Михаил Черных - Невозвращенцы Страница 14

— А что за парнишка?

— Да работал у меня менеджером, а потом вот решил разбогатеть… Меня.

— Шутник ты. А не много — 6 % то?

— Даже мало. Моя прибыль выросла более чем в три раза. При этом потеря 6 % акций — копейки.

— И что ты собираешься с ним делать? Хотя знаю я твою, болезненную, честность…

— Не начинай — уже тысячу раз мы это обсуждали. Общая фирма должна тоже иметь ее, это к слову. А вот с этим, что ж — он заработал честно эти деньги, кстати — он исполнительный директор у меня теперь, он их получит…

— Зарплату и акции?

— Акции, 3 %, да.

— А зарплату?

— Ну он же исполнительный директор у меня, а кем он будет у нас? Ведь может — и никем?

— Хитрец! Блин — ты как был, так и остался хитрецом!

— Как видишь, моя, как ты ее называешь, болезненная честность, не мешает моей хитрости.

— Ну хорошо. Он же все равно будет своими акциями мешаться у нас под ногоми — да и мне искушение. Как ты собираешься эту проблему решить?

— А это не проблема. В том договоре, который мы завтра подпишем будет указано, что в случае, если акционер не может по каким либо причинам голосовать своим пакетом, то решения за него принимает совет директоров или более крупные совладельцы — читай мы с тобой.

— Блин — это же полный п….ц — как он такое подпишет?

— Он еще щенок совсем. Не матерые, как мы с тобой — а щенок. Подпишет. Я ему в счет аванса денег дал, специально. Пойдет сегодня кутить, не удержится — друзья, выпивка, девки — завтра будет сонный и полностью не соображающий. Подпишет что угодно. Он подпишет. А ты?

— Что я?

— Ты согласен?

— Хм… Знаешь, чтобы немного тебе подгорчить, я тоже много думал о том, чтобы слить наши фирмы. Уж больно хорошо выходит. С этой мыслью я к тебе и шел. Да и друга терять и воевать не хочется.

— Это ты о чем?

— Это чтобы ты не зазнавался и не думал что я к тебе пришел, что выдавил из меня согласие, и чтобы не появилось у тебя опасных иллюзий.

— Так что — да?

— Да.

— Ну вот и отлично, — расслабился Николай, — давай по этому поводу допьем, что там осталось. Обмоем. Разливай, Пашка!

Остатки коньяка перекочевали сначала из бутылки в бокалы, а потом и внутрь организмов директоров. Николай достал из стола открытую пачку дорогих гаванских сигар, одну сигару дал другу и одну взял себе. Закурили и некоторое время просто молчали, наслаждаясь вкусом сигары, хотя завзятыми курильщиками что один, что второй не были.

— А как ты собираешься, хм… выключить этого парня.

— Какого, а, этого-то? Да очень просто. Как говорится — есть человек, есть проблема, нет человека….

— Неужели? Я тебя начинаю не узнавать…

— Да ну тебя в баню! Как ты мог обо мне так подумать. Ты же знаешь, что я даже в полностью отмороженные, беспредельные времена никого не заказывал.

— Да знаю. Теперь ты не кипятись. Просто мне интересно, как тогда?

— Да все намного проще. И чище. И дешевле. И изящнее.

— Тоже мне — знаток изящного. Ну, говори — не трави мое любопытство.

На пару минут в комнате повисло молчание — это Николай Вилович медленно курил сигару, одновременно смотря как изводится от любопытства его друг.

— Помнишь, у тебя сын старший в армию собирался? Отмазал ведь его?

— Ну да, легко.

— У тебя же в нашем военкомате вроде как свояк есть?…

Глава 4

Ярослав

«Как грустно и очень обычно все вышло.

Ушла от меня и в ночь теперь слезно кричу…»[4]

Апрель 2004.

«Почему так получается? Почему к тому человеку, который не будит в душе никаких высоких чувств, с тем просто? И то, и другое, и третье…» — думал Ярослав набирая по памяти телефонный номер. «А вот с Той Самой — сложно. Все. И косноязычие нападает, и не слова — а одно мямление. Вот сейчас опять меня отошьют. И почему с Ней — все так сложно? С любой другой находишь общий язык через 10 слов, а тут? И почему?»

Длинные гудки. На том конце поднимают трубку и Ярослав, сглотнув как перед прыжком в холодную воду хрипловатым пока еще голосом сказал.

— Алло? Добрый день. Позовите, пожалуйста, Надю.

— Да. Это я. — раздался в трубке Ее, волнующий Ярослава, голос.

— Привет — это Ярослав. Узнала?

— Да узнала.

«Блин, думай быстрее, что сказать? Ну елки-палки — хоть перед звонком речь пиши. Что же башка ничего не соображает?»

— Э… как у тебя дела?

— Нормально.

— Слушай — сегодня день какой хороший, может погуляем сходим?

— Нет, мне нужно сейчас в комнате прибраться.

— А потом?

— А потом у меня дела еще, до вечера.

— А вечером? Может сходим в кино? Или в клуб какой в Москву или Ногинск съездим, а?

— В клуб? Хм… Интересно. — В Ее голосе действительно появилась заинтересованность. И после этого прозвучали слова, которые с силой кузнечного молота выбили из головы Ярослава последние остатки соображения. — Давай.

— Да?

— Я приберусь у себя, дела переделаю и вечером пойдем. Ты зайдешь за мной?

— Да! Я за тобой зайду.

— Ну, хорошо. Пока тогда!

— Пока.

«Эх! Как все удачно! Институт — можно прокосить, благо второй курс — раздолбайский. И денег тут как раз появилось, стипендию оторвал, — тыщонка есть, и Она согласна! Точно сегодня надо объясниться, а то висит на мне — как камень это чувство. Сегодня тогда — надо разрешить, либо она моя, и я ее сегодня трахну, либо нафиг ее и я получу пилюлю от любви.»

После этого Ярослав позвонил своему лучшему другу Вадику, который жил в Москве. С Вадиком, который был его младше на три года, они познакомились еще давным-давно, лет семь или восемь назад, на тренировке по карате. Кстати, с Надькой Ярослав познакомился там же. Она была из новеньких — а и Ярослав, и Вадик были старожилами, причем Ярослав гораздо большим. Ему, по идее, уже дано иметь бы черный пояс, первый или второй дан — но все время какая-то лажа случалась. То школа, то поступления в институт. Все его одногрупники, и даже после него два набора групп уже получили черные пояса, а он — нет. И, как честно в душе себе признавался Ярослав — все было справедливо. Из-за простого раздолбайства и лени — тренировки пропускал, на тренировках иногда халявил, в общем — так себе. На него и мастер уже давно рукой махнул: платит за тренировки — и хорошо. «Лучший ученик!» — смеялся он, — «платит, но не ходит».

Вадик, кстати, тоже был тем еще клоуном, но по-своему. Он давно получил черный пояс, но отношения в семье с родным отцом у него не складывались, и после одной из таких нескладушек, кончившейся банальной дракой, сейчас он жил отдельно от родителей. Ему еще повезло, что было где — от деда досталась ему комната. Вот именно на эту комнату и рассчитывал Ярослав.

— Здорова, Вадик!

— О привет!

— Слушай — не хочешь сегодня пойти туснуть?

— А куда и с кем?

— Да я с Надькой буду заморачиваться, а ты там может найдешь кого? Ты же говорил, что около дома какой-то клуб у тебя — одни девки там, сами на шею вешаются?

— «Триумф» что ли?

— Не знаю. В общем ты как?

— Слушай — а нафига ты все с этой дурой отмороженной тянешь? Давно бы ее трахнул и нафиг послал? Может, без нее?

— Ну знаешь…. тут такое дело… Ну нравится она мне.

— Да ладно тебе. Че там сложного, она же на тебя сама вешалась, я помню это, прямо на тренировке!

— Ну, это же когда было, два года назад.

— Так два года назад и надо было ее.

— Ты что? Псих? Да ей 2 года назад 15 было! Я в тюрягу не хочу.

— Слушай, Яра, ты уже скока тянешь?

— Она же такая скромная, стеснительная…, самая… Забей ты, это мое дело. Ладно, ты как? Согласен?

— Можно.

— Только ты это, если мне понадобится хата, как?

— Да пожалуйста. Ты же мой лучший друг. Ты только учти, что там только матрас — койки еще нету.

— Да мне больше и не надо. Ок. Я тогда зайду за Надькой, а потом тобой вечерком, когда приеду с Купавны.

— Ну давай.

— Давай, до вечера.

Вечер начинался отлично. Из Купавны Ярослав добрался до Москвы на 8 часовом автобусе, немного в нерешительности побродил около Надькиной парадной, и, в 9 часов, как было договорено, позвонил в дверь.

Надька сама открыла дверь, и сразу же вышла. Когда Яра увидел ее, его сердце дрогнуло. На Надьке были надеты простые белые брюки из легкой, слегка прозрачной ткани, которая так обворожительно приоткрывала завесу тайны, белая блузка и простой плащик, который так шел ее стройной фигуре. И, хотя, ее родители были весьма не бедными людьми, чего стоила только квартира, в которой они жили — сам Ярослав жил в квартире с куда худшими условиями, и тем более не в Москве, ничего броского и дорогого на ней надето не было, как не было и косметики. Но эта простота так шла ей, что изумление, отразившееся на лице Яры, послужило самым лучшим комплиментом.