Новый мир. Книга 1: Начало. Часть вторая (СИ) - Забудский Владимир Страница 17

Ознакомившись со сводками новостей, я убедился, что война в Европе приняла затяжной характер. Наступление югославов на западном направлении было окончательно остановлено. На южном направлении они смогли пройти лишь немногим дальше. Войска Альянса сумели вырваться из окружения в районе Тервела, оставив разрушенную военную базу врагу, но, по крайней мере, не были разгромлены и пленены. Ловеч был основательно разрушен бомбардировками, но устоял перед наземной атакой, к нему стянули подкрепления. В тылах армии Ильина кипела партизанская борьба.

Под давлением Ильина и не без помощи дипломатов Содружества семь членов ЦЕА объявили о своем выходе из Альянса и о нейтралитете в войне. Но лишь семь, а не двенадцать или даже девятнадцать, как предполагали «эксперты» из Содружества. Все остальные консолидировали свои усилия и готовились отвоевывать оккупированные территории. Была объявлена всеобщая мобилизация — уже к лету 77-го «под ружье» планировали дополнительно поставить 200 тысяч человек.

Ничто не мешало мне попросить Роберта организовать мне билет до Турина. А оттуда я отправлюсь в Инсбрук — на самолете, если они еще летают, или уж как-нибудь так, по пустошам. Это, наверное, опасно, но я что-нибудь придумаю. В Тироле сейчас происходит перегруппировка войск, отступивших со стороны Олтеницы. Где-то там есть и наши ребята из Генераторного под началом Петкова. Если я доберусь туда и найду их — никто уже не будет препятствовать мне вступить в их ряды. Либо же я могу пойти к самому генералу Думитреску. Он говорил тогда за ужином, что готов взять меня в свой батальон «Рысь». Вот я и напомню ему об этих словах. Займу место Мирослава.

А затем я вернусь в Генераторное. Вернусь вместе со своими боевыми товарищами, с целой армией. Мы рассеем войска ЮНР, уничтожим их. Соединимся с казаками атамана Наливайченка, которые атакуют врага с тыла. Там я встречусь с Джеромом и Мей. И мама, я уверен, тоже будет там.

Выгнав врагов из родного селения, мы не остановимся. Мы погоним их дальше. Аж до самых Бендер. Мы будем освобождать одно селение за другим. Люди будут приветствовать нас, как героев. И тогда, в конце концов, я освобожу из заточения своего отца.

И мы все снова будем вместе…

— Доброе утро, Димитрис! — я прищурился от яркого света, когда Роберт, зайдя в комнату, где я спал, уменьшил уровень тонировки стекла.

Разлепив веки, я понял, что крепко заснул, не сняв сетчаточник. Со мной такое было только раз в жизни. Как и тогда, глаз от этого неприятно свербел.

Я с удивлением заметил, что около меня, свернувшись калачиком, дремал, мерно вздымая при дыхании пушистые бока, котенок Ленцов. И когда он тут оказался?

— С-сколько времени? — хриплым спросонья голосом спросил я, снимая сетчаточник и потирая глаз. — Я хотел сказать: доброе утро, Роберт.

— Шесть утра. Ты говорил, что по утрам занимаешься? У нас на 59-ом этаже отличный тренажерный зал. Сходи, разомнись, взбодрись немного. В полвосьмого нам надо выехать. По дороге на работу я завезу тебя в кофейную, где мы встретимся с Жерменом, и заодно ты сможешь позавтракать.

— Жермен — это человек из интерната? — принимая из лежачего положения сидячее и продолжая чесать глаз, спросил я. — Похоже, ты уже все решил за меня

— А ты надумал что-то другое, Димитрис? — удивился Роберт.

— Перед тем как заснуть, я подумывал о том, чтобы вернуться в Европу и дать этому старому пердуну Ильину на орехи.

— Но ведь твой отец, кажется, взял с тебя слово, что ты как раз этого делать не будешь?

— Да, но…

— Давай будем честными. Если бы ты собирался пойти на войну, Димитрис — ты бы уже сделал. Но ты поступил разумно — прислушался к советам людей, которые любят тебя и желают добра. И которые лучше тебя понимают эту жизнь. Война — это не какое-нибудь захватывающее приключение для пятнадцатилетнего паренька. На войне люди умирают, остаются без рук, без ног, без глаз, без легких, сходят с ума. Чего стоит вся их удаль после этого?

— Да. Наверное, — неохотно признал я.

— Я жду тебя в полвосьмого, Димитрис.

Переодевшись в спортивный костюм, я поднялся на лифте пятью этажами выше и оказался в огромном, чистом, хорошо кондиционируемом атлетическом комплексе, где громко играла музыка и даже в эти ранние часы тренировалось полным-полно народу. Около часа я интенсивно тренировался на беговой дорожке, орбитреке и велотренажере, пока с меня не сошло семь потов, а затем выполнил несколько подходов подтягиваний на турнике. Как всегда в таких случаях, физические упражнения подействовали на мою психику умиротворяюще.

Вернувшись в квартиру Ленцов, где Руби как раз собирала Дэвида в школу, я принял прохладный душ, чтобы взбодриться, тщательно вычистил зубы, а учитывая важность сегодняшнего дня, решил также тщательно вымыть голову, причесаться, сбрить со щек выросший там за последние недели легкий пушок и воспользоваться дезодорантом.

Мой гардероб за месяц скитаний несколько поизносился, но, по крайней мере, я надел чистое белье и отыскал пару джинсов, футболку и свитер, которые было еще не стыдно одеть. По пыльным ботинкам я прошелся губкой с кремом, придавая им надлежащий вид.

Ровно в 07:25 я был готов к выходу.

Когда мы с Робертом спустились на лифте на минус третий этажа подземного паркинга и сели в его автомобиль, я с удивлением словил себя на мысли, что смирился со своей судьбой.

Воспоминания о жизни в Генераторном потускнели, казались чем-то невероятно далеким, почти сном. Я даже не мог представить себе лица родителей, не посмотрев на их фотографии. В моей памяти были живы лишь вокзалы, аэропорты, зона карантина в Мельбурне. Казалось, что я покинул дом десятилетие назад.

Я вдруг совершенно ясно осознал правоту тех слов, которые услышал этим утром от Роберта. Я сделал свой выбор. Поддаться течению событий, принять совет или даже выполнить приказ — это тоже выбор. Пенять на судьбу — значит кривить душой. Я оказался там, куда меня привели мои решения и поступки. Я принимал решения не раз: когда дал свое обещание папе, когда не стал идти в партизаны с Джеромом, когда из аэропорта Сент-Этьена я улетел в Мельбурн, а не в Турин. И сегодня я принял еще одно — молча последовав за Робертом и сев в его машину.

— Готов? — спросил Роберт, заведя мотор.

— Наверное, — ответил я все-таки не слишком уверенно.

— Ты слишком тепло оделся, северянин, — осмотрев мой шерстяной свитер и теплые джинсы, улыбнулся Роберт. — У нас в Сиднее в апреле обычно около двадцати градусов по Цельсию.

— Я… э-э-э… не нашел ничего подходящего. Мы в Генераторном не держим легкой одежды.

— Здесь ты больше не встретишь таких суровых морозов. У нас климат замечательный.

— М-да, — невнятно пробормотал я.

— Волнуешься?

— Немного.

— Не волнуйся, парень, — на лице папиного друга появилась добрая улыбка. — Я не сомневаюсь, что ты отлично справишься. Ты сын своего отца и своей матери. А они, скажу я тебе, те еще ребята. Помни, чему они тебя учили — а остальное придет.

— Спасибо тебе еще раз за все, Роберт.

— Ты знаешь все мои контакты. Связывайся со мной регулярно, лады? Там в интернате могут быть… э-э-э… некоторые нюансы со связью. Но как только выдастся возможность — дай мне знать, что все в порядке. И, конечно, я сразу же свяжусь с тобой, если… в смысле — как только мне удастся узнать что-нибудь новое о Володе или Кате.

— Спасибо.

Путь до кофейни, в которой была назначена встреча, мы преодолели практически молча.

Я глядел сквозь автомобильное стекло на запруженные транспортом улицы, деловито снующих туда-сюда пешеходов, надземные линии метро с проносящимися по ним поездами, парящие над улицами дроны и голографическую рекламу, раскинувшуюся в воздухе на фоне небоскребов.

Вышел я из раздумий лишь когда мы уже заходили в переполненную людьми кофейню.

— А вот и Жермен!

Из-за маленького двухместного столика Роберту приветливо махнул рукой маленький, тощий мужчина лет сорока с лишком, в скромном сером джемпере поверх черной рубашки, черных брюках и туфлях. На его худощавом лице доминировали большущие, светящиеся добродушием глаза, скрытые за старомодными «профессорскими» очками с прозрачными стеклышками. Густые светло-русые волосы были подстрижены «шапочкой», которая гораздо больше шла бы школьнику моего возраста, чем сорокалетнему мужчине. В образ гармонично вписывался коричневый портфель из искусственной кожи — такой большой и надутый, словно владелец носит в нем целую библиотеку. От этого мужчинки так и веяло добродушной рассеянностью — он походил на воспитателя в детском саду, обожающего детей.