Дмитрий Дашко - Подземка Страница 18

Сам хозяин «каптёрки» носил армейский китель с всамделишными офицерскими погонами. Звёздочек было по одной на каждый. «Майор», - сообразил я. Род войск, к которому он когда-то принадлежал, определить не представлялось возможным. Все нашивки и шевроны были спороты.

Выглядел дядька представительно, матёрый человечище с квадратной челюстью и хмурыми сросшимися бровями толщиной с указательный палец. Было в его облике что-то восточное, поэтому я не удивился, когда услышал, что мужики обратились к нему, назвав Ашотом Амаяковичем. Брови главы сложились в одну прямую линии, он грозно зыркнул на нас и низким утробным голосом вопросил:

— Кто такие?

Я представился, сказал, что с Двадцатки, сопровождаю девушку до Центральной.

— Почему без документов? — похоже этот вопрос интересовал Ашота Амаяковича больше всего.

Я как мог объяснил. Рассказал о плывуне, стычке с уголовниками, поспешных сборах и бегстве с использованием плавательного средства типа «надувная резиновая лодка», поведал о схватке с водяным монстром.

— Про плывун знаю, нас предупреждали, — кивнул Ашот Амаякович. — Про то какую власть у соседей имеет всякая уголовная шушера тоже немало наслышан. Распустились, понимаешь, совсем распоясались. Они и к нам подкатывались, порядки свои установить пытались. Правда, ничего у них не вышло. Так что в конфликт ваш с ними я поверю. Вполне реальная история. А вот о чудище том, как мне кажется, ты заливаешь. Я прав?

— Не правы! Александр правду говорит, — вступилась за меня Лило. — На нас действительно напало какое-то существо. Оно утопило лодку и всё наше снаряжение. Саша с ним едва справился.

— Позвольте узнать каким способом? — усмехнулся майор.

— Он его кинжалом убил, — пояснила девушка.

Ашот Амаякович раскатисто засмеялся:

— Пули, значит, не брали, а наш герой его как джигит ножичком… Чик.

— Не вижу ничего смешного, — насупилась Лило. — Саше с большим трудом удалось его убить.

Я же оттого, что напарница уже несколько раз назвала меня Сашей, сомлел и дальнейшие объяснения уже не слышал, а зря.

Закончилось дело тем, чем должно было закончиться. Нас сунули в изолятор, разделённый символической перегородкой на женскую и мужскую половину. Не помогло даже неоднократное упоминание всуе Генерала.

— Я ему потом позвоню. Если время будет, — отмахнулся майор. — Вы в холодке посидите, а мы пока думать будем, как с вами поступить.

— Не уверен, что Генералу это понравится, — заметил я. — Вы нарушаете его приказ. Это произвол. Неприятностей не боитесь?

— Генерал далеко, мы близко, — захохотал майор. — Как решим, так и будет.

— Не хотите Генерала беспокоить? Понятно. Всё же я бы на вашем месте звякнул хотя бы на Двадцатку. Меня пробьете и спутницу мою. Вам же спокойней будет.

— Время нынче вечернее. Пускай твои начальнички отоспятся. Да и вы тут покемарьте. Под замком оно куда надёжней будет, — подвёл итоги местный глава и удалился.

Караульная служба была здесь налажена из рук вон плохо. Непорядок. Не было даже часового возле изолятора.

Приходи, кто хочет, делай, что в голову влезет. Это, правда, только с той стороны. Внутри изолятор напоминал каменный мешок, выбраться из которого не два пальца об асфальт.

Но всё равно, не представляю, как этому Ашоту удалось отбиться от урок с соседней станции. По логике вещей они в два счёта установили бы тут свои порядки. Мразь что ржавчина, если началась, уже не остановишь.

О тех, кто содержится в изоляторе, проявляли заботу: имелись и койка, и жестяное ведро в качестве удобств, правда пользоваться последним я долго не мог. Мешало присутствие девушки. Как я уже упоминал ранее: перегородка между нами была чисто символической, ткни пальцем — развалится. Совершать вполне интимные вещи в её фактическом присутствии мне не хотелось. Пришлось терпеть, а это занятие не из приятных.

Догадавшись о моих муках, девушка посоветовала:

— Перестань издеваться над собой, Саша. Поверь мне, я ничего нового для себя не открою. Ты, впрочем, тоже. Что естественно, то не безобразно.

— Хорошо, — кивнул я и добавил голосом Птицы Говоруна:

— Держаться нету больше сил. Только ты закрой глаза, пожалуйста, а ещё лучше отвернись.

— Чего стесняешься? Тут и без того темно, — хихикнула девушка.

— Тем не менее, сделай так, как тебя просят. Откуда я знаю, может, ты в темноте видишь как кошка.

— Сдалось тебе моё зрение, — обиделась она.

— Пожалуйста! — попросил я. — Это волшебное слово. Оно обязано на тебя подействовать.

— Я не верю в магию.

— Делай что хочешь, только отвернись.

— Ну ладно. Хочешь я ещё и уши закрою?

— Само собой.

Я тем временем ускоренно удовлетворял физиологические потребности. Преодолеть натянутость позволял начавшийся между нами разговор.

Вот и всё. Кувшин показал дно. Я застегнул молнию на брюках, с наслаждением произнёс сакральное:

— Кузьмич, ссука!

— Какой Кузьмич? — не поняла Лило, но я отмахнулся:

— Не забивай себе голову. Лучше расскажи мне, кто ты есть на самом деле.

— А тебе это интересно? — грустно спросила девушка.

Жаль мне не видно её глаз, иногда они могут рассказать намного больше, чем хотелось их обладателю.

— Очень интересно, — подтвердил я. — Посуди сама: мы живём под землёй, выбираемся наверх раз в две недели, в темпе хватаем, что под руки попадётся и назад, в катакомбы. Одна половина — доходяги, другая — помогает этим доходягам выжить. Каждый приписан к какой-либо из станций, таскает с собой документы, жрёт казённое довольствие, глотает витамины и прочую медицинскую мерзопакость. Морды у нас бледные как поганки, без очков на поверхности всем труба. Всякая расплодившаяся тварь норовит надрать нам задницу, зачастую небезуспешно. И тут появляешься ты, личико у тебя холёное, сразу видно, загорелое. Тело как у манекенщицы. Лепота, одним словом. У мужиков слюнки при виде тебя текут как у собаки Павлова, и неудивительно: посмотри на наших женщин. Они не такие, в подмётки тебе не годятся, даже те, которые сидят в заведениях с красным фонарём, а им по долгу службы положено хоть какой-то марафет наводить.

Есть ещё пара моментиков: стреляешь круче снайпера, тачку водишь лучше Шумахера, дерёшься словно Брюс Ли. А сколько твоих талантов ещё скрыто от моих глаз? Документов у тебя нет, имени своего не называешь, к какой станции приписана не говоришь. Сплошные загадки. Узнав, о твоём появлении генерал срочно требует, чтобы мы доставили тебя к нему.

— И к чему ты всё это мне говоришь? — спросила невидимая Лило.

— Неужели непонятно? — удивился я. — Ты очень странная. Не похоже, чтобы тебе приходилось жить под землёй. Уж мне можешь поверить, я нутром чую. Ты не такая как мы. Не знаю, откуда ты взялась и кем являешься на самом деле, но ты другая. Это так?

— Допустим, — задумчиво произнесла Лило. — Хорошо, я действительно не такая как все. Это что-то меняет между нами?

— Между нами? — повторил я. — Нет, ничего не меняет. Я обязан доставить тебя на Центральную, и можешь быть уверена — доставлю любой ценой.

— Тогда заткнись и не мешай мне спать, — резко сказала она.

Удивительно, её отпор так на меня подействовал, что я и впрямь не смог больше произнести ни слова, вплоть до наступления сна.

Глава 10

Не люблю видеть сны, какими бы хорошими они ни были. После пробуждения всегда остаётся ощущение, будто мозг всю ночь без продыху решал логические задачи. Голова потом квадратная, туго соображающая, и умные мысли так и норовят обойти её стороной.

Хуже всего, когда снятся те, кого уже нет, особенно если это люди, с которыми было связано много хорошего: близкие, друзья, мимолётные знакомые, вызвавшие сиюминутную, но всё же приязнь. Они говорят со мной, будто живые. Я слышу их голоса: весёлые или грустные, добрые или не очень, в зависимости от обстоятельств, от того, что связывало нас в жизни. Редкие встречи обходится без чувства вины: с кем-то не договорил, кого-то не долюбил, ненароком обидел.

Я прошу прощения, спрашиваю, как оно там, и обычно ничего не слышу в ответ. Мёртвые не хотят делиться с нами тайнами.

Не верится, что никогда не увижусь с ними наяву, разве что на том свете, где постепенно собирается замечательная во всех отношениях компания. Становится настолько грустно, что иногда мне не хочется просыпаться. Но пробуждение неизбежно, оно всегда вырывает меня из мира грёз. Я открываю глаза, делаю судорожный вздох и вновь оказываюсь в реальности, к которой привык и которую ненавижу всей душой. Можно привыкнуть ко многому, но никто не обязывал нас любить дерьмо, в которое человечество вляпалось по своей воле.

Впрочем, нельзя исключать вероятность, что в чём-то тот хиппи-философ прав. Кто-то или что-то жестоко обошлось с нами сведя таким образом давние счёты. Всё это, однако, из области предположений. Вряд ли существует на свете человек, который может подтвердить или опровергнуть гипотезу Андрея. Не всё ли равно? Любой расклад ни на йоту не улучшит условия нашей жизни. Мы прозябаем под землёй. Вымираем или постепенно мутируем в хомо метрополитенуса, существо, навечно пригвождённое к извилистым рукавам туннелей. Здесь мы найдём свой конец, если наверху не будет благоприятных перемен. Интуиция подсказывает, что мало кто из нас доживёт до этого славного мига.