Иногда мне кажется, что они не видят и не слышат меня! Да ты посмотри, как они едят! Извиваются, словно черви, стремясь, чтобы озеро всегда находилось в их поле зрения. Такое впечатление, будто они боятся, что оно вдруг высохнет!

– Это действительно так, – кивнул Джаг. – Я никогда не слышал, чтобы они разговаривали о женщинах или о сексе, как это происходит во всех тюрьмах. Такое впечатление, что их мозги заняты чем-то более важным.

– Водой! – убежденно произнес Кавендиш. – Медузам становится неуютно от долгого пребывания на суше и тогда они внушают своему хозяину желание постоянно находиться в воде. Надо быть бдительным и все время держать себя под контролем, чтобы сохранить ясность ума. Иначе нам никогда не выбраться из этой пещеры. Джаг машинально кивнул, соглашаясь с разведчиком. Но он боялся, что стоит ему погрузиться в воду, как от всех этих доводов не останется и следа.

Опасения Джага подтвердились, потому что в течение последующих дней ни он, ни Кавендиш ни разу не возвратились к прежней беседе.

Продолжительные подводные блуждания, казалось, в буквальном смысле промывали мозги. Как только Джаг оказывался в воде, он напрочь забывал свое человеческое прошлое, человеческую жизнь, и все приключения, которые привели его сюда. Он превратился лишь в видимость человека, лишенную сознания, перестал думать и жил только ощущениями: холод, тепло, гладкое, шершавое, быстрое течение или медленное...

Его мозг тупел, слова забывались. Осязательные же способности, напротив, развились до совершенства.

То же происходило и с Кавендишем, но мужчины уже давно перестали разговаривать друг с другом. В свободное время, они бродили взад-вперед или торчали в палатке, ни к чему не проявляя интереса.