Дмитрий Старицкий - Наперегонки со смертью Страница 17

Новая земля. Европейский союз. Город Виго

22 год, 1 число 6 месяца, суббота, 18:12

Так и валяюсь пластом.

Про меня все забыли.

Бросили, как ненужную, сломанную вещь.

Привязали к кровати и… куда я денусь? Можно больше и не обращать на меня внимания. Правда, приходили ещё раз знакомые карги с «птицами» на головах. Кормили бульоном из шланга. Потом каким-то пресным мясным муссом с ложечки. И даже компотом — прогресс, однако.

Потом подсунули судно, угостили уткой, обмыли и отчалили, а я валяйся. Хорошо, хоть простынкой укрыли.

Кстати, как это они тут без мух обходятся на такой жаре? Даже липучки с потолка не видно. Слово, что ли волшебное знают?

Как надоело всё это. Когда видения переживал, то жизнь как-то интереснее тащилась.

И ваще….

Я больной?

Больной! Мало того — тяжелораненый.

А где тогда сиделки? Чтоб книжку почитали, подушку поправили, слово ласковое сказали, лобик потрогали? Или это всё в русской традиции осталось. Про Великую Отечественную войну. «Здравствуйте, товарищи, легко и тяжелораненые»…

Ну и порядочки у них тут. Раз за нас платит муниципалитет, так можно и раны через край зашивать?

Уроды!

Мне скучно!

Попробовал сам себя развлекать. Чем-чем? Песнями, естественно. Руки-то привязаны… Так что от воспоминаний обводов кормы Просто Марии никакого интереса.

Вот и горланю после «Орленка» и «Варяга».

   А на параде конница идёт   И за тачанкой тянут бронепоезд.   А тетя Надя, тетя Надя, тетя Надя не дает   Снять комиссару свой широкий пояс.

Или вот ещё

   Это школа танцив Соломона Скляррра   Школа бальных танцив вам говорррат.   Две шаги налево, две шаги направо   Шаг впирррод и две назад   Кава-кавалеры пррриглашают дамов   Там где брррошка — там пирррод…

Все это хрипло с бесподобным одесским акцентом…

А кто оценит?

Кто оценит, когда рядом никого нет вообще.

Одиночка, мля. Тюремная больничка. И вижу только потолок, ну и кубрик этот крашеный масляной краской зеленой вижу, если глаза скосить. Двери белые. Вот и вся развлекуха. Кубрик большой, кровать по центру. Театр анатомический. Только зрителей нет.

Когда я уже совсем озверел от одиночества и дошел до полной кондиции озверения, дверь открылась и медсестра, которая меня все это время колола, вошла, держа в руке на отлёте какую-то розовую хрень.

А за ней ввалились в кубрик мои девчата. В полном составе всем автобусом. Но не в саму палату, а толпятся в дверях, будто дальше им путь заказан.

Наверное, никогда я не был так им рад, как сейчас.

Особенно меня умилила, просто до слез, пузатая сетка больших оранжевых апельсинов, которую держала в руках Роза. Как это знаково по-нашему по-северному, где апельсины десятилетиями были в дефиците.

Медсестра, молча улыбаясь, подошла к кровати, что-то там покрутила, где я не вижу, нажала с силой на какой-то рычаг, и я вдруг оказался во вполне комфортной позе. Практически сидя, да еще с поддержкой под колени.

Потом она взяла это розовое, что принесла с собой и стала осторожно прицеплять мне на шею. С такой чашкой пластиковой, в которую укладывают подбородок. В итоге вес головы стал приходиться на плечи, а не на шею. Неприятно где-то, но всё лучше, чем вообще пластом с зафиксированной головой.

Всё это время девчата тоже молчали, только строили мне рожицы, хихикая под сурдинку, и помахивали ладошками приветливо из дверей, отпихивая друг друга с прохода.

— Всё — сказала медсестра, — Теперь вам с этим филадельфийским воротником придется какое-то время пожить. Кстати за ним аж в Кадис машину гоняли. И если вы мне обещаете, что не будете резко двигаться, то я развяжу вам руки.

— Все что прикажете, сеньорита, — заверил её самыми честными глазами. — Выполню любые инструкции. Филадельфийский воротник лучше, чем испанский сапог.

Шутка юмора не прошла. Ноль реакции.

— Вы можете войти, — сказала медсестра девчатам, развязав меня, — Только больного не теребить и руками не трогать.

Красавицы моментально все оказались рядом, разместившись вокруг кровати. Таня, Дюля, Аля, Буля, Фиса, Инга, Роза, Сажи, Галя… Милые мои…

— Где Наташа? — спросил я их, тревожно переглядывая по их лицам.

— Она тут, в другой палате госпиталя, можно сказать: за стенкой, — поторопилась ответить Ингеборге. — Мы у неё только что были. Ей уже лучше. Она спрашивала про тебя.

Вот так вот. Предел лаконизма. Три фразы и вся доступная информация в одном пакете. Уметь надо. Особенно женщине.

А то, что Наташка в таком состоянии про меня спрашивала, отдалось теплой волной во всем теле. Приятной такой.

— А ты-то сам, как себя чувствуешь, мой господин? — интересуется Булька.

— Как выгляжу, так и чувствую, — отвечаю, усмехаясь. — Красавец, да? Мне для полного счастья в жизни только внезапной пластической хирургии носа в полевых условиях и не хватало.

Шутка юмора опять не прошла. Хоть и улыбаются, а взгляды грустные.

— Нос для мужика не главное, — тоном академического эксперта произнесла Альфия и подмигнула, — Главное, чтоб член стоял и деньги были.

— Мужик чуть страшнее обезьяны — уже красавец — добавила Антоненкова, — Но мы тебя и таким любим. Даже больше, чем раньше.

— А то, что укатали Сивку крутые горки, мы и так видим, — сокрушенно добавила Анфиса, поправляя на мне махровую простынь и целуя в лоб.

Стоят вокруг, улыбаются широко и радостно, как родному. А может действительно так чувствуют? Я же чувствую. Родные они мне стали, хотя всего две недели прошло. Всего две недели…

— Да, — соглашаюсь с Фисой, — Крутые валлийские горки…

Я успокоил дыхание. Это надо было сделать, так как нетерпение моё стало просто чудовищным.

— Рассказывайте. Всё рассказывайте. С самого начала.

— Ну… Если с самого начала, то… — протянула Сажи, а потом выпалила. — Вначале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Богом.

Новая земля. Европейский союз. Город Виго

22 год, 1 число 6 месяца, суббота, 21:18

Оттеснив от меня местных «птиц-падальщиков», девчата сами меня покормили ужином с ложечки, а до этого всё апельсинки чистили и дольками мне в рот вкладывали. Мне показалось, что они от этого кайф ловят. На самом деле меня сковывала некоторая неловкость. Я же для них был мачо, большой начальник и «муж». А теперь…

Потом девочки ушли, потому что в госпитале «караул устал», и около меня осталась одна Роза, которая кроме апельсинов принесла с собой какой-то женский роман и сейчас читала его мне вслух. Ингеборге, узнав, что сиделок в госпитале не хватает, тут же подсуетилась договорится со старшей медсестрой, что девочки будут дежурить около меня по очереди, ухаживать за мной и не давать мне вести себя «неподобающе».

Роза сама вызвалась первой на дежурство около меня, сказав, что в еврейском госпитале она быстрее других обо всем дотрындиться без лишних тёрок, хотя сама не сефардка, а ашкенази.

Вот теперь сидит рядом на стуле и с выражением читает мне какую-то розовую хрень, про которую было заявлено, что это «женская боевая фантастика».

Слушал я розину мелодекламацию (мне девчонки ещё и проигрыватель с парой флешек подогнали, чтоб не скучно было, вот он тихонечко и журчал фоном), а сам, делая вид, что внимательно внимаю Розе, собирал в единую картину все то, что они вывалили на меня тут сумбуром в девятой степени. Их же девять — девочек-то, и у каждой свой сумбур и свои острые впечатления и не менее острые переживания от инцидента. И всё это было вывалено на меня со всех сторон практически одновременно. С оханьями, аханьями, перебиваниями друг друга, деланиями больших глаз и стыдливым умалчиванием об описанных труселях.

Только героини этого конфликта на границе были малословны, всё больше отделываясь междометиями и односложными переложениями. Стеснялись они повышенного внимания к себе.

Если же перевести весь этот девичий сумбур на классическое повествование, то после того, как меня вывели из активного обращения, произошло следующее.

Как только моя тушка исчезла с водительского сидения автобуса и заменилась на орденского офицера с моим же автоматом в руках, что характерно, никто их девочек ещё ничего не понял. Офицер патруля открыл рычагом пассажирскую дверь и резко скомандовал по-английски.

— Руки вверх. Выходи по одной.

Потом повторил ту же команду, но уже по-немецки.

У выхода нарисовался второй патрульный с длинной винтовкой.

Первой, естественно, поманили Розу, так как та сидела сразу за водительским сидением. Та сняла наушники и как под гипнозом медленно вылезла с рабочего места радиста. Патрульный офицер вынул у неё из кобуры «наган» и подтолкнул к выходной двери, не убирая направленный на салон автобуса «бизон». «Наган» он, хмыкнув, бросил на водительское сидение.