Александра Гардт - Эпоха лишних смыслов Страница 16

– Как кому-то может понравиться Туров? – поинтересовалась я у Лешки и, не выдержав, обняла его изо всех сил.

Глава 11

Качать права Лешка начал уже на пути обратно, когда я, измученная непрекращающейся двухдневной тусовкой, начала засыпать, кое-как устроившись в кресле из кожзама.

– Значит, Гамову можно знать, где ты, а я должен обзванивать морги?

Я схватилась за гудящую голову и нажала на кнопку вызова стюардессы. Та не замедлила появиться, расплывшись в широкой улыбке; хоть мы летели и не бизнесом, карты постоянных клиентов у нас были самые что ни на есть золотые.

– Вина можно? – спросила я и почти ойкнула от боли, сдавившей нервные окончания и сосуды в затылке.

– Конечно! Белого или красного?

– Белого.

Девушка испарилась куда-то в сторону переднего салона.

– Смотри-ка, Леш, – протянула я, кутаясь в плед, – похоже, нормального принесет, не пакетированной дряни.

Против ожидания, мой красавчик даже не думал поворачиваться. По-прежнему глядя вперед, он процедил:

– Не ответила.

Я со вздохом развернулась на своих двух креслах. Ночной рейс, возвращающийся в утро понедельника, кому такое счастье надо? Правильно, никому, поэтому мы спокойно пересели на пустующие задние ряды.

– Ваше вино.

Я кивнула стюардессе и пригубила из пластикового бокала. Шли четвертые сутки бодрствования, и мне было просто отвратительно. Старость все-таки не радость, в семнадцать лет я во сне не нуждалась вовсе.

– И чем вы там занимаетесь, можешь популярно объяснить, для идиотов? Желательно, ни слова о Гамове. А то я этих восторгов наслушался с третьего курса, тошнит.

Я закатила глаза. Понеслось так понеслось. Последний раз Лешка смотрел подчеркнуто мимо меня, кажется, еще когда я диплом защищала. Приревновал к научнику – и обиделся, вдрызг, чуть не до слез. Никакой гордости, отсутствует как класс.

Допив вино, я немного поразмыслила и дернула его за рукав, перегнувшись через проход. Не подействовало. Попыталась поцеловать, но мне досталась лишь колючая щека.

– Да и черт с тобой.

Я достала из сумки плеер, включила «случайное воспроизведение» – кто бы мог подумать, выпали Muse – и попыталась отключиться. Вышло не то чтобы очень. Остатки сна разогнало вино. Адреналин, впрочем, тоже постарался на славу. Надо было что-то соображать насчет услышанного напоследок от Эйдана и Гамова, но в свете хамского поведения нашего мистера «посмотрите на меня, я мэтр фантастики в тридцать два года» не хотелось совсем. Впрочем, насчет фразы, брошенной мне пограничником, он оказался совершенно прав. Я потерла лоб рукой, припомнила слова Эйдана про артефакт – и снова не смогла ни с чем их увязать. Не лез артефакт ни в какие вероятности и ни в какие смысловые слои.

– Леш, – позвала я, выключая плеер. – Не валяй дурака, а? Потом стыдно будет. Как с Евгением Петровичем. Только силен выдумывать, что ко мне Беллами клеился, мы с ними и близко на афтерпати не пересекались. Ну находились в одном помещении, и что.

– Это я для Гамова твоего сказал, – буркнул Лешка в ответ, и мне захотелось биться головой о спинку кресла: настолько правильно я угадала причину его лжи.

– Гамов – не мой, – твердо отозвалась я. – Гамов женат. Так что давай закроем эту тему.

– Тогда почему ты то на его дне рождения, то с ним в ресторане?

Лешка держался как лев. В моем понимании, он должен был сломаться еще на неуклюжей попытке его поцеловать, а вот поди ж ты, сидел обиженный до сих пор. Отрастил зубы, красивый мальчик-модель.

– А ты почему приходишь домой пьяный в ноль?

Задав вопрос, я поняла, что проштрафилась. Ссору надо было гасить и сводить на нет. Вместо этого я – неизвестно зачем – подбросила дровишек в огонь.

– Да потому что ты накануне весь вечер с ним провела!

Рявкнул Лешка знатно. Где-то впереди заплакал ребенок, и я схватилась за лоб, сползая вниз по креслу.

– Ты задолбал меня ревновать, Красильников, – прошипела я и отвернулась к иллюминатору. – Что, Леночка умных мыслей подкинула?

– Конечно, я же у тебя дебил и сам дважды два не посчитаю! Ты говоришь о нем, ты проводишь с ним время…

– Ой ли, Красильников? – Я сделала страшные глаза. Судя по реакции Лешки, они мне удались. – Ой ли? На дне рождения было, наверное, человек тридцать, в ресторане мы вообще ужинали с нашим английским коллегой.

– Видел я этого твоего коллегу. Тот еще тип, новая надежда английской прозы, сплошные женщины, сплошные тусовки.

– Через некоторое время мы приступим к снижению, – вклинился капитан, отчего меня почему-то снесло окончательно.

– Если ты, дорогой мой, предпочитаешь слушать Лену, к которой у меня есть причины ревновать, но я, черт возьми, успела вырасти и доверяю тебе, слушай. Она в подробностях расскажет, как и с кем я тебе изменяю. А потом быстренько прыгнет…

– Куда? – Лешка аж вспыхнул.

– Сам знаешь, – сказала я, скривившись.

Впервые в жизни мне не хотелось немедленно прекратить ссору, вырубить ее с корнем. Хотелось жечь мосты, визжать и царапаться.

– И даже не думай ее защищать. Не думай мне тут разводить про дружбу. Держишь девицу при себе для развлечения, потому что тебе приятно, что она влюблена, не отпускаешь. И мне еще тут что-то выговариваешь.

Лешка покачал головой, явно отступая, мрачнея на глазах. И вместо того, чтобы сказать: «Поругались и хватит», – я покатала слова на языке и все-таки произнесла:

– Знаешь же, почему я никогда не изменю своему парню. Знаешь же, почему никогда не уведу из семьи мужчину, даже будь он сто раз в меня влюблен. Знаешь, Дольче[6], и все равно издеваешься.

Лешка окаменел. Я врезала по больному, использовав старую кличку, причем врезала от души, с ноги. А ведь еще два дня назад – два веселых и упоительных дня, полных шампанского, секса, сьюта в Plaza Athйnйe – сама делала вид, что не знаю о существовании обидного прозвища, данного Лешке в его восемнадцать за излишне сладкую внешность.

Впрочем, изменить ему я действительно не могла почти что на физическом уровне.

Мы приземлились, я взяла сумку и пошла вперед, расталкивая людей. Миновала паспортный контроль, таможню (чемоданов, естественно, не было), увидела стоящую в зале прилета Ленку, высокую шикарную блондинку двадцати пяти лет, глупую и славную до крайности, и чуть не выплюнула сердце от отвращения и омерзения; тоже хороша, все знала про девицу, а раньше не отказывалась, когда она нас куда-нибудь подбрасывала на своем вишневом «Порше».

– Привет, – махнула рукой я.

На ее лице изобразилась дикая тревога, но она все-таки улыбнулась и кивнула, правда, с большим трудом.

– Лешка сейчас будет, не парься.

Я хлопнула ее по плечу и устремилась к радостным, несмотря на ночное время, таксистам.

– Девушка… – начали было они хором, но я резко мотнула головой и бросила:

– Едем, в центр.

– Тарифы…

– Наплевать. Едем.

Домчались, надо сказать, быстро. В Москве было холодно, но я все равно залезла под ледяной душ. В конце концов, уже через три часа меня ждали работа и женатый Макс.

Я высушила волосы, сделала кофе, посмотрела на скорбный лик в зеркале, выругалась и достала косметичку. Через сорок минут неспешной работы созерцать себя было уже не так больно. С внутренней стороной дела все обстояло несколько хуже. Я до сих пор не могла понять, откуда взялась, а главное – так прочно укоренилась в моем сознании чертова эмоциональность, с которой я небезуспешно боролась уже около пяти лет. Импульсивность, экспрессия, необдуманные слова, излишняя желчь – все то, от чего я бежала, почему я сбежала. Все то, что приводит к разрыву хороших отношений. Я швырнула косметичку в стену – тональник разбился, разлетаясь на осколки, и оставил на кипенно-белой стене уродливый след. Лешка, конечно, так и не появился, я впервые в жизни испытала нечто вроде ревности и в страхе убежала на работу.

Взлетая по ступенькам на третий этаж, я думала о том, что для начала нужно помириться с Гамовым, а потом уже можно возвращаться на исходные, в спокойное простое равновесие.

– Оливи-и-и-ин, – радостно протянул Туров, преграждая мне путь.

– Гера, отвянь, я не в настроении, – сказала я, не поднимая глаз. Душу отчего-то когтило. И душа имелась в наличии, вот уж неожиданность. Если бы я верила в предчувствия, то, конечно, решила бы, что это одно из них. Реальность вдруг преподнесла сюрприз в виде солнечного луча, показавшегося из-за туч. Это мне не понравилось так, что даже зубы свело. Я попыталась оттолкнуть Турова, но не смогла, он крепко ухватил меня за локоть. Китайские коробки начали схлопываться и исчезать, одна за другой, нанизанные на золотистый свет.

– Что ты говоришь модели относительно места работы?

Я попыталась взять себя в руки, вернулась в действительность, к Турову, даже восприняла его вопрос:

– Ты безнадежен. То, что написано в учебнике.

– Эту филькину грамоту, основанную на «Трех дня Кондора»?