Василий Звягинцев - Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром Страница 170

— Не вопрос. Этим я как раз и занимаюсь, — он кивнул на экран компьютера, продолжавшего свою таинственную деятельность. — Только об этом пока никому ни слова. Ты, я — и больше никого в нашей компании.

— Само собой. Только давай ты на сегодня закончишь свои труды, соберем народ на общий ужин или лучше на пикник, придумаем убедительный повод, и только сами будем знать, в чем дело…

— Принимается, госпожа Воронцова. Теперь в подобных вопросах ты хозяйка. Но так-таки никому и не скажешь? Даже и Лариске?

Наташа беспечно махнула рукой.

— Ей как раз и нечего говорить. Все, что нужно, я ей давно рассказала, а всяким формальностям она принципиально значения не придает.

— Ну-ну… — с некоторым сомнением протянул Воронцов. В безразличие женщин к таким вещам он не верил.

…Можно подумать, что Воронцов обладал даром ясновидения, хотя это и не совсем так. Просто предыдущий образ жизни (при том, что психологически он всегда оставался оптимистом) выработал у него привычку всегда предполагать возможность наиболее неблагоприятного развития событий и готовиться действовать именно в таких условиях.

Оттого он и не удивился, когда его прогнозы начали сбываться, причем неожиданно быстро.

Антон появился в тренировочном зале, когда Воронцов с Шульгиным фехтовали. Не на спортивных эспадронах, а настоящими офицерскими шашками образца 1909 года. Сам по себе риск получить серьезное ранение был не так уж велик, потому что кевларовые чехлы поверх курток клинок не прорубал, титановые маски надежно защищали голову, но и вес оружия, и сила удара создавали ощущение подлинности поединка.

Несмотря на то, что Воронцов в училище был кандидатом в мастера и чемпионом флота, против Шульгина он держался едва-едва.

Счет был один — четыре, и Воронцов медленно отступал, с трудом успевая парировать непрерывные атаки партнера. Обычно принято писать о «звоне сабель», а на самом деле никакого звона не бывает. Острия встречаются с глухим стуком, а при боковом соприкосновении клинков раздается короткий немузыкальный лязг.

Звуки, в общем, неромантические и для употребления в поэзии малопригодные.

Появления на пороге зала знакомой фигуры Воронцов, поглощенный боем, не заметил, зато Шульгин увидел форзейля сразу.

Дмитрий в этот момент сделал длинный выпад, целясь рубящим ударом в голову противника. У них было джентльменское соглашение — фехтовать по правилам, без всяких фокусов и азиатских штучек.

Но тут Сашка удержаться не смог. Уж больно захотелось показать надменному пришельцу, кто есть кто… Он давно не тренировался в этом смертельном номере, но сейчас был уверен, что получится. Кураж этакий появился…

Вместо того чтобы парировать шестой защитой воронцовский удар, он молниеносно перебросил шашку в левую руку, а открытой ладонью правой встретил рассекающее воздух лезвие. Воронцов не успевал ни остановить удара, ни отвести его в сторону и непроизвольно зажмурился. Ощущение было такое, будто клинок вошел в мягкую глину.

Открыв глаза, Воронцов увидел, что Сашкина рука в полном порядке, не хлещет из нее фонтан крови и отрубленные пальцы не валяются на дорожке. А сам Шульгин, плотно зажав лезвие в кулаке, медленно отводит его в сторону.

— Что ты… делаешь! — Дмитрий в ярости сбросил маску.

— Тс-с… — Шульгин указал взглядом в сторону идущего от двери Антона. — Это я не для тебя, для него. А риска ноль, я же захватил клинок сверху… Детали потом, наш приятель уже близко, и морда у него не такая уж радостная… О, смотрите, кто к нам пришел! — восхитился он и отсалютовал шашкой, которая так же мгновенно вновь оказалась в его правой руке. — А мы думали, ты навсегда нас покинул…

— Как можно, куда же я от вас денусь? Но вы, похоже, не слишком без меня скучаете… — Он взял Сашку за руку, с интересом осмотрел ладонь. На ней, кроме едва заметной красноватой бороздки, никаких признаков происшедшего не наблюдалось. — Вам, видно, без сильных ощущений уже и жизнь не в жизнь? Тогда бы уж и маски поснимали. Видно, — вздохнул он, — нельзя таких орлов надолго без дела оставлять. Дичают…

— Опять какую-нибудь пакость придумал? — спокойно поинтересовался Шульгин, стягивая промокшую от пота стеганую куртку.

Воронцов раздевался молча, ожидая от Антона следующей реплики.

— Смотря что ты под этим понимаешь, — форзейль улыбнулся еще шире, словно рекламируя новый сорт зубной пасты. — На мой взгляд, уж кто-кто, а ты ко мне претензий иметь не должен…

— Ладно, — сказал Шульгин, вогнав клинок в ножны, — насчет претензий разговор особый, а сейчас мы в душ сходим. После чего, если желаешь, можно и побеседовать… Поподробнее.

— За тем и пришел. Я вас в баре подожду. Что пить будете?

— Придем — тогда и определимся. Зависимо от настроения.

— Чего это ты с ним так сурово, даже слова не сказал? — спросил Дмитрия Шульгин, поворачиваясь под секущими, как шомпола, струями шарового душа.

— А так. Для интереса. Я сразу понял, что ему от нас чего-то надо. Вот и пусть анализирует, в каком я настроении и как со мной разговаривать…

— Позицию согласовывать будем? Или на интуиции?

— Позиция у нас всегда должна быть одна — не позволять держать себя за дураков и не продешевить…

— Это понятно, а конкретнее?

— Конкретнее я не больше твоего знаю. И гадать не берусь, хоть и чую — пахнет керосином. И скорее для него.

— Почему не для нас? Было бы логичнее.

— Я его лучше тебя знаю. Если б только нас касалось, он бы без заходов из-за угла обошелся.

— О! Без заходов — обошелся. Это что — каламбур?

— Скорее просто тавтология. Пошли, что ли?

В маленький, примыкающий к раздевалке спортзала бар, терпко пахнущий кожей мебели и обивки стен, женщины не заходили, и Шульгин украсил все свободные вертикали вызывающе эротическими «ню» на стеклянных слайдах в натуральную величину, с подсветкой.

Антон ждал друзей, помешивая соломинкой коктейль в высоком стакане и меланхолически рассматривая смуглую красавицу, почему-то решившую прокатиться верхом в одних лишь кружевных чулках и лакированных туфельках на умопомрачительных шпильках. Все остальное у красавицы тоже было умопомрачительное, но наибольший интерес у серьезного зрителя вызывали естественные вопросы: каково ей приходится на рысях в глубоком драгунском седле и как она вообще оказалась в ситуации, похожей на сцену из старого фильма, «Котовский», кажется, где голые красноармейцы атакуют белых в конном строю.

— Ну-с, вот и мы, — доложил Шульгин, пока Воронцов переминался у стойки с бутылками, не зная, ограничиться ли пивом или для предстоящей беседы стимулировать себя чем-то поосновательней.

— Собственно говоря, Саша, я хотел бы пообщаться с каждым из вас тет-а-тет…

— Чего это вдруг? Тайн у нас с капитаном давно друг от друга нет.

— Да и у меня нет, тем более вы потом все равно будете мнениями обмениваться. Но просто и мне так проще, и вам тоже… Мало ли что вы при себе оставить захотите…

— Кстати, Саш, где-то он прав, — неожиданно поддержал Антона Воронцов. — Если хочешь — я уйду, а хочешь — ты…

— Мне тоже сугубо одинаково. Пусть сам скажет, с кого начать желает.

— Раз вам все равно, я бы предпочел сначала с Дмитрием. С тобой, Саша, разговор будет специфический и довольно длинный, а с тобой, — он обратился к Воронцову, — может, и за пять минут закончим…

— Ну, коли так — я пошел. Потребуюсь — найдешь… — Шульгин, так ничего и не выпив, утрированно церемонно откланялся и удалился по коридору, насвистывая.

— Итак? — Воронцов выдавил в стакан вермута целый апельсин, добавил льда, почмокал, оценивая вкус, откинулся в кресле, заложил ногу за ногу и весь обратился в слух.

— Может, и вправду, удастся в пять минут все порешить? — с надеждой повторил Антон.

— Я такой, что можно и быстрее… Формулируй…

Оба понимали, что играют в одну и ту же игру и ни о каких пяти минутах не может быть и речи, только Антон знал, чего он хочет, а Дмитрий не подозревал даже приблизительно.

— Да и формулировать особенно нечего. Я попал в очень неприятную и для себя, и для вас ситуацию и плохо представляю, как из нее удастся выпутаться. Но в любом случае без вашей помощи не обойтись.

— Это уж само собой. Похоже, в Галактике вообще не осталось мест и моментов, где без нас можно обойтись. За что тебе только деньги платят?

— Можешь смеяться, но в чем-то ты прав. Иначе зачем бы я полжизни на ваши земные дела угробил? Но пофилософствовать на эту тему мы еще успеем. А сейчас мне нужно, чтобы ты отдал наконец Книгу. Пока можно было, я тебе не надоедал. Теперь же…

Антон развел руками.

Воронцов почувствовал даже нечто вроде разочарования.

«От него кровопролития ждали, а он чижика съел» — как писал, по другому, впрочем, поводу, Салтыков-Щедрин.