Олег Дивов - Вундервафля. Сборник Страница 18

Лейтенант выдвинул ящик стола, покопался внутри, нашел сигару и принялся ее грызть. Лора сидела тихонько, почти не дыша.

Когда меньшинства не возбухают, они незаметны. От них все отворачиваются и поэтому не видят в упор. А они ведь с каждым годом все лучше оснащены и крепче спаяны. И что творится в их офисах — поди узнай. К ним так просто не сунешься: вонь поднимут на всю страну.

Но самое неприятное — они уже потихоньку становятся частью пейзажа. К ним привыкают. И так они распространяют свою идеологию. Просто живут с тобой рядом и приучают к мысли, будто они совсем не страшные… А потом узнаешь, что твоя дочка трахается с жуткой сорокалетней бабой, и это только потому, что ты плохой отец. Невнимательный. На самом деле ты плохой отец в том смысле, что бить надо было этих смертным боем, когда только высунулись. Мы-то, идиоты, думали, они за права слабых и обиженных. И многие так думают. Про то, как они малолеток совращают, по телевизору не покажут — боятся. А у нас сводки на столах с реальными цифрами. И что делать теперь?..

Лейтенант слегка передернулся.

— Хреновая идея, — сообщил он невнятно. Выплюнул кончик сигары, достал зажигалку. — В смысле — дурацкая.

— Хотел бы верить, — сказал Вик и умолк.

— Ну?.. — не выдержал лейтенант. — Проклятье, не говори мне, что это так на самом деле. Это не может быть так. Ну, не молчи, ты!!!..

— Лично я думаю, что их сексуальная ориентация и всякие завиральные идеи — только прикрытие. Слишком много стало в последние годы этих самых некоммерческих организаций. Растут как грибы. Изо всех щелей. И не испытывают недостатка в деньгах. Какие-то из них, конечно, настоящие, но многие наверняка липовые, для отвода глаз: сидит пара лесбиянок, бумажки со стола на стол перекладывает… Они могут заниматься чем угодно на самом деле. Хоть деньги мафии отмывать, хоть наркотики возить… — Вик пожал плечами.

— Снимать и распространять порнуху… — грустно добавила Лора.

— Но мне кажется, в первую очередь это роскошная агентурная сеть, — заключил Вик.

— Но почему именно… эти?! — почти вскричал лейтенант.

— А вы попробуйте их пальцем троньте.

Лейтенант оплыл в кресле. Он хорошо помнил, как тут, в Джефферсоне, где все по-простому, по-домашнему, год назад «этих тронули». Потом лейтенанта так тронули, едва в отставку не попросился.

— А при чем тут такси? — уныло спросил он.

— Это совершенно легальный холдинг, который уже накрывает всю страну не фигурально выражаясь, а кроме шуток. В перспективе — каждый город с населением больше десяти тысяч. Смекаете? «Голова» у них в Нью-Йорке, только это наша местная «голова», а вообще-то они завязаны на Европу, откуда все пошло изначально. На Лондон. Интересно?

— Но ведь парень сумасшедший…

— Да забудьте вы про него!.. В Джефферсоне основная клиентура этого такси — женский персонал местной лаборатории «Рокуэлл». Сами знаете, полигон во Французовой балке. Очень удобно оказалось, туда автобуса из центра города нет, а у этих дамочек цены демпинговые. Ну правильно, бизнес только раскручивается…

— Ты тоже сумасшедший? — спросил лейтенант со слабой надеждой в голосе.

— Феды думают иначе, — сказал Вик. — Они ведь уже здесь, правда? Иначе для кого так аккуратно подшивали копии дневника Кеслера этой ночью…

— Целая бригада. Их старший с утра заходил к шефу.

— Они тут все перебаламутят.

Лейтенант выпустил огромный клуб дыма и уставился в потолок. Город будет очень недоволен, если по нему проскачет отряд федеральных агентов, суя носы во все двери. А виновата окажется полиция, конечно. Шеф это еще утром объяснил лейтенанту, сразу после разговора с федами. А то сам не понимает. Полиция обязана защищать граждан от беспокойства. А кто беспокоит — не суть важно. Здесь у нас глубокий Юг, людям до фени, кто по городу лазает: чужак, он и есть чужак. Даже оборзевшие местные ниггеры так не бесят, они какие-никакие, а именно что местные. Сунешь в морду, ниггер понял. Он бегом за своими, ты бегом за своими — и понеслись. Лучше, конечно, без этого, но раз на раз не приходится… А чужака пуганешь — уже скандал. А если чужак из ФБР…

Лора поглядывала на Вика с легкой опаской. Тот сидел абсолютно спокойный. Мятый, небритый, измученный, но какой-то просветленный. Что у него на уме?

— Мало ли чего они проверяют по этому делу, — сказал наконец лейтенант. — Они обязаны проверять всякую херню. Массовый расстрел — достаточный повод. Тем более сейчас, когда президента чуть не грохнули. Чтобы выгнать федов из города, ты должен им что-то дать.

— Так мы и дадим.

Вик улыбнулся, достал из-за пазухи небольшой томик и небрежно бросил его на стол. «Джером Сэлинджер» — значилось на обложке.

— Кеслер голову сломал, пытаясь вычислить кодовую книгу. Потом решил, что это «Загадка женственности» Бетти Фридан. Она лежит на самом видном месте в кабинете мисс Уорд, и вообще эта книжка у каждой дамы на рабочем месте валялась. В детективных романах именно так прячут самый главный ключ… Но я тоже был там. Слушал эту Беверли-с-Яйцами, шарил глазами по полкам — много писанины, вся по одной теме… И вдруг вижу знакомую вещицу. Затрепанную такую. Одну-единственную нормальную книгу среди весьма специфической литературы. Зуб даю, лейтенант, это она.

Лейтенант склонился над Сэлинджером и глубоко задумался.

— Так все-таки Кеслер не сумасшедший?! — спросил он совсем уже обалдело.

— Нужна санкция на обыск офиса, — сказал Вик. — А Кеслер, конечно, псих и пидор. Но и то и другое скорее в переносном смысле. Я вам сейчас объясню, как он их вычислил. Тут не надо быть психом, и так с перепугу волосы на заднице дыбом встанут…

— Если что, над нами будут хохотать все, — сказал лейтенант. — Понимаешь?

— Лично мне не привыкать. — Вик хмыкнул и почесал щетину на подбородке.

Что бы там ни говорил лейтенант, Джонни Кеслер был даже не еврей — так, четвертушка. Еще на четверть он был индейцем, чем очень гордился, а наполовину — не разбери-поймешь: белый, и ладно. На свою беду, с раннего детства он выглядел неестественно хорошеньким, прямо девчонка. И уж совсем проклятьем для него оказалась врожденная застенчивость. Он рос не в меру чувствительным, мог по любому поводу удариться в глубокую рефлексию и стеснялся всего на свете. Ну, мальчишку и затюкали. Его добрая, но непутевая мама, каждый вечер выливавшая в раковину все пиво, что у нее еще осталось, ничего тут поделать не могла. Она только-только научилась не выпивать все пиво, до которого могла дотянуться, и считала это большой победой над собой. Ей было как-то не до сына. Слишком занята: проснувшись к обеду, сразу отправлялась в магазин и потом до ночи боролась с выпивкой. В короткие моменты просветления она всячески обласкивала мальчика, но никогда не задавала вопросов. Да и толку-то было бы…

«Педиком» Кеслера в школе даже не обзывали — это была практически кличка. Иногда таким везет и на их защиту становятся девчонки. Но Кеслер оказался каким-то нереально невезучим сукиным сыном. Парню было четырнадцать, когда одна лихая деваха на спор со всем классом — педик или не педик, — поцеловала его взасос посреди школьного двора. Как назло, именно ее Джонни терпеть не мог, но главное — от девушки несло сивухой: хлебнула для куража. У Кеслера реакция на этот запах была однозначная: его стошнило.

По счастью, Джонни не догадался, что некоторых после такого ловят и трахают в задницу, а то бы сразу покончил с собой. По счастью же, школа была хреновенькая, но видали и хуже. Школу надо было срочно менять, и именно тогда Кеслер совершил первый в жизни поступок, что бы там ни думала мисс Уорд: он просто ушел.

Несчастный ублюдок, вечный троечник и всеобщий объект насмешек, Джонни поневоле вырос скрытным. В жизни у него было две отдушины, о которых почти никто не знал. Когда становилось невмоготу, он брал раздолбанную мелкашку — все, что осталось ему в наследство от безвестного папаши, — и тихонько уходил за город стрелять, вымещать накопившуюся злобу на крысах и сусликах. А в гараже старого Бенбоу на дальней окраине он возился с железом. Сортировал запчасти, отделяя совсем никчемные от еще годных на восстановление, учился паять и варить металл, зарабатывал гроши на патроны и подержанные книги в мягких обложках. Старик Бенбоу никогда не называл Джонни педиком. Крысы и суслики тоже.

Социальная служба немного побегала за Кеслером и плюнула: его слишком трудно было найти, чтобы всерьез им заняться. Мама через пару лет умерла от цирроза печени. Парень остался сам по себе и, особо не горюя, погрузился с головой в мир изношенного оружия, дряхлых автомобилей и дешевой фантастики. Если слегка поднапрячься, он мог бы уехать из Джефферсона, только на это не хватало смелости. В родном городе он более-менее знал, как себя вести, на чужбине — нет.