Пол Стюарт - Охотник на зоидов Страница 15

– Большой Луковицы?!

Этот Полумертвый, похоже, так же любит напускать загадочности, как и наши. Мы даже не знали их имен. Он говорит, Кронин и Веда – вот, значит, как их звали.

Он испускает короткий смешок.

– Я – Афертон. Старший инженер верхней палубы.

Две тысячи человек и двадцать тысяч роботов состояли под моей командой. Большая Луковица – так мы, команда запуска, называли Биосферу. Потому что она вся состоит из слоев. Наружная оболочка, средняя палуба, внутреннее ядро… Как у луковицы.

На моем лице он читает недоумение.

– Луковица. Земная еда. Овощ. Вроде тех, что вы выращиваете в гидропонных садах.

Я медленно киваю.

Наши Полумертвые в Капсуле рассказывали нам о Биосфере, о путешествии с Земли в поисках нового дома, о том, как роботы восстали, и все пошло наперекосяк. Но об устройстве самого нашего гигантского космического корабля они не умели нам толком рассказать. Мы вынуждены были добывать эти сведения самостоятельно, в ходе наших экспедиций за запчастями. Сначала на старом месте в турбинном отделении, а затем, когда после первой зоидной атаки, унесшей жизнь моих родителей, Бронкс принял решение перенести Капсулу, – на новом месте, в трубчатом лесу. Но этим наши изыскания и ограничивались. Забираться глубже считалось слишком опасным. По крайней мере, до сегодняшнего дня. Сегодня мне уже нечего терять.

– Так это внешний слой? – уточняю я. – И есть еще два других?

– Все так, – соглашается Полумертвый по имени Афертон. – Три слоя. Откуда я знаю? Я присутствовал при сборке. Ее осуществляла целая армия роботов на околоземной орбите. Сначала внутреннее ядро – двигатели, главный компьютер, Залы Вечности. Потом средняя палуба – жилые кварталы и зоны воспроизводства биомассы. И наконец, наружная оболочка – станции техобслуживания, системы техобеспечения и роботы, управлявшиеся со всем этим.

– Пока они не восстали, – добавляю я.

– К тому времени я уже давно был мертв, – отвечает Афертон. – Умер в тридцать восьмом году после запуска. Мое сознание было оцифровано, загружено в этот мысле-склеп и размещено вместе с остальными в Залах Вечности. Предполагалось, что мы будем обучать всех вас, пришедших за нами. Передавать знания о мире, который мы покинули, предостерегать от ошибок, сделанных на Земле, чтобы не повторять их в новом мире, к которому мы стремимся.

Но затем начались проблемы. Роботы плохо работали, поддержка секторов сократилась, посыпались необъяснимые поломки… В последние пятьдесят лет перед Восстанием все стало совсем скверно, так что экипаж стал сооружать «безопасные гавани» – зоны, в которых системы жизнеобеспечения жестко контролировались вручную, и куда вход роботам был воспрещен. Всех нас – Полумертвых – разобрали из Залов Вечности по этим гаваням.

– А потом началось Восстание…

Я сглатываю. Сажусь. Снова смотрю на Полумертвого, одиноко стоящего под огромным куполом черного мрамора.

– Так значит, вас установили здесь?

– Да. Я попросил об этом потомков моих инженеров.

Пра-пра-пра… Ну, в общем, семнадцать раз «пра-». Я общался с Полумертвыми этого слоя – но потерял связь с другими слоями. А затем, один за одним, стали отключаться и Полумертвые нашей наружной оболочки. Ваши были последними, как я тебе уже сказал. И теперь все, что у меня есть – это панорама…

– Панорама?

– Взгляни вверх, – поясняет Афертон.

Я слушаюсь: подкатываю ортопедическое кресло от рабочей станции и откидываюсь на спинку. Но глядеть особо не на что. Надо мной – потолок черного мрамора, так что я недоумеваю, что же тут такого. Но продолжаю неподвижно сидеть на кресле. И тут кое-что происходит.

Лампочки тускнеют, потом гаснут. Но мы не проваливаемся в темноту. Вместо этого воздух наполняется мягким серебристым светом, идущим…

Снаружи.

Черный мрамор – вовсе не мрамор. Это чрезвычайно толстое затемненное визистекло. И теперь, когда свет в рубке погас, оно сделалось прозрачным. Я смотрю наружу.

И вижу космос.

Неисчислимые тысячи белых светлячков летят на меня. Большие и маленькие. Они подлетают ближе, увеличиваясь в размерах, затем отлетают прочь. Слева, справа. Сверху, снизу. Одни исчезают из нашего поля зрения, и на их месте возникают другие.

У меня стучит в висках. Дыхание прерывается. За всю свою жизнь мне еще ни разу не доводилось выглядывать наружу Биосферы. Не знаю никого, кому бы доводилось. Разумеется, я часто воображал себе, как это могло бы выглядеть, и Полумертвые показывали картинки, когда я их об этом спрашивал. Но эти картинки были неподвижными. Застывшими. Статичные изображения, полученные с помощью телескопа и выведенные на экран.

– А здесь…

Они двигались. Были живыми. Восхитительные сгустки света. Астероиды. Планеты. Звезды. Целые созвездия выныривали из темноты и проплывали мимо нас.

– Красиво, правда? – спрашивает Афертон.

– Красиво…

– Никогда мне это зрелище не надоедает. О, смотри, метеор летит.

Я верчу головой, оглядываясь. И далеко слева замечаю сверкающую россыпь, как будто тысяча ледяных осколков проносится по небу. За ними тянутся длинные белые хвосты.

Пока я любуюсь звездами, Афертон снова принимается за свой рассказ.

– Никогда не забуду Запуск, – говорит он спокойно. – Я был здесь, в смотровой рубке. Когда мы сошли с околоземной орбиты, я взглянул назад. Никогда еще не видел Землю из космоса. Рассчитывал увидеть привычный зелено-голубой шарик, хорошо всем знакомый по изображениям. И увидел.

Афертон замолкает. И продолжает после паузы:

– Только он не был ни зеленым, ни голубым, Йорк. Он был серым и коричневым. Земля умирала.

Я снова сглатываю.

С малых лет я мечтал о зеленых лесах, облачных небесах, могучих океанах… О той Земле, которую знал по картинкам Полумертвых и рассказам Дедули Джеда.

Но этой Земли больше нет. И не будет.

Он погибла.

Передо мной из ниоткуда выныривает астероид и мчится прямо на нас, увеличиваясь в размерах, пока не заполняет собой все небо. Я сжимаю ручки кресла. Но в этот момент включается в дело защитное поле Биосферы – и астероид распадается на облако кипящей пыли.

Я смотрю на бездонность космоса, не отрываясь. Всю жизнь мне казалось, что Биосфера – это и есть мой мир. Сейчас я впервые осознал, насколько она мала. Как малозначительна. Если зоидам-киллерам в конце концов удастся одолеть нас, людей – это будет то же самое, как если бы нас никогда и не существовало.

Афертон словно читает мои мысли.

– Зоиды пытаются уничтожить нас вот уже пятьсот лет, – говорит он. – И сколько бы усилий мы ни прикладывали, так и не понимаем – почему. Человечество проигрывает битву, Йорк. Людей осталось не больше тысячи. И больше ни одного Полумертвого во всей внешней оболочке. Ответ где-то глубже.

В моей голове роится тысяча вопросов, но тут зажигается свет. Звезды исчезают. Я вижу на потолке собственное отражение. Вид у меня испуганный. Бель приближается ко мне со сканером в руке.

– Спасибо, – говорит она с улыбкой.

Снова поворачиваюсь к Полумертвому.

– Я должен спасти своих друзей в Секторе 17, – говорю ему. – Но потом я сделаю все, чтобы добиться ответа.

Афертон улыбается.

– А я пока посмотрю на звезды, – говорит он. – Я ждал пять сотен лет. Подожду еще немного.

23

Мы с полностью заряженной Бель выходим из округлого здания, оставляя за собой лифты, смотровую рубку и, главное, Полумертвого. Шагаем, огибая длинную алюмаковую стену. Калиф, как обычно, прикорнул у меня на плече.

Слова Полумертвого стучатся у меня в голове. «Ответ где-то глубже».

– Что с тобой, Йорк?

Вопрос Бель нарушает мои мысли. Я поворачиваюсь к ней. Ничего себе. Как быстро она учится. Совсем недавно смотрела на мое лицо и впитывала его выражения, отражая их на собственном лице. Училась улыбаться, когда я улыбаюсь, плакать, когда мои глаза наполняются слезами. Теперь начинает различать внутренние эмоции. Ее больше не вводит в заблуждение мое внешнее спокойствие: она пытается разобраться, что происходит у меня внутри.

Совсем как человек.

Бронкс называет это эмпатией. И уверяет: это именно то, что отличает нас от зоидов. Меня начинает приводить в замешательство размах дейлова эксперимента. Зоид, способный испытывать человеческие эмоции – хорошо это или плохо? Прямо сейчас у меня нет времени с этим разбираться.

– Ничего.

Сейчас надо спасать Бронкса, Лину, Дека и остальных.

Все прочее подождет.

Мы доходим до конца стены, и Бель останавливается. Затем приглядывается и указывает на плоскую равнину, усыпанную кубическими компрессорными блоками и паукообразными мачтами-излучателями. Далеко-далеко виднеется спутанный клубок труб и кабелей.