Елена Ершова - Неживая вода Страница 18

Тогда Игнат закричал — хрипло и почти беззвучно. Снег тотчас набился в рот и ноздри, но парень отплевывался и кричал снова. И замолчал только тогда, когда в глаза ему ударил ослепляющий свет, и что-то большое, тяжелое промчалось мимо, обдав Игната фонтаном снежного крошева. Протяжно заскрипели тормоза. Игнат снова попробовал закричать, но из ободранного горла выходило какие-то хрипы. И он только и мог, что слизывать с обветренных губ и глотать снег, ставший почему-то соленым.

2

— А теперь расскажите мне основательно и спокойно, как же вы в лесу-то оказались?

Коренастый, заросший черной бородой Витольд разлил по жестяным кружкам кипяток, бросил в каждую немного сухих листьев и ягод, и по зимовью поплыл запах душистого отвара. Игнат поставил кружку в колени — ослабевшие пальцы слушались плохо, голова казалась наполненной туманом и сыростью, а еще его немного подташнивало. Впервые в своей жизни Игнат мучился похмельем — Витольд влил в него полбутылки водки перед тем, как взяться за штопальную иглу.

— На совесть располосовали, — сказал мужик, внимательно осмотрев Игнатову рану. — Твое счастье, что кожу не чулком содрали. Подлатать можно. Ничего, выправишься. На своей свадьбе плясать будешь.

Игнат не ответил — его голосовые связки были сорваны, и поэтому он не кричал, когда боль пронзила его от лопаток до поясницы. Но уже потом, проспав более двенадцати часов и проснувшись с ноющим телом и тяжелой головой, Игнат порадовался вновь обретенной чувствительности — легкое обморожение щек и рук у него все же случилось, но отмирания тканей не произошло.

Отставив кружку с отваром, он незаметно завел руку за спину, пытаясь нащупать швы. И зашипел, когда новая болевая вспышка заставила его передумать и отдернуть пальцы.

— А вот хвататься не надо! — прикрикнула на него Марьяна, тоже отдохнувшая, разрумянившаяся от тепла. — Еще не хватало всякую гадость в рану занести. Здесь и так с антибиотиками туго.

— Что верно, то верно, — со вздохом подтвердил Витольд. — Не думал я, что брошенных в лесу ребятишек спасать придется.

Говорил он спокойно и размеренно, с едва уловимым пришептывающим акцентом, присущим всем выходцам с юго-запада. В маленькой и тесной зимовке он казался совершенным медведем, настоящим хозяином тайги. Только никакого хозяйства у Витольда не было, и быть не могло — был он пришлым, чужаком. Незваным гостем обосновался в заброшенной зимовке, подальше от людских глаз, в надежде поживиться зверьем. И не спрашивал разрешения у местных егерей, а попросту браконьерствовал. Только не много дичи удалось ему раздобыть в солоньских лесах.

— Пустые места, гибельные, — доверительно поделился он своими соображениями. — Даром, что зимовка брошена — вроде бы и деревни рядом, а никто тут давно не бывал. Нехорошее поговаривают…

— Здешние земли навью отравлены, — еле слышно прохрипел Игнат.

— Это какой такой навью? — удивился Витольд.

Марьяна махнула рукой.

— Глупости, — сердито бросила она. — Дурацкие сказки местных селян. Отговорки, чтобы низость свою прикрыть.

— Да ведь ты сама видела… — начал Игнат.

— Ах, хотите знать, что я видела? — воскликнула девушка, сдвинув темные, почти сходящиеся на переносице брови. — Я видела, как солоньские мужики меня из-за стола волоком тащили! Видела, как бабы меня осматривали, будто кобылу на продажу! А тебя, Игнат, как поросенка освежевали! Только сами сбежали потом. Поняли, что грех на души приняли.

Ее глаза потемнели, сделались большими и влажными. Марьяна сцепила пальцы вокруг горячей кружки, словно не чувствовала жара.

— Не по своей воле они освежевали-то! — Игнат попытался выпрямиться, принять более удобное положение, но охнул — в позвоночник словно воткнули раскаленный прут.

— Не по своей, — повторил он. — Навь заставила.

— Да как ни назови, — зло выплюнула Марьяна. — Хоть навью, хоть душегубами, хоть самим дьяволом — суть от этого не изменится. Я не знаю, кто эти уроды, и откуда они появились, и куда ушли, но одно знаю точно — будет желание, найдется и на них управа. А если люди внутри с гнильцой, да натуру имеют лакейскую, то без разницы им, перед кем выслуживаться: перед чертями ли, перед бандитами… Такие только на фоне слабого и сильны. И только сила для них авторитет. А потому и бороться нужно их же методами — силой.

— Да куда вам бороться, — подал голос Витольд. — Вы для начала отогрейтесь да раны залечите. А ты, дочка, кружку-то отставь. Недолго ожог заработать.

Марьяна охнула, отдернула покрасневшие руки, будто только теперь почувствовала жжение, и принялась дуть на ладони.

— Все ты верно говоришь, — продолжил Витольд. — Не по-христиански с вами поступили. Не по-человечески. Но зла на них не держите, несчастные это люди. Они сами себе обуза и сами себя накажут. Вот только срок придет.

— Если б не вы, дядя Витольд, они бы и грех смертоубийства на себя приняли, — сказала Марьяна, и расплакалась снова.

— Главное, что мы живы теперь, — прошептал Игнат.

— Прости меня, — всхлипнула девушка, обтерла рукавом покрасневшие глаза. — Это из-за меня все случилось…

— Не Марьяна, так Ульяна, — повторил Игнат услышанные им ранее слова. — Не в Солони — так где-нибудь еще…

И нервно усмехнулся.

Она была права. Тот знакомый Игнату мир, где были добрые и отзывчивые люди, остался далеко позади. Раскрошился в мелкую труху, стал прахом, как давно умершая подруга. Тот мир остался погребен под слоем снега, и страха, и разочарования от предательства близких — и возвращаться туда у Игната не было ни сил, ни желания.

— Жаль, что лекарств достойных здесь нет, — сказала Марьяна, утерев последние слезы и несколько раз шмыгнув припухшим носом. — Без лекарств будет плохо. В больницу нам надо, дядя Витольд. Далеко ли до города будет?

— Далековато, — ответил тот. — До ближайшей деревушки полдня ехать, это если по хорошей дороге. А по бездорожью, да сугробам…

Он с сомнением покачал головой.

— Да я в порядке, Марьян, — Игнат поймал ее встревоженный взгляд и попробовал улыбнуться. — Отлежусь немного, как новенький буду.

— Бог даст, метель утихнет, тогда и попробуем к людям выбраться, — поддакнул Витольд.

Но метель не утихала. В последующие несколько дней непогода разыгралась пуще прежнего: снеговая лавина накрыла тайгу, обернула зимовку пуховой шалью. Каждый раз Витольду приходилось расчищать выход, чтобы выбраться за дровами и хворостом, и по возвращению дверь снова оказывалась подперта наметенным сугробом. В еде пока недостатка не было, да еще пару раз удавалось подстрелить глухаря, но ни о соболях, ни о более крупной добыче речь не шла. Витольд ругался на родном языке и проклинал гибельные места.

Игнат чувствовал вину перед своим спасителем, главным образом из-за того, что в зимовке стало на два рта больше, ведь запасы Витольда явно не были рассчитаны на троих. Двигаться еще было трудно — спина казалась тяжелой, словно черепаший панцирь. Марьяна несколько раз в день обрабатывала раны спиртом и мазала какой-то мазью, оказавшейся в аптечке Витольда. Но каждый раз, делая перевязку, задумчиво хмурилась и на все расспросы Игната только отмахивалась.

На пятый день буря начала утихать, и Игнат упросил Витольда взять его с собой, проверить капканы.

— Не могу я сиднем сидеть, — пояснил парень. — С детства не приучен. Да и расхаживаться мне надо.

— Ты только аккуратнее, чтоб швы не разошлись, — наставляла Марьяна.

Игнат обещал быть осторожным.

После задымленной, по-черному топившейся избы, морозный воздух показался Игнату резким, пьянящим. Повсюду, насколько хватало глаз, простиралось белое безмолвие — переломанные бураном сосны обрядились в длинные снежные кафтаны, поземка кружилась, осыпая Игнатов тулуп меловой пудрой, и где-то в недосягаемой вышине, над поседевшим миром, медленно текла молочная река.

"Это особое, зимнее молоко, — подумал Игнат. — Молоко, разбавленное неживой водой. Выпьешь его — и твое сердце превратится в лед…"

Он сморгнул выступившие на глазах слезы, и заковылял к поджидающему его Витольду.

— Как ты, парень? — участливо спросил мужик.

— Жить буду, — криво улыбнулся Игнат.

Больше вопросов Витольд не задавал. Он брел по сугробам медленно, останавливаясь, чтобы свернуть папироску или перекинуть ружье с одного плеча на другое. Но Игнат понимал, что все это делалось ради него — передвигаться по снегу оказалось делом затруднительным, швы тянули и разламывали спину. Но виду Игнат не подавал.

— Вы бы стрелять меня научили, дядя Витольд, — наконец, заговорил он, с любопытством оглядывая видавшее виды охотничье ружье.