Майкл Харрисон - Вирикониум Страница 17

— Дозорного похоронили? — спросил он, надеясь сменить тему разговора.

Улыбка Грифа исчезла, и он кивнул.

— Похоронили. И нашли еще один кусочек головоломки. Видел, как ему макушку срезали? Просто прелесть. Я решил посмотреть как следует и увидел… — он выдержал паузу, ткнул в огонь носком сапога и проследил, как во все стороны летят искры. — Мы похоронили только часть человека, Кромис. Остальное ушло с той тварью, которую ты прогнал. Мозги у него украли, вот что.

Стало очень тихо. С разноцветных деревьев падали капли воды. Потом шумно зачавкал Теомерис Глин. Кромис вытащил обломки меча и начал играть ими, чтобы отогнать отвратительные образы, которые стояли у него перед глазами: мертвое тело, проваливающееся в грязь, и полужидкая кашица по краям раны.

— Мойдарт разбудила что-то, связанное со Старой Наукой. Жаль парня. Думаю, каждый из нас мог оказаться… — он сложил обломки безымянного меча в ножны, один за другим. — Мы все покойники, Гриф.

Он встал и почувствовал, что мышцы все еще болят с ночи.

— Я пошел седлать лошадь. Будет лучше, если мы поедем побыстрее.

Металлический ягнятник, взгромоздившийся на бледно-бирюзовую ветку, которая прогнулась под его тяжестью, молча следил за ним.

— Уверен, что не хочешь свинины? — снова спросил Теомерис Глин.

Северной границы Топи отряду удалось достичь без новых потерь. На четвертый день, около полудня, пестрая листва стала редкой, и сквозь нее мелькало небо — пасмурное, но вполне привычного цвета. Земля стала не такой зыбкой, и отряд прибавил ходу. Широкие, ровные дорожки делали Топь похожей на лоскутное одеяло. По мере продвижения на север ржавая охра понемногу вытесняла все остальные цвета. Холодный ветер развевал плащи, теребил дырявую кольчугу тегиуса-Кромиса. Попоны лошадей потемнели под мелким моросящим дождем.

Потом путь отряду преградили песчаные равнины, длинной плавной кривой протянувшиеся с востока на запад вдоль границы Великой Бурой пустоши. Ровные ряды серовато-бурых дюн напоминали линию обороны. Ветер и дожди искромсали их своими гигантскими ножами, оставив глубокие шрамы оврагов, канав и балок.

— Повезло нам: зима на носу, — проворчал Биркин Гриф, поворачиваясь в седле. Отряд следовал за ним длинной колонной по одному — вверх и вверх по расселине с пологими склонами, прорытой черным ледяным потоком. Справа и слева вставали безжизненные стены влажного красновато-коричневого лесса. — Ветры сильнее, зато они несут больше влаги, и все это оседает на почве. Пустошь — это пустошь, а не пустыня.

Кромис тупо кивнул. В Нижнем Лидейле еще царила осень, но здесь в это с трудом верилось. Он устремил взгляд на узкую полосу неба над устьем ущелья, словно мог увидеть Бальмакару, где смерть года казалась более счастливой.

— …Ну, понимаешь, немного меньше шансов попасть под оползень… и нет этих туч пыли. Летом тут просто дышать нечем, даже на границе.

Кромис перевел взгляд с неприветливого неба на всадников, которые ехали следом. Их тусклые силуэты почти затерялись в пелене дождя: съежившиеся молчаливые люди на усталых лошадях.

Выбравшись из оврага, отряд остановился, как по команде, а потом разом рассыпался по гребню дюны. Каждому хотелось побыть наедине с этой мрачной безжизненной пустошью и самим собой.

Пустошь тянулась на север бесконечной чередой мертвых волн цвета умбры и охры. Сеть ручьев и речушек с высокими отвесными берегами напоминала причудливые бессмысленные иероглифы. Вдалеке торчали искореженные металлические фермы, их пальцы, словно изъеденные проказой, с осуждением указывали куда-то в пустой воздух, словно Пустошь догадалась, что стало источником ее тысячелетней боли. Молодцы Грифа переговаривались вполголоса: по их словам, если прищуриться, можно разглядеть, как движутся дюны — медленно, но верно.

Но тегиус-Кромис повернул лошадь, чтобы не глядеть на истерзанную землю, и устремил взгляд туда, откуда они только что пришли, в лиловый туман над болотами. Он не мог забыть гигантскую тварь с бааном, и его тревога не утихала.

5

— Да не уподобимся мы Полдню, — произнес Гриф. — Загубили со своей наукой такое место… Теперь здесь никто не живет, кроме варанов. И сами погибли, потому что вытянули из земли все, что можно и нельзя. Вот корень всех зол. Например, мы добываем металл, которым они когда-то пользовались, потому что в земле не осталось руды. Они забрали все и не оставили нам выбора. Так что мы просто обязаны развиваться в другом направлении.

— «Угаснут Звезды-имена…» — нараспев процитировал Кромис, разглядывая обломки своего меча. Сумерки натянули над пустошами бурый полог, усиливая специфическую неопределенность пейзажа дюны. Холодало. Пока что ящерицы не попадались — лишь медленное, смутное движение среди дюн указывало на их присутствие.

— Такие — точно угаснут, — холодно откликнулся Гриф.

Они разбили лагерь среди руин одинокого строения — огромного, без крыши, с крайне запутанной планировкой и возведенного неизвестно для чего. Хотя девять десятых постройки давно разрушилась и ушла в отравленную землю, ее остатки вздымались в сумерках на высоту пятидесяти, а то и шестидесяти футов. Слабый ветер, долетая с пустошей, жалобно плакал над стенами, уходящими в темноту. Среди дюн блуждал поток, источающий кислую вонь — полузасыпанный камнями, истертых и источенных Временем.

С подветренной стороны, под защитой разрушенной капитальной стены, уже горели два-три костра. Люди Грифа старались не шуметь. Словно заразившись безмолвием от Пустоши, они молча расседлывали лошадей, а караульные старались держаться на виду.

— Что тут может случиться? — проворчал Теомерис Глин. — Мойдарт, Послеполуденные культуры… Все это разные имена Времени. Вы живете сиюминутными чувствами, вам не хватает чувства перспективы. Вот доживете до моих лет…

— …И станем докучливыми занудами и будем корчить из себя идиотов перед грязными девками из Дуириниша, — отозвался Гриф. — Эх, то-то будет славное времечко.

— Ну, тебе-то это не грозит, Биркин Гриф, — мрачно буркнул старик.

После сражения Кромиса на Квасцовой Топи металлический стервятник Целлара почти все время проводил в воздухе, медленно описывая широкие круги над Пустошью. Если он что и заметил с высоты, то никому об этом не сообщал. Сейчас птица приземлилась у костра, на границе света и тени.

— Постиндустриальное потрясение, пережитое так называемыми Послеполуденнными культурами, имело место только в этих широтах, — монотонно вещала она. — Однако по некоторым сведениям, на западе существует континент, который пострадал в той же степени, что и Великая Бурая пустошь. В некотором смысле этот человек прав. Мы почти исчерпали отведенное нам Время.

Ягнятник очень четко выговаривал слова, от его пронзительного голоса ночь как будто становилась холоднее.

Птица смолкла. В тишине состарился ветер, умирающее солнце закатилось, словно было частью модели планетной системы с часовым механизмом. Биркин Гриф неловко рассмеялся, и ему слабым эхом ответили несколько человек.

— Вот заржавеешь, птичка, и все для тебя кончится. Болтаешь, болтаешь, а доказать ничего не можешь. Если мы живем в конце Времени, чем ты это подтвердишь? Может, просто завидуешь нам, а? Ты же никогда ничего не чувствовала. Ты просто не представляешь, каково это — нутром чуять, что ты обречен. Или ты трещишь, как попугай, и все-таки умираешь в надежде?

Птица заковыляла вперед, пламя костра заиграло на ее сложенных крыльях.

— Этого мне не сообщили, — произнесла она. — Вам этого также не сообщат, если вы не выполните задачу, которая стоит перед вами в этой войне. Опасайтесь Гетейт Чемозит. Отправляйтесь прямо к башне Целлара, которую вы найдете…

Подавленный, полный невыносимо тягостных чувств, Кромис уронил обломки меча и побрел прочь от костра, чтобы достать из седельной сумки свой забавный восточный инструмент. Кусая губы, он прошел мимо часовых, присел на камень и погрузился в мысли о смерти. Гигантские петли отполированной песком балочной фермы торчали перед ним, точно металлические черви, и медленно уходили в песок. Замерли при мысли о путешествии по чужой планете в забытом конце вселенной, подумал он. Или эта мысль настолько захватила их…

Он трепетал, а в голове сами собой складывались строки:

Ржавчина в наших глазах…Сеть металлических улиц спутала насв пустошах севера…Мы — просто люди, стертые ветром, смытые ливнями…Ветер запорошилнаши глазакрошевом белого льда…Мы — пожиратели металлической стружки,закаленные пагубными страстями,познавшие вкус кислот.Нам не о чем здесь мечтать,наши грезы — лишь отзвукскрипа железа, льда и костей…Ржавчина в наших глазах —в глазах тех, чьи лица когда-тобыли нежны…

«Ржавчина в наших глазах»… — затянул он снова, собираясь прочесть новорожденные строфы, — это был кант в герванианском стиле. Но тут со стороны лагеря донеслись вопли, и стихи спугнутой стаей умчались прочь. Через миг тегиус-Кромис был на ногах.