Ян Валетов - Школа негодяев Страница 13

– Ну, все вроде бы складно выходит, – одобрил Лев Андреевич. – Не скажу, что совершенно гладко, но и без чапаевщины…

Умка улыбнулся.

Рядом с Левиным и его страстью к кавалеристским наскокам тактика, которую исповедовал Сергеев, была более чем консервативна. Но на Леве лежала ответственность за сотни жизней обитателей кибуца. Он уже не был сам по себе, а, значит, обязан был стать осмотрительней, осторожней, рассудительней…

И стал.

Сергеев же оставался одиночкой.

Вернее, теперь, как и всегда до того, их было трое. Тройка. Как в старые добрые времена. Тройка – излюбленная боевая единица Конторы. Кулек, Умка и Бэмби. Умка, Вязаный и Копун. Умка, Мотл и Вадик. Не хватало только Молчуна. Он выпадал из наигранной схемы. Вообще, то, что чувствовал Умка по отношению к этому парнишке, не вписывалось в обыденную схему. До этого в схему не вписывалась Плотникова с Маринкой. Кручинин не вписывался. Их всегда учили тому, что главное это не люди, не твои партнеры по тройке, не ребята, бок о бок с которыми ты шел все годы, и даже не богоподобные кураторы, а некий высший смысл, ради которого кадеты, ежели будет сказано «надо», должны немедленно сложить головы.

Сергеев всегда недоумевал (правда, внутренне, про себя, наружу такие крамольные мысли допускать было нельзя!), почему ради высшего смысла надо умереть? Не выжить и приносить пользу далее, а именно умереть! Почему каждого из них приучали к мысли о жертвенности, о неизбежной смерти, ожидающей их в конце каждого задания? Нет, их, конечно, учили выживать, но не для того, чтобы сохранить для общества! Они должны были выжить для того, чтобы в нужный момент суметь принести себя в жертву Высшему Смыслу – сначала Партии и Империи, потом только Империи, ставшей Мифом, но остававшейся силой в реальности, а, нынче – возродившейся, словно птица Феникс из призрачного небытия. Вся их идеология представляла некую вычурную смесь Кодекса Бусидо и спартанского воспитания, сдобренной изрядно имперским высокомерием, невниманием к человеческим потребностям и имперским же презрением к чужой жизни.

То, что Сергеев сохранил способность привязываться, было несомненным браком конторского воспитания. Любовь к Империи, преданность своей касте, абсолютная беспощадность к врагам – вот те всходы, зерна которых закладывались в него с детства. Но никогда и ни при каких обстоятельствах кадет не должен был и не мог предпочесть чужих – своим. Никогда.

Прав, тысячу раз прав был Мангуст, сумевший к концу карьеры (и к концу собственной жизни!) определить в Умке качественный системный брак! В прошлые годы такого вывода было бы достаточно для смертного приговора, и его бы привели бы в исполнение при первом удобном случае. Свои бы и привели. И сами бы оплакали, накрыв гроб флагом, потому что вполне прогнозируемый покойник значительно удобнее непрогнозируемого оперативника. Система тщательно оберегала себя от дефектов. Меч не должен думать, он должен быть остр, хорошо сбалансирован, и не скользить в мокрой от крови врагов руке.

Сидя за старым столом в жарко натопленной рубленой по-русски избе, в поселении, названным чужим еврейским словом «кибуц» на самом Севере бывшей Украины, приткнувшемся к пограничным Полесским лесам, Сергеев вдруг неожиданно остро ощутил себя наследником той самой Империи, осколком прошлого. Времён, в которые ничего подобного просто не могло произойти.

Но произошло.

– Мы уйдем сегодня, – сказал Сергеев негромко, обведя взглядом собравшихся за столом соратников. – Выходим за два часа до заката. Втроем. Просьба, Лева – проход через ТВОЁ минное поле.

– Не вопрос, Сергеев, – Левин задумчиво почесал щеку. – Сделаем. Оружие?

– Вадим, займись…

– Сделаем, командир!

– Сколько человек может быть в вашем тазике?

– Четверо. Пятеро уже напряг.

– Еще одного возьмете?

– У тебя, что? Лишние люди? – спросил Умка.

– Лишних нет, но как ты на счет снайпера? Хороший снайпер, Миша! Можешь мне поверить…

– Снайпер – это хорошо, – согласился Сергеев. – Я подумаю.

– Подумай. Время есть.

В начале Умка думал, что ему показалось, но потом понял, что не ошибся. На несколько мгновений стекла в рамах завибрировали (на такое можно было бы не обратить внимание, если не прислушиваться), потом гудение пропало. Сергеев шагнул к окну, но ткнулся взглядом в маскировочную сетку, за которой мелькнула серая тень. Из низких, и тяжелых, как грязная пена, облаков вывалился выкрашенный в зимние маскировочные цвета биплан, обутый в широкие посадочные лыжи. Он планировал к земле с выключенным мотором, раскачивая коротким фюзеляжем, неуклюже, как садящийся на воду гусь растопыривший крылья и перепончатые лапы.

Сергеев вспомнил, что именно в такой манере садился, светлой памяти, Перышко – пьянчуга-контрабандист, разбившийся много лет назад, с которым Умка выбирался из затопленной Москвы (раненый, с кустарно зашитой раной на плече и совершенно обезумевший от тревоги за близких), и с которым потом возил грузы на Ничью Землю. И даже самолет у него был похожий – древний, дрожащий всем телом «кукурузник», только непонятного серо-зеленого цвета.

«Ну, вот, подумал Михаил, кто-то из ребят Саманты доставил „карету“ для Али-Бабы. Значит, уже сегодня одной проблемой станет меньше. Но ничего не закончится. Ничего».

Самолет исчез из виду – он уже скользил по полю разворачиваясь в сторону ворот, и встречающие во главе с Сэм, бежали навстречу, растягивая на ходу маскировочную сеть. Сергеев покрутил в руках небольшой пенал с закрученной крышкой, и снова положил его среди своих разобранных вещей.

Слово надо было держать, но Сергееву совсем не хотелось это делать. Только вот времени на то, чтобы мучиться сомнениями не оставалось. Он посмотрел на склонившихся над столом соратников, взял пенал, на секунду прикрыл глаза и пошел к дверям.

Али-Баба дремал в своей комнате и посадки самолета не слышал. Медики Левина напичкали его антибиотиками и обезболивающими, как собственного бойца – Лев Андреевич распорядился, значит, так надо. Глаза у араба были мутноваты со сна, но соображал он всегда хорошо – Сергеев в этом не сомневался.

Вот и сейчас: для того, чтобы навести резкость, Али-Бабе понадобилось всего несколько секунд. Сергеев сел на табурет у изголовья раненого и поставил пенал на колено.

– За тобой прислали транспорт, – сказал Сергеев. – Сегодня ты улетишь. Я сдержу слово.

Араб смолчал, только быстро, по-змеиному облизал языком сухие губы. Сергеев не отрываясь смотрел на осунувшееся лицо одного из самых разыскиваемых людей планеты.

Ну! Пора решаться…

И он решился. В конце концов, все что требуется – это всего лишь оставаться в рамках московских договоренностей, не так ли, господа – бывшие коллеги? Ты этого хотел, Жорж Данден!

– В этом контейнере – GPS – модуль. Сейчас он изолирован от внешнего мира. Его клон установлен в тайнике с нужным тебе материалом. Сам понимаешь, все, что там было я перенести бы не смог и за год, что успел – то успел, но судя по маркировке там больше 200 килограмм. Хватит с головой. Основное хранилище не ищи, не надо. И времени у тебя не будет, да и предохранился я от такого любопытства весьма основательно. В общем – не рекомендую. Пока все понятно?

Али-Баба кивнул.

– Значит, продолжаем… Вертолет там особо посадить негде. Развалины. Очень много завалов. Есть только одна точка в радиусе до полукилометра. Запомнишь?

Когда Али-Баба опять кивнул, Сергеев назвал координаты.

– Модуль вскроешь только тогда, когда высадитесь. Только тогда, не ранее, не на подлете, а только когда посадите вертушку. Его включение активизирует клон и они между собой договорятся, а сразу после этого заработает маяк. Заведется он через минуты три-четыре и даст вам направление. Это север – северо-восток, но без модуля, по одному азимуту, вы на тайник не выйдете – у них в мозгах заложен постоянный обмен «свой-чужой». Чужого оно к себе не подпустит, это плюс, но есть и минусы… Клоны устанавливают связь через спутники, а, значит, как только устройство сработает, у вас от силы 30 минут, чтобы убраться подальше. Включить спутниковый маяк в районе, который находится под наблюдением – все равно, что вставить себе в задницу зажженный новогодний фейерверк и попытаться спрятаться в темной комнате. А в том, что район мониторится, можешь не сомневаться: вас искали, и будут искать, пока не вычислят. Контору не кидают, а ты попытался и теперь у тебя проблемы. Но не у меня. Я делаю то, что обещал. И если у твоих парней что-то пойдет не так, я за это ответственности не несу.

Сергеев замолчал, опустив голову, а потом взглянул в глаза арабу.

– Теперь я хочу кое-что услышать от тебя.

– Я сделаю все, как обещал…

– Когда и как?

– Начну, как только доберусь до места.

– Как?

– Контейнерный заброс, со стороны Турции. Ты же знаешь, что у меня там свои возможности. Через Россию теперь ничего не пойдет, почему – объяснять не надо. Точки выгрузки мы оговорили. Оборудование и лекарства куплены. Сбросим все в течение недели, с низких высот. Это район ответственности ООН, а с ними мои друзья умеют договариваться. Слово я сдержу… Все будет, как обещал.