Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром Страница 143

В общем, известная страсть российского интеллигента к рефлексиям не миновала Новикова и здесь. Он даже подумал, что главное преимущество Сталина и ему подобных в том и заключается, что на пути к достижению цели — неважно, какой — они свободны от расслабляющей способности войти в чье-то положение, ощутить чужую боль, задуматься: а вдруг кто-то другой прав не меньше, чем ты? Как без такой способности лидеру? Ибо, если он будет исходить из чувств, обычных для нормальных людей, то как сможет принимать решения, гибельные для отдельно взятых личностей, но необходимые для чего-то высшего?

Жаль только, что невозможно четко определить, с какого поста и с какого момента человек получает право мыслить и поступать как лидер. А ну как он вообразит, что ему уже все можно, а на самом деле — еще нельзя?

В старое время проще было, там такие права давались в силу происхождения.

Но то, что Новиков на своем посту имел возможность сейчас не только руководить воюющей страной, но вдобавок и рефлектировать таким образом — это уже был хороший признак. Это свидетельствовало, во-первых, о том, что все идет по плану, и во-вторых, что он остается самим собой, натура Сталина не имеет власти над личностью Новикова.

«Телексная связь по СТ-35.

Минск, Марков, Сталину лично. Прошу к аппарату.

— Сталин здесь, да, слушаю вас.

— Здесь Марков. Товарищ Сталин, обстановка крайне обострилась. Непрерывные атаки значительно превосходящего противника. Войска держатся только силой воли. Резервы практически исчерпаны. Прошу оказать помощь минимум тремя армиями из глубины.

— Товарищ Марков, вы хорошо знаете обстановку, наши возможности. Не поддавайтесь влиянию момента. Больше выдержки. Удерживайте фронт наличными силами. Ближайшую неделю помощи оказать не можем. Сталин.

— Товарищ Сталин, ответственно заявляю: фронт может рухнуть. Держаться нечем. В дивизиях по тысяче штыков. Танковые корпуса втянуты в оборонительные бои, контратаковать нечем. Наметился разрыв фронта непосредственно в районе Минска. У орудий прогорают стволы. Настоятельно прошу помощи.

— Марков, окажем поддержку авиацией, назовите цели. Отдам приказ соседям усилить нажим на противника с флангов. Изыскивайте резервы. Напоминаю, в аналогичной обстановке под Смоленском Тимошенко держался. У вас до сих пор преимущество плюс четыре армии. Не паникуйте.

— Товарищ Сталин, на самом деле все гораздо хуже, чем кажется сверху. Я утверждаю с полной ответственностью. Если фронт посыплется, будет труднее. Введу в бой последний резерв — дивизию Ямщикова, а там как хотите.

— Марков, Ямщикова не трогайте, он нужен для другого, удерживайте фронт еще трое суток, почаще вспоминайте, что было, что будет».

Берестин оборвал ленту с аппарата, еще раз перечитал. Конечно, Андрею там проще. Он видит только листы карты с красными и синими обозначениями. Дужки, стрелки и прочее. По ним легко планировать грядущие победы. И не так отчетливо осознаешь, что кроется за каждой стрелкой. Вот провел он сейчас по глянцевой бумаге хорошо отточенным карандашом «Делегатский», и через несколько часов сколькими еще потоками крови, пачками похоронок его жест обернется…

Линия фронта на карте почти зримо дрожит от чудовищного напряжения. Как перетянутая тетива. Чиркни по ней ножом… Если немцы пробьют брешь в обороне — все. До Смоленска их не остановишь. Разве только Жуков сумеет оттянуть на себя вторую танковую группу, если сейчас же начнет наступать на север.

Резервов действительно нет. Дивизия Ямщикова и Борисовское танковое училище. Это все. Похоже на китайско-вьетнамский конфликт марта 1979 года. Там тоже пограничники и ополченцы месяц держали фронт, а вся вьетнамская армия стояла и смотрела, чем дело кончится. И за спиной Западного фронта тоже стоит трехмиллионная армия, но она предназначена для грядущего наступления. Разумно, но уж очень тяжело…

Пожалуй, пора штаб фронта из Минска выводить. Не трусость, а осознанная необходимость. Переместиться восточнее Борисова, прикрыть Минское шоссе курсантами, туда же оттянуть Ямщикова. Даст бог — обойдется.

И еще был у Берестина последний, так сказать, подкожный резерв, который он ни в каких схемах не учитывал, а только в глубине подсознания держал, чтобы не поддаться настроению момента — три сводных полка пограничников, на самый распоследний случай. И при них сто гранатометов. Андрей прав — Тимошенко было гораздо хуже, когда он принимал фронт после ареста Павлова.

Берестин снял трубку телефона…

Знания, талант, воля даже такого полководца, как Марков — это еще не все на войне. Есть и другие факторы. При всем героизме войск никак нельзя забывать, что армия-то была все же армией сорок первого, а не сорок четвертого года. То есть — не имеющей серьезного боевого опыта, не располагающей кадрами командиров, способных решать возникающие поминутно и сложные даже для подготовленных военачальников проблемы. Не случайно ведь только на третьем году войны Советская Армия научилась проводить операции с решительными результатами.

И если сегодня в обороне войскам еще удавалось стоять насмерть, то маневренные действия получались гораздо хуже.

Если бы Маркову удалось сохранить сплошной фронт, его войска, медленно отходя с рубежа на рубеж, выиграли бы еще несколько дней, но так не получилось. К исходу дня прорыв расширился до тридцати километров по фронту и почти на сорок в глубину.

Берестин отдал приказ начать общий отход к Днепру.

Глава 2

Воронцов шел на восток, немного уклоняясь к северу и избегая дорог. Положение, в котором он оказался, сильно отличалось от запланированного. Один, без оружия, если не считать пистолета ТТ с двумя обоймами, без броневика и даже без карты. И не сутки-двое предстоит здесь провести, а неизвестно сколько. Если Антон не вытащит.

Но непонятным образом Дмитрий предчувствовал, что нет, не вытащит, придется самому выбираться из окружения, разыскивать штаб фронта и решать все остальные задачи.

Какой в происходящем заключается высший смысл, он пока не понимал, просто в очередной раз подтвердилась открытая им закономерность повторяемости событий. Тут же он вспомнил слова Антона, что опыт поведения Воронцова в окружении может еще пригодиться. Выходит, продолжается поставленный над ним эксперимент?

Впрочем, предполагать, что Антону и его соотечественникам просто нравится развлекаться, устраивая нечто вроде гладиаторских игр, вряд ли правомерно. Разумнее будет исходить из идеи о неких капитальных свойствах времени, параллельных миров, их независимости от воли даже самого могущественного разума. По крайней мере, Воронцову казалось достойнее осознавать себя объектом игры законов природы, нежели каких угодно пришельцев.

Продолжая идти по пустынному, пронизанному серебристо-серым светом лесу, Воронцов от мировоззренческих и философских проблем незаметно перешел к практическим, имеющим непосредственное отношение к текущему моменту.

Судя по далеким звукам артиллерийской стрельбы, прорыв немцам удался. Минск либо оставляется без боя, либо наступающие войска обходят его южнее, не желая терять время на лобовые атаки. Это плохо. Танковый клин может углубиться километров на сто, если не больше, отрезая Воронцова от Берестина с его штабом. Они словно оказались сейчас на разных берегах прорвавшего плотину бушующего потока. Переправиться через него — затея безнадежная. Хуже того, клин неминуемо будет расширяться, отжимая Воронцова (разумеется, вместе со всеми корпусами и дивизиями левого фланга фронта) все дальше к югу.

Надо спешить. Лучше всего — разжиться транспортом и постараться обогнать передовые отряды второй танковой группы.

Воронцов проверил свои запасы. Еды никакой, но пока терпимо. Папирос две полные пачки, компас, пистолет, верный «спринг-найф». Пятьсот рублей денег, документы и вмонтированный в часы прибор, с помощью которого он должен осуществить возвращение личностей Берестина и Новикова на предназначенное им природой место.

Докурив, Дмитрий сказал, глядя в пространство перед собой: «Ничего, ребята, капитана Воронцова без хрена не съешь!» Если Наталья и остальные наблюдают сейчас за ним, пусть знают, что он, как всегда, в порядке.

Оружие он нашел даже быстрее, чем рассчитывал. На берегу заболоченного ручья, возле недавно прогоревшего кострища, где валялись пустые банки из-под тушенки, махорочные окурки и обрывки красноармейских книжек, он увидел брошенные винтовки. Три трехлинейки с примкнутыми штыками и СВТ без штыка. Понятное дело, ножевой штык от самозарядки такая вещь, что и дезертирам сгодится.

Но ориентируются ребята быстро, без естественной на его месте злости подумал Воронцов. «Когда страна быть прикажет героем», таковым становится далеко не «любой». И удивляться тут нечему. Если уж весьма высокопоставленные и проверенные люди оказывались отнюдь не на высоте в эти дни, чего уж ждать от рядовых, может, всего месяц назад призванных по мобилизации из мест, только второй год как ставших советскими.