Павел Буркин - Краденая победа Страница 13

Когда до закрытых ворот осталось совсем чуть-чуть, Пратап решительно свернул на едва заметную каменистую тропку, лепящуюся к обрыву.

— Ворота ночью закрыты, — пояснил он Лачи. — Но есть боковая калитка, там стоят мои друзья. Передохнешь у меня в гостях, получишь награду — а утром выйдешь через них.

— Все вы о награде, да о награде, — надула губки Лачи. — Может быть, мне главная награда — фарангам нагадить.

— Может быть, — согласился Пратап. — Но, помогая нам, ты оказала услугу и еще кое-кому, поважнее нас. Вот они наверняка захотят тебя наградить. Вот и ворота. Эй, есть кто там? Санджар, ты? Открывай, замучился ждать…

Раздается скрежет засова — и массивная калитка. Такую не сразу разобьешь и тараном, а из пушки снизу поди попади: тут-то ее поставить негде, — отворяется. Пратапа встречают два высоких солдата с копьями и старинными, явно трофейными, аркебузами. В неверном свете факелов Пратап отмечает повернутую к входу тридцатиствольную и наверняка заряженную (если услышали стрельбу в городе) рибодекину. Если неведомые агрессоры как-то смогут сломать калитку и вломятся всей толпой внутрь, рибодекина выстрелит разом всеми стволами и — привет горячий. Тридцать небольших свинцовых ядер в упор не оставят атакующим ни малейшего шанса выжить, а увернуться в тесноте ворот негде.

— О, да ты не один, — хмыкнул Санджар. — Решил развлечься на стороне?

— Это моя жена, так что не на стороне, — хмыкнул Пратап. Жена поглубже надвинула покрывало, но из-под ткани рассматривала воинов, рибодекину, составленные в углу караулки пирамидкой мушкеты. Тоже старые, трофейные: по новому договору огнестрельное оружие Джайсалмеру производить запрещено. — А с женой можно.

— А эта красавица — тоже жена? Погодите, клянусь прекрасной Эшмини, я же видел ее у Падмалати! Как она танцевала, а пела как — и если б только пела… Пратап, ты сдурел — жене ее показывать?

Пратап хотел было рассказать о заслугах Лачи, но юная женщина дерзко приподняла покрывало, искусно подведенные глаза гневно сверкнули. Воины раскрыли от изумления рты, откровенно любуясь красавицей.

— Жена! — показала она розовый язычок. — Я, мальчики, больше, чем жена — не выдерни я их задницу из-под темесских пуль — обоих бы сейчас на части резали. Нет, у вас, мужиков, определенно не мозги в голове, а…

— Так это по тебе у храма палили, Пратап? — изумился тот, кого назвали Санджаром. — Что там было?

Пратап разом помрачнел.

— Святотатство там было, Санджар. Мы с женой шли на ночную молитву богине. А темесский святоша, который еще резидент, привел взвод северян, встал у ворот храма и начал читать проповеди. Мы с женой ему сказали вес, что о нем думаем, а он велел открыть стрельбу. Ну, я паре-тройке из них шкурку попортил, кому тальваром, кому этим вот мушкетом башку снес. Мушкет, кстати, тоже от них.

— Вижу. Таких у нас еще нет… и не будет. Оставь его тут, возьми из пирамидки любой. Если тебя с ним увидят, сам понимаешь… а с женой что?

— Ранили ее. В ногу. Заживет, ничего страшного, только домой нужно поскорее. А может, лучше к рани — у нее лекари получше, чем я.

— А как ты эту… Лачи, верно? Как ты Лачи подцепил?

— Она…

— Как, как, — нахально перебила Лачи и сплюнула. — Фаранги, гады, саму богиню оскорбили, а мальчик этот сказал им все, как надо, а потом какому-то дураку из северян башку снес. Давно бы так… Как я его могла оставить? Да и жену его жалко, ничего девчонка… Темесцы их в тупик загнали, города-то вы совсем не знают! Если б я не показала лаз, а потом не вывела бы к крепости — нипочем бы не выбрались.

— Пратап — хороший воин, — кивнул головой Санджар. — Спасибо, что выручила.

— Спасибом сыт не будешь, — усмехнулась Лачи, уперев руки в боки. — Приходи к Падмалати в заведение, там и будешь благодарить и прочую дурь про вечную любовь шептать.

— С меня бутылка… нет, три, — добавил Санджар. — Сама в гости приходи — когда мы кого из ваших обманывали?

— Там-то не обманете, а здесь… Ладно, не при замужних, — покосилась она на Амриту. Лицо Пратаповой жены закрывало покрывало, но под ним она была пунцовая, как лал-изумруд в короне махарани. Она пыталась подумать о чем-нибудь другом, но с упрямством клянчащей съестное храмовой обезьяны в голове крутились картины того, чем занимались Лачи с Санджаром. Наверное, тем же самым, чем и они с Пратапом, только… как-то по-другому, иначе почему, забывая о женах, мужчины порой ходят к куртизанкам? Санджар наконецпонял свой промах и замолчал. Только открыл внутреннюю дверь, выводящую на внутренний дворик дворца.

— Погоди, Пратап, с чего вы пошли на ночную службу? — запоздало спросил другой воин, но все трое уже не слышали.

Скрипнул засов, отодвигаемый в сторону, дверь со скрипом отворилась. Пратап вошел, отстегнул от пояса тальвар, облегченно поставил в прихожей мушкет. Жаль, трофейное оружие пришлось оставить, что ни говори, а темесский лучше. Легче, но стреляет дальше, а главное, точнее, и от него уже не спасет ни щит, ни шлем. И вместо привычного запального отверстия, куда надо ткнуть фитилем, какое-то хитрое устройство с кремнем, что само высекает искру и поджигает порох. Железо с какими-то особыми присадками. Можно не бояться, что при выстреле разорвет. А то бывает такое: может, стрелок и выживет, но изуродует его так, что мать родная не узнает, а северяне могут не беспокоиться. Узнать бы, как фаранги этого добиваются…

В первую очередь муж занялся раной Амриты. Повязка успела стать серой от пыли, пропитаться кровью, отдирать ее пришлось долго и мучительно. Но кровь уже почти остановилась, и перевязать по новой куда легче. Снедавшее всю дорогу беспокойство ослабло, ничего действительно важного пуля фаранга не повредила. Шрам, конечно, останется — но у него самого их с полдюжины, и что, жена стала меньше любить?

Теперь — Лачи. Все это время куртизанка послушно стояла в прихожей. Но сейчас никакая она не куртизанка, а дорогая гостья, избавившая его от смерти и тягостной необходимости спасать от бесчестия жену.

— Проходи, садись вон там, — предложил он, указав на циновку. Женщина грациозно уселась на предложенное место. Поскольку жене сейчас каждый шаг — пытка, принес кувшин с водой и небольшую глиняную пиалу сам. Лачи благодарно кивнула, отпила, оставив на чашке яркий след помады.

— Вы очень добры к той, кто не знает даже имени отца, — улыбнулась она. — Мы считаем родство только по матерям, а матерей я могу назвать на двадцать поколений назад.

— Так почему ты нас выручила? — спросил муж Амриты. — Ты ведь тоже рисковала жизнью.

— Разве я не сказала, почему? — вопросом на вопрос ответила Лачи. — Мне нравится, когда наглых наказывают. А фарангская наглость у всех в печенках сидит. У нас, в квартале Марджани, об этом знают лучше других, северяне постоянно ходят развлекаться.

— Что может быть нужно им от вас? — удивился Пратап. — Наоборот, они должны вам радоваться…

— Еще как радуются. Все у нас бывают, только священник этот, который там командовал — не ходит. Но что-то не верю я в его благочестие. Просто знает, что если его там застукают, начальство снимет. А что нужно от нас… Видите ли, фаранги заставляют делать такое, что оскорбляет даже куртизанку. А платят ни грошом больше, чем наши. Постоянно грозятся разгромить наше заведение. Вот и приходится… Нет, тебе спасибо, а не мне. Есть еще мужчины в славном Джайсалмере…

— Мне пора идти к госпоже, — произнесла Амрита. Она уже поняла, что Лачи меньше всего хочет соблазнять мужа, но оставить их наедине не могла. Не могла, и все тут. — Лачи, проводи меня, если тебе не трудно. Я попрошу госпожу тебя наградить.

— Я не беру не заработанное, — усмехнулась Лачи. — Но посмотреть на рани не откажусь…

— А мне пора на службу, — ответил Пратап. Протер красные после бессонной ночи глаза. — Спать хочется… Но кто будет охранять дворец, если стража будет спать?

Трое вышли из дома одновременно — они и представить себе не могли, что уходят навсегда. А ночная мгла уже редела и отступала под натиском разгорающегося на востоке зарева, и будто подергивающиеся слоем пепла угли, блекли и гасли на небе крупные звезды.

Глава 5

— Ваше высочество, — не возражаете, если я буду называть вас по-нашему? Это тоже титул принца, то есть брата или сына правителя. Принц Бахадур — звучит неплохо…

— Нет, ваше преосвященство, господин старший магистр. Не возражаю. Но почему вы явились в такой час? Неужели нельзя дать бедному, хе-хе, принцу, поспать вдосталь? Он не раджа и никогда раджой не будет.

— Как знать, как знать, — «преосвященство» задумчиво коснулся тщательно выбритого подбородка. Подбородок был волевой, тяжелый — он напоминал, что некогда его обладатель был армейским сержантом. — Все течет, меняется, как дым и иллюзия…