Игорь Поль - Несущий свободу Страница 17

– Устал, сынок?

– Никак нет, инструктор, – пробормотал он, с трудом обретая равновесие.

– Я б такую девку с утра до ночи на руках таскал! – крикнул егерь вслед, не то издеваясь над ним, не то выражая одобрение.

– Непременно учту, когда дослужусь до фельдфебеля, – пробурчал Хенрик себе под нос.

Сгорбившись, Грета сидела на продавленной кушетке, крепко стиснув ладони коленями, не замечая катящихся по щекам слез. «Господи, знаю, я недостойна. Но ты ведь слышишь меня, да? Ты все слышишь, все видишь. Если ты позволяешь нам делать то, что мы делаем, значит, это тебе зачем-то нужно, верно? И значит, мы не такие уж мерзавцы, ведь так? Прошу тебя, дай ему выкарабкаться, – шептала она тихо. – Он достаточно натерпелся, оставь его в покое. На кой он тебе сдался, господи, я ведь сто крат лучше, я тебе пригожусь. Хочешь, я буду мыть твои ноги? Буду ублажать тебя, мне ведь не привыкать. Только не убивай его, сукин ты сын. Видишь – я даже молиться как следует не умею; но ты все равно знаешь, что я хочу тебе сказать. Ответь мне, не молчи. Услышь меня…» Ее мир рушился. Привычка убеждать себя в том, что любое разрушение – основа созидания, не срабатывала. Ничего не выстраивалось из этой холодной пустоты, слова о величии и долге оставались словами, внутри образовалась чернильная тьма; только где-то там, впереди, на самой границе зрения, сияла удаляющаяся точка.

«Вы, юноши и девушки, должны заботиться о своей великой стране – Ольденбурге. Вы должны быть верны ей. Эти воспоминания будут вам незабываемой наградой на всю жизнь…»

Что? Кто это сказал?

«Сменяется поколение за поколением, решая свои задачи. И вот в этой стране появляется новая молодежь. Она будет еще более крепкой, сильной, здоровой и даст последующим поколениям еще более захватывающие перспективы на будущее. Эта новая молодежь – вы…»

Конечно, это говорила она – наивная юная Грета, активистка Союза Ольденбуржских Девушек, молодая «пантера», донесшая в гепо на свою мать, которая тайком смотрела запрещенные передачи Альянса. И так же сама себе она отвечала, снова оказавшись в ту ночь на площади, залитой дрожащим светом факелов: «Великий герцог, мы верим тебе. Без тебя мы были бы разобщены. С тобой мы – единый народ».

Ее губы дрожали.

«Главное – не то, как мы ведем борьбу, а за что мы ее ведем». Кто это? Неужели снова она? Нет, на этот раз нет. Это – бригаденгенерал Клаус Фромм, легендарный Старый Лис, глава Третьего Отдела Управления специальных операций. Он сказал это на выпуске их учебного лагеря, вручая новоиспеченным егерям заветные эмблемы – символ принадлежности к избранным.

Нет уж. Врете, герр бригаденгенерал. Важно не за что, а как. Сегодня она, наконец, поняла это.

Это состояние было ей знакомо, она испытывала подобное, когда продолжала делать массаж сердца уже умершему товарищу; чувствовала, как тело не отзывается на прикосновения, как что-то невидимое покидает его; злость, и ярость, и смертная тоска смешивались в ней, когда она шептала глупое: не умирай, держись, черт тебя дери… Не умирай…

Она швырнула чашку в голокуб и разрыдалась. Потом схватила сумочку и начала лихорадочно рыться в ней, выкладывая на одеяло кисточки и тюбики.

– Черта с два! – грозно пообещала она кому-то. Чип внутри ответил невнятным шевелением – она действовала не по инструкции. – Он не умер. Он еще не умер.

21

Всю ночь он не сомкнул глаз. Лежа на спине, чутко прислушивался к шуму ссор, детскому плачу, пьяным выкрикам, далеким раскатам канонады. Грохот от прошедшего на бреющем беспилотника на короткое время растворил все звуки, накрыв город звуковой волной. Свет лампы без абажура неприятно резал глаза – он щелкнул выключателем. Он ждал, предчувствие внутри твердило: за тобой придут. Слишком неровно все складывалось, слишком многое выстраивалось против него. Он вслушивался в звуки большого города, в звуки войны, и протест внутри грозил вылиться во вспышку бешенства; он не обращал внимания на предупреждающие уколы чипа.

«Заткнись, ты, поганая заноза», – то и дело бормотал он. Он наметил несколько путей отхода, дом был очень удобен для отступления, не зря же его выбрали в качестве берлоги. Целая команда людей-невидимок шастала по городу, обустраивая подобные лежбища и места закладки контейнеров, безопасные и легкодоступные одновременно. Эти люди сначала искали по карте, затем выезжали на место, высматривали, вынюхивали, анализировали, устанавливали скрытые средства наблюдения, только потом квартира снималась через подставное лицо или по поддельным документам.

Инстинкт зверя гнал его прочь, но одновременно этот же инстинкт не давал покинуть лежку: это было опасно – покинуть убежище без команды. Если действовать вопреки команде, чип убьет его, не напрягая излишне свои скудные мозги.

Ему не привыкать ждать, не привыкать лежать без сна. Бывало, он проводил в засаде по нескольку суток, лежа в сырой траве, справляя нужду под себя, позволяя обезьянам швырять в себя огрызками, не обращая внимания на скользкие веревки змей у самого носа.

И вот под утро, когда люди вокруг переделали свои дела, обсудили все проблемы, закончили на время ссоры, выпили все вино и затихли, чтобы забыться наконец коротким сном, он услышал, даже не услышал – почувствовал, как один из проезжавших мимо автомобилей остановился. Секундой позже захлопали дверцы – машина была из дешевых, как раз такой, на каких передвигались копы. Минута – вдалеке послышался гул армейского мотора; звук напоминал тяжелый грузовик, такой, на котором перевозят боеприпасы. Такие же моторы устанавливают в легкие бронемашины Альянса. Далекий, на грани восприятия, топот подкованных ботинок. Возможно, это только его паранойя. А возможно, и нет.

Не снимая руки с рукояти револьвера, Хенрик прокрался по темному коридору. Слава богу, у него нормальные бесшумные патроны, парализующие. И тут же разозлился: что это ему вздумалось поминать бога? Усилитель подсвечивал стены зеленым, коридор превратился в загадочный лабиринт, что-то забытое всколыхнулось внутри: Хенрик представил себя мальчишкой, играющим в сыщиков; где-то там, позади, товарищи, объединившись, шли цепью, обыскивая все закоулки и тыкая кленовыми прутьями в подозрительные кусты и заросли полыни. Но это была не игра, он с сожалением убедился в этом, выбравшись на лестницу.

Он постоял несколько мгновений, давая глазам привыкнуть к тусклому свету и успокаивая сердцебиение, тихо поднялся на площадку, откуда можно было увидеть часть двора и стену дома напротив, и, прижавшись к стене, осторожно высунул нос. Отпрянул мгновенно – в проходном дворе стояли двое в армейской броне; стволы их винтовок тускло блеснули. Определенно это была не игра.

Через несколько секунд вдоль стены под окном осторожно прошли еще двое; он догадался, что они направляются к входной двери. Один из них махнул рукой, привлекая внимание военных, и те опустились на одно колено, выставив стволы перед собой. Он понял: его обложили.

Хенрик наткнулся на человека на лестнице, от парня разило дешевым шампунем, потом и травкой, он дернулся и обмяк безвольно, когда Хенрик обхватил его за шею и зажал рот.

– Стой тихо, дурень. Внизу копы. Облава. Облава, понял? – прошептал он в ухо, прикрытое сальными патлами.

Скуля, парень закивал головой.

– Я тебя отпущу, но смотри – ни звука. Иначе пришью. Раз! Два!

– Понял, братан, понял! – просипел местный, быстро-быстро, бочком, отодвигаясь от него по стенке. – Там внизу, в подвале, ход есть.

– Они уже внизу, придурок.

– Ой-ё-ё, – горестно проныл обитатель. Двери за ним захлопнулись.

Хенрик поднялся на последний этаж, прислушался: двое вошли в подъезд и теперь стояли, поджидая остальных. Один из преследователей зажег фонарь; блики света покрыли окружающее пространство изломанными тенями.

Дом просыпался. Весть об облаве распространилась подобно пожару. В темноте сдавленно переругивались, слышались щелчки взводимых курков, заплакал ребенок. Загремела сдвигаемая мебель, с мелодичным звоном посыпались разбитые стекла.

Хенрик вскрыл замок, порадовавшись про себя, – тот был смазан, как и значилось в инструкции, – и выбрался на чердак. Снизу, уже не скрываясь, топали по лестнице: искавшие его не были дилетантами. Кто-то грубо орал, пиная двери: «Полиция! Вы нам без надобности! Кто высунется – пристрелю к матери!»

Он прикрыл за собой двери, раздумывая, знают ли они, где он, или ищут вслепую, по наводке одного из желающих заработать? «Стрекоза» расправила крылышки и унеслась в темноту. И сразу же вернулась, транслируя сведения о засаде. Один человек, брони нет, вооружение легкое.

Хенрик бросил камушек. В слуховом окне мелькнула тень. Он выстрелил не целясь. Выстрел прозвучал как тихий хлопок, но грохот покатившегося по скату тела, наверное, перебудил весь квартал. Сердце увеличило ритм толчков, на бегу он подумал: если у преследователей есть аналог «стрекоз» – ему не уйти.