Проскурин Геннадьевич - Дары ледяного неба Страница 13

Но все эти мысли пришли в королевскую голову уже потом, когда король уже мчался вверх, изо всех сил напрягая мантийные мышцы и не тратя времени на поиск подходящего течения. Он достаточно силен и вынослив, чтобы достигнуть места происшествия без помощи течений, пользуясь одной лишь собственной силой.

Сзади вода расцветилась ритмичными оранжево-красными вспышками, это Роланд последовал за братом. Дуайт подумал, что Дейкстра сейчас тоже устремится помогать непонятно кому, тело вещей рыбы останется без присмотра, а это нехорошо. Если понадобится помощь лекаря, они с Роландом быстрее спустят пострадавшего вниз, чем Дейкстра поднимется наверх, он ведь совсем не так быстр, как мудр.

– Дейкстра, присмотри за телом! – крикнул Дуайт.

И одновременно с ним Роланд закричал:

– Росинант, ко мне!

Дуайт запоздало сообразил, что эту команду следовало отдать первой.

– Буцефал, ко мне! – крикнул король.

Антенну кольнула необычно яркая белая вспышка, что-то длинное и блестящее быстро опускалось навстречу, вертясь и кувыркаясь. Формой и размерами оно было похоже на селедку, но живая селедка спускается ко дну головой вперед, а мертвая вообще не спускается, а, наоборот, поднимается к небу по пути мертвых. А этот предмет – будто камень в форме селедки, одетый в блестящую селедочную чешую.

Боковым зрением Дуайт заметил, как Роланд отклонился от курса, протянул руку, коснулся загадочной селедки, и вдруг вскрикнул зеленой вспышкой боли, и вокруг него заклубилась кровь.

– Поднимайся, брат! – крикнул Роланд. – Я разберусь! Росинант, ко мне, червяк трупоядный!

Неуловимую долю мгновения Дуайт колебался, а затем принял решение. Старый и матерый рыцарь Роланд справится с любой напастью, а если даже он не справится с ней, так, значит, никто не справится. А наверху истошно голосят какие-то дети. Говард, кажется, орет громче всех, да, точно, Говард. Что же с ними случилось такое? В этом слое воды с начала времен не водилось ничего опасного. Тем более Говард такой быстрый и ловкий…

Да, все верно, неразлучная троица, Говард, Гаррисон и Джордан. Говард в центре, Гаррисон и Джордан обнимают его с двух сторон и все трое голосят в три антенны что есть силы. И кровью пахнет… Кровью?!

Откуда-то слева появились три стремительные барракуды. Дуайт крикнул страшным охотничьим криком, и внезапным испугом барракуд сдуло с боевого захода, они развернулись, не нарушая строя, и стали барражировать поодаль. Дуайт колыхнул мантию в последнем импульсе, и приблизился к юношам вплотную.

– Что случилось? – строго спросил он.

– Говарду руку отрезало! – взвизгнули на два голоса Гаррисон и Джордан.

Сам Говард ничего не говорил, а только трясся мелкой дрожью.

– Расступитесь, я посмотрю, – повелел Дуайт.

Гаррисон расслабил присоски, в лицо королю брызнул фонтан человеческой крови.

– Ты что делаешь, дурак?! – рявкнул Дуайт. – А ну зажимай артерию обратно! Буцефал! Ко мне, гнида вулканическая!

Слева донесся характерный шум, издаваемый приближающимся акулом. Дуайт повернул голову и увидел, как Буцефал перекусывает пополам барракуду-вожака, с отвращением выплевывает кровавые останки, гигантское акулье тело пролетает мимо и две другие барракуды начинают рвать на части тело своего бывшего короля. Отвратительное зрелище.

Буцефал приблизился к королю на полном ходу и в последний момент затормозил, широко растопырив все плавники и мелко подрагивая хвостом в режиме обратной тяги. Поднятая акулом волна отбросила Джордана от раненого товарища, кровь снова хлынула.

– Звал, хозяин? – спросил акул.

– Что ты творишь, дерево безмозглое?! – завопил Дуайт. – Мчись к пещере со всей дури, скажи, чтобы пленку тебе дали. И побольше! Давай, лети, хвост здесь, голова там!

Буцефал взмахнул хвостом и помчался вниз, Джордана снова отбросило, снова пролилась кровь, Дуайт рванулся к раненому юноше, отбросил Джордана и пережал артерию сам.

– Плыви-ка лучше вниз, проследишь, чтобы это дерево хвостатое ничего не напутало, – сказал он Джордану. – И поживее, а то сам видишь, помирает твой кузен.

Говарду было худо. Кто-то откусил ему руку, причем не у конца, а почти посередине, странно, что парень все еще жив. Барракуда, что ли, бешеная попалась? Нет, срез ровный, без отметин от зубов, здесь клюв поработал, причем не детский клюв и не подростковый. Кто из рыцарей взбесился?

Гаррисон стал отвечать на этот вопрос, и Дуайт понял, что задал его вслух.

– Это не укус, – сказал Гаррисон. – Мы учились управляться с петлевым течением, и Говард вдруг увидел, как с неба падает мертвая селедка. Ну, то есть, нам так показалось, что это мертвая селедка. Говард протянул руку, попытался ее схватить, а она откусила ему руку.

– Как откусила? – не понял Дуайт.

– Я не разглядел, – виновато ответил Гаррисон. – Она коснулась руки Говарда, и рука пошла по пути мертвых, а из раны полилась кровь. Едва-едва успели артерию передавить.

Дуайт почувствовал, как его беспокойство начинает перерастать в панику. Говарда, конечно, жалко, но новых детей навысиживать – дело не особенно долгое, а там, внизу, Роланд…

– Вот что, Гаррисон, – сказал король. – Говарда мы без тебя удержим, а ты плыви вниз, к лысой вершине, и поищи Роланда. Если увидишь, окажи ему помощь, а если не увидишь – найди Дейкстру, расскажи ему все и скажи, пусть бросает мертвую рыбу и делает то, что нужно сделать. Пошел!

– Так точно, – сказал Гаррисон, отцепился, перевернулся вниз головой и поплыл вниз, неловко и неумело пульсируя мантией.

– Нисходящее течение слева-впереди в пяти скачках! – крикнул Дуайт ему вслед.

Эх, молодежь, ничего не умеет, а всюду лезет…

5

Всем известно, что акулы рождают потомство иначе, чем люди. Когда любовное томление охватывает акула-мужчину и акулу-женщину, акул не вырывает сперматофор из собственного тела, а изливает из особого трубчатого плавника, называемого гоноподием. В отличие от людей, мужчины-акулы могут изливать семя сколь угодно много раз, ничуть не страдая от этого, даже наоборот, наслаждаясь. Поэтому акулы любят друг друга не раз в жизни, как люди, а сколько захотят, и маленьких акулят воспитывают не дяди и тети, а родные отцы и матери. И яйца они откладывают не в пещеры-инкубаторы, а в особые гнезда в горячих пустошах, и когда акула-мать сторожит яйца, она не теряет способности потреблять пищу, а когда из яиц вылупляются маленькие акулята, их первой пищей становится не тело матери, а принесенное отцом мясо.

Давным-давно, когда мир был молод и все живые существа умели разговарить, жил акул по имени Хельги и любил он акулу по имени Моррет. И была Моррет столь могуча, что превосходила силой многих мужчин своего племени, и любила она драться с мужчинами, показывая силу и ярость свою, и вначале многие мужчины обижались, а потом привыкли и приучились уступать ей дорогу. И король Джориан брал Моррет на охоту наравне с мужчинами ее племени, но не слушалась она приказов его и покидала строй, и рыскала по холодным пустошам в поисках следы древних гнезд, и никто не знал, отчего эти следы ей интересны. Еще Моррет любила кричать стихи и песни неприятным зеленым голосом, поэтому избегали ее другие акулы, только две подруги у нее было – Кин и Краге, причем Кин была глупа, а Краге – мудра и добра, и умела сочинять прекрасные песни, что для женщины-акулы воистину редкий дар. Моррет, впрочем, тоже сочиняла песни, переиначивая древние предания, но ее песни получались путаными и бестолковыми, и никто не любил их слушать, кроме Кин, Краге и Хельги.

Был ли Хельги велик или мал, точно неизвестно, известно лишь, что он был проворен и драчлив. Никто не знает, почему Моррет полюбила Хельги, а Хельги полюбил Моррет, но вышло так, причем в этой паре Моррет была как мужчина, а Хельги слушался ее, как женщина. Другие предания, однако, говорят, что Хельги никогда не оплодотворял Моррет, а как все было на самом деле, ведает один только Джа. Как бы то ни было, в этом предании излагается история, в которой Моррет и Хельги родили шестьдесят четыре сына и шестьдесят четыре дочери. И были сыновья их мелки, проворны и драчливы, и были дочери их велики, могучи и тоже драчливы. И никто из них не был умен.

И приплыл однажды человеческий король Джориан к их гнезду верхом на акульем короле Роберте, и сказал:

– Послушайте, Моррет и Хельги, что скажут вам два короля: человеческий и акулий. Раскройте уши пошире, и не говорите потом, что не слышали.

И ответила ему Моррет:

– Я вижу в сумке, что приторочена к твоему седлу, Джориан, вкусный и сочный кусок трескового мяса, завернутый в устричную пленку. Достань его, разверни и дай мне, потому что я скоро отложу яйца и потому голодна сильнее обычного.

– Не дело женщине-акуле указывать человеческому королю, что ему делать, – возразил Джориан на эти дерзкие слова.

– Здесь мое гнездо, и здесь я решаю, что мне делать, и что мне кому указывать, – сказала Моррет. – А кто со мной не согласен, тот людоед.